Жорж Сименон - Двухгрошовый кабачок

Конец великолепного дня. Солнце заливает тихие улицы левого берега Сены. Во всем: на лицах, в тысяче привычных звуков — чувствуется радостное возбуждение.

Бывают дни, когда жизнь кажется не такой будничной, когда прохожие на тротуарах, трамваи, автобусы представляются участниками какой-то феерии.

Двадцать седьмое июня. Подходя к служебному входу в Сюрте, Мегрэ увидел, как часовой умиленно следит за белым котенком, играющим с собакой молочницы.

Наверно, бывают и такие дни, когда шаги на мостовых раздаются звонче обычного. Шаги Мегрэ разносились на весь колоссальный двор. В конце коридора он спросил надзирателя:

— Он уже знает?

— Нет еще. Поворот ключа.

Камера — очень высокая, очень чистая; человек поднимается, выражение лица растерянное.

— Все нормально, Ленуар? — спросил комиссар.

Тот готов был уже улыбнуться, но вдруг лицо его застыло. Брови подозрительно нахмурились. На мгновение лицо стало злым. Он пожал плечами, протянул руку.

— Ясно! — проговорил он.

— Что ясно? Ироническая усмешка.

— Бросьте! Раз вы здесь…

— Здесь я, потому что завтра утром уезжаю в отпуск и…

Заключенный сухо засмеялся. Высокий парень с откинутыми назад темными волосами. Черты лица правильные. Красивые коричневые глаза. Тонкие усики подчеркивают белизну острых, как у грызуна, зубов.

— А вы милы, господин комиссар…

Он потянулся, зевнул, закрыл парашу.

— Не обращайте внимания на беспорядок…

И вдруг в упор посмотрел на Мегрэ:

— Просьба о помиловании отклонена?

Ни к чему лгать. Он уже понял. Шагает взад-вперед по камере.

— Я и не обольщался!.. Так что?.. Завтра?..

Все-таки на последнем слове голос его дрогнул, в глазах отразился дневной свет, проникавший через очень узкое и очень высокое окно.

А в это время в вечерних газетах, которые продавались на террасах кафе, можно было прочесть: «Президент Республики отклонил просьбу о помиловании Жана Ленуара — главаря банды из Бельвиля. Казнь состоится завтра на рассвете».

Три месяца тому назад Мегрэ арестовал Ленуара в отеле на улице Сант-Антуан. Секундная задержка — и пуля, направленная убийцей, попала бы ему прямо в грудь, вместо того чтобы затеряться где-то в потолке.

Это не помешало комиссару заинтересоваться им, забыв прошлое. Во-первых, пожалуй, потому, что Ленуар был молод. Двадцатичетырехлетний парень, с пятнадцати лет коллекционирующий судимости.

Во-вторых, потому, что это был сорвиголова. Работал он с сообщниками. Двоих арестовали в тот же день, что и его. Виноваты они были не меньше, а в последнем деле — вооруженном ограблении инкассатора — им принадлежала основная роль.

Ленуар выгородил их, взяв все на себя; говорить он отказался.

Он не становился в позу, не хвастался, не обвинял общество в своих неудачах.

— Проиграл я! — вот единственное, что он сказал.

Все кончено. Вернее, когда солнце, освещавшее кусок стены в камере, снова взойдет, все будет кончено.

Ленуар невольно махнул рукой. Не переставая ходить, он провел рукой по затылку, вздрогнул, побледнел, насмешливо произнес:

— Однако же! А странное это производит действие… — И вдруг злобно:

— Если бы туда отправлялись все те, кто этого заслуживает! — Он посмотрел на Мегрэ, помолчал, сделал еще круг но камере, потом буркнул:

— Ясно, не сегодня стану я продавать кого-нибудь… А все-таки!..

Комиссар избегал смотреть в его сторону. Он чувствовал, что тот вот-вот заговорит. Понимал он и то, что малейшее движение, слишком явный интерес могут спугнуть его.

— Вы, разумеется, не слыхали о двухгрошовом кабачке? Так вот, если вам доведется там побывать, вспомните, что есть там один тип среди завсегдатаев, который куда больше меня подошел бы завтра…

Он ходил не переставая. Не мог остановиться. Ноги двигались непроизвольно. Только это и выдавало нервное возбуждение.

— Но вам он не достанется… Впрочем, хочу кое-что рассказать, никого не выдавая. Не знаю уж, с чего это мне сегодня вдруг вспомнилось. Может, потому, что был я совсем мальчишкой. Лет шестнадцать мне было. Таскались мы с приятелем по танцулькам да воровали. Тот сейчас, наверно, в санатории. Он тогда уже кашлял.

Разве теперь он не говорил, только чтобы создать иллюзию жизни, чтобы доказать себе, что он еще человек?

— Ночь… Часа три было. Шли мы по улице… Нет! По какой улице — не скажу… В общем, по улице. Видим издали, как открывается дверь… У тротуара стояла машина. Тип какой-то выходит, подталкивая другого… Нет! Не подталкивая… Представьте себе манекен, который хотят заставить идти рядом! Он сажает его в драндулет, а сам пристраивается за руль. Приятель мне подмигнул, и вот мы уже оба на заднем бампере.

В те времена меня величали Котом. Этим все сказано! Тащимся мы по бесконечным улицам. Братишечка, что ведет, похоже, ищет что-то, вроде заблудился. В конце концов, поняли мы, что ему надо, потому что приехал он к каналу Сен-Мартен. Догадались, правда? Всего-то на это понадобилось времени, чтобы открыть да закрыть дверцу… И вот уже тело в грязной воде…

Все как по нотам разыграно! Субчик тот, из машины, наверняка заранее набил карманы трупа всякой тяжестью, потому что на поверхности он и секунды не пробыл.

А мы пока в стороне держимся… Мой дружок опять подмигнул… Возвращаемся на свое место… Теперь задача — точно выяснить адрес клиента. На площади Республики он остановился, чтобы выпить стаканчик рому в единственном еще открытом кафе. Потом он отвез машину в гараж и вернулся к себе пешком. Сквозь занавеси виднелась его раздевающаяся тень.

Два года мы его шантажировали — Виктор и я. Новичками мы еще были. Боялись много просить. Сотню франков за раз…

Потом, в один прекрасный день, тип испарился, и его не найти было нигде. Не прошло и трех месяцев, как я случайно наткнулся на него в двухгрошовом кабачке. Он меня даже не узнал.

Ленуар плюнул на пол, машинально порылся в поисках сигарет, буркнул:

— Если уж держат людей в таком месте, могли бы хоть позволить курить.

Солнечный луч потух наверху. В коридоре послышались шаги.

— Не подумайте, что я такая уж дрянь, но надо признать, что гусю тому самое место завтра со мной на…

Это вырвалось у него неожиданно. Лоб покрылся испариной. Ноги стали ватными. Ленуар сел на край кровати.

— Вам пора уходить, — вздохнул он. — Впрочем, нет… нет! Не надо меня оставлять одного сегодня. Лучше, когда говоришь… Послушайте! Хотите я расскажу вам историю Марсель, женщины, которая…

Дверь открылась. Адвокат осужденного замялся, увидев Мегрэ. Он изобразил полагавшуюся случаю улыбку, чтобы узник не подумал, будто ходатайство отклонено.

— Новости неплохие… — начал он.

— Ладно, ладно!

И, повернувшись к Мегрэ:

— Я с вами не прощаюсь, господин комиссар. У каждого своя работа. Да, кстати, не трудитесь искать кабачок. Тот фрукт не менее хитер, чем вы.

Мегрэ протянул руку. Он увидел, как ноздри Ленуара дрогнули, тонкие коричневые усики стали влажными, острые зубы впились в нижнюю губу.

— Что это, что тиф! — Ленуар деланно рассмеялся.

Мегрэ не уезжал в отпуск, дело с фальшивыми бонами занимало почти все его время. Он никогда не слыхал о двухгрошовом кабачке. Спросил у своих коллег.

— Понятия не имею! А где это? На Марне? В районе Нижней Сены?

Ленуару было шестнадцать, когда произошло то, о чем он рассказал. Значит, дело это восьмилетней давности. Как-то вечером Мегрэ взял относившиеся к тому времени досье.

Ничего сенсационного. Обычные пропажи, как всегда. Женщина, разрезанная на куски, голову которой так и не нашли. Ну, а что касается канала Сен-Мартен, то из него вытащили не меньше семи трупов.

Дело с бонами осложнялось, требовалось дополнительное расследование. Да еще надо было проводить госпожу Мегрэ до Эльзаса, к сестре ее, где она каждый год проводила месяц.

Париж пустел. Асфальт плавился под ногами. Прохожие устремлялись на теневую сторону. Все места на террасах кафе были заняты.

«Ждем непременно воскресенье точка Целуем все».

Госпожа Мегрэ прислала телеграмму, потому что за пятнадцать дней муж ни разу не приехал. Была суббота, двадцать третье июля. Он привел в порядок свои дела и предупредил Жана — мальчика, работающего у них на набережной Орфевр, что наверняка не вернется раньше вечера в понедельник.

Уходя, он взглянул на поля своей шляпы, уже давно потерявшие форму. Сколько раз госпожа Мегрэ говорила ему, чтобы купил новую:

— В конце концов тебе начнут подавать милостыню на улице…

На бульваре Сен-Мишель он увидел шляпный магазин, зашел и стал примерять котелки, оказавшиеся слишком маленькими для его головы.

— Уверяю вас, что этот… — неизменно повторял молоденький продавец.

Никогда Мегрэ не чувствовал себя так скверно, как тогда, когда ему приходилось примерять что-нибудь. В зеркале, в которое смотрелся, он заметил спину, голову, а на голове цилиндр.