Агата Кристи
КРИВОЙ ДОМИШКО
С Софией Леонидис я познакомился в конце войны в Египте. Она занимала довольно высокий пост в посольстве Англии, и мне довелось оценить ее деловитость, работоспособность и компетентность, благодаря которым девушка успела сделать блестящую карьеру, несмотря на свою молодость (тогда ей было всего двадцать два).
Кроме приятной внешности София обладала ясным, трезвым умом и сдержанным чувством юмора, которое я находил восхитительным. С девушкой исключительно легко общаться, и мы получали истинное удовольствие от совместных обедов и случайных походов на танцевальные вечера.
Но только к самому концу войны, уже получив назначение на Восток, я понял, что люблю Софию и хочу жениться на ней.
Это открытие я сделал во время совместного обеда в ресторане «Шеппардз», и оно не удивило и не потрясло меня — просто я как будто в полной мере осознал давно известный факт. Я посмотрел на Софию новыми глазами, но увидел только то, что видел всегда и что мне всегда нравилось: темные блестящие волосы, свободно откинутые назад с высокого лба, живые синие глаза, маленький упрямый подбородок и прямой нос. Мне нравился строгий серый костюм великолепного покроя и белоснежная блузка. София выглядела удивительно «по-английски», и это глубоко трогало меня, три года не бывшего на родине. «Никто на свете, — подумал я, — не может быть более англичанкой, чем мисс Леонидис». И тут же усомнился: а была ли девушка на самом деле настолько англичанкой, насколько казалась? Может ли реальная действительность обладать совершенством и законченностью театрального действа?
Неожиданно мне пришло в голову, что, сколько бы мы ни беседовали, обсуждая наши мысли, симпатии, антипатии, общих знакомых и планы на будущее, София ни разу не упомянула о своем родном доме или семье. Обо мне девушка знала все (слушать она умела), а я о ней — ничего конкретного и предполагал лишь, что ее происхождение и воспитание вполне заурядны. И только во время обеда в ресторане «Шеппардз» я понял, что София никогда не рассказывала мне о своем прошлом.
Девушка спросила меня, о чем я думаю.
— О тебе, — честно ответил я.
— Понимаю, — кивнула она. И было похоже, что действительно понимает. — Мы, наверное, не увидимся ближайшие год-два, — сказал я. — Не знаю, когда я вернусь в Англию. Но первое, что я сделаю по возвращении, это найду тебя и попрошу стать моей женой.
София и бровью не повела — просто сидела спокойно и курила, не глядя на меня.
На какое-то мгновение я растерялся, решив, что девушка не поняла смысла сказанного.
— Послушай, продолжал я, — единственное, что я твердо решил не делать, — это предлагать тебе руку и сердце сейчас. Почему? Ты можешь отказать мне, и тогда я с горя свяжусь с какой-нибудь гнусной девицей — просто теша раненое самолюбие. Но даже если ты мне не откажешь, то что нам делать? Обручиться и приготовиться к долгому ожиданию встречи? Я не могу заставлять тебя идти на это. Ты можешь встретить другого человека, и я не хочу, чтобы ты чувствовала себя обязанной быть «лояльной» по отношению ко мне. Мы живем в странной лихорадочной «делай-все-быстрее» атмосфере. Вокруг заключаются и мгновенно расторгаются бесчисленные браки. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой свободной и независимой, осмотрелась бы как следует в новом, послевоенном мире и решила, чего ты ждешь от жизни дальше. Отношения между нами, София, должны быть постоянными. Мне не нужна кратковременная связь.
— Мне тоже, — сказала София.
— С другой стороны, продолжал я, — думаю, мне следует объяснить тебе, как я… Ну… Отношусь…
— Но без неуместной лирики? — пробормотала София.
— Милая…
Разве ты не понимаешь? Я все время стараюсь не сказать, что люблю тебя…
Она прервала меня.
— Я все понимаю, Чарлз. И мне нравится твоя забавная манера делать предложения. И конечно, ты можешь навестить меня по возвращении…
Если еще захочешь…
Теперь наступила моя очередь прервать ее. — Захочу, вне всяких сомнений.
— Сомневаться можно всегда и по любому поводу, Чарлз.
В любое время может появиться какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, которое спутает все карты. Для начала ты не так уж много знаешь обо мне, верно?
— Я даже не знаю, где ты живешь в Англии.
— В Суинли-Дин.
Я кивнул при упоминании хорошо известного пригорода Лондона, заслуженно гордящегося тремя великолепными полями для игры в гольф при крышу… Но наверное… — Девушка задумчиво сдвинула брови. — Наверное, в некотором смысле мы всю жизнь жили одной большой семьей…
Под присмотром дедушки и под его защитой. Мой дедушка — это Личность. Ему за восемьдесят, и росту в нем четыре фута десять дюймов, но любой обыкновенный человек просто тускнеет рядом с ним.
— Звучит интересно, — заметил я.
— А дедушка интересный человек. Он грек из Смирны. Аристид Леонидис. — И София добавила с озорным огоньком в глазах: — Он страшно богат.
— Неужели кто-нибудь еще останется богатым после этой войны?
— Мой дедушка останется, — убежденно сказала София. — Все эти попытки доить богатых ему не страшны. Он просто доит самих доильщиков. Интересно, полюбишь ли ты его?
— А ты его любишь?
— Больше всех на свете, — ответила София.
Прошло больше двух лет, прежде чем я возвратился в Англию, — нелегких для меня лет. Я писал Софии, она — мне. Ее письма, как и мои были не любовными посланиями, а скорее письмами близких друзей, полными мыслей о грядущем и прошлом и описаний текущих событий. Но тем не менее я знал, что наши чувства друг к другу стали сильней и глубже за время разлуки.
Я прилетел в Англию теплым пасмурным сентябрьским днем. В голубоватом сумраке листья деревьев казались золотыми, дул легкий порывистый ветерок. Я послал Софии телеграмму прямо из аэропорта.
«Только что прибыл. Жду ужину ресторане „Марио“ девять часов. Чарлз». Двумя часами позже я сидел дома и читал свежую «Таймс». Просматривая колонку с сообщениями о рождениях, свадьбах и кончинах, я наткнулся на фамилию «Леонидис».
«19 сентября в своем особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин на восемьдесят восьмом году жизни скончался Аристид Леонидис. Бренда Леонидис глубоко скорбит о возлюбленном супруге».
Сразу под этим было еще объявление:
«В особняке „Три фронтона“ в Суинли-Дин скоропостижно скончался А. Леонидис. Глубоко скорбящие дети и внуки. Отпевание состоится в церкви Сент-Элдрид, Суинли-Дин».
Соседство этих объявлений показалось мне довольно странным: очевидно, два повторяющих друг друга сообщения были помещены рядом по недосмотру работников редакции. Но в первую очередь я подумал о Софии и спешно послал ей вторую телеграмму:
«Только что узнал смерти твоего дедушки. Глубоко соболезную. Сообщи, когда сможем увидеться. Чарлз».
В шесть часов вечера на мое имя пришла телеграмма от Софии, гласящая: «Буду „Марио“ девять часов. София».
При мысли о скором свидании с Софией я страшно разнервничался. Время еле ползло. В «Марио» я приехал за полчаса до назначенного времени. София опоздала только на пять минут.
Встречаться после долгой разлуки с кем-то, о ком постоянно думаешь, всегда немного страшно, и, когда наконец София вошла через вращающиеся двери в зал, все происходящее показалось мне совершенно нереальным. На Софии было черное платье, и это почему-то поразило меня. Большинство женщин в ресторане были в черном, но я решил, что София в трауре, и удивился этому: мне казалось, она не из тех людей, которые носят траур — пусть даже и по близкому родственнику.
Мы выпили по коктейлю, потом отыскали заказанный столик и принялись торопливо и несколько бессвязно рассказывать друг другу о старых каирских знакомых. Это был несколько искусственный разговор, но он помог нам преодолеть первую неловкость. Я выразил сожаление по поводу смерти мистера Леонидиса, и София спокойно сказала, что все это случилось «совершенно неожиданно». Потом мы снова углубились в воспоминания. И тут я с тревогой начал ощущать что-то неладное. Но это была не та естественная неловкость, которую испытывают люди при встрече после долгой разлуки. Что-то неладное, что-то определенно неладное творилось с самой Софией. Может быть, она собиралась сообщить мне, что встретила другого человека, которого любит больше, чем меня? Что ее чувство ко мне было «всего лишь ошибкой»?
Но все-таки почему-то мне казалось, что дело не в этом. А в чем именно — понять никак не мог. Тем временем мы продолжали наш натянутый разговор.
Потом, совершенно неожиданно, когда официант принес кофе и, поклонившись, удалился, все вдруг стало на свои места. И мы с Софией опять сидели рядом за маленьким столом в ресторане, как когда-то в Каире. И словно не было этих долгих лет разлуки.
