Когда Карен Лейт получила Большой американский приз за литературное произведение, ее благодарный издатель немало удивил всех, включая и самого себя, уговорив свою примадонну наконец-то показаться публично.
Еще более удивительным было разрешение мисс Лейт организовать прием в ее собственном японском садике, расположенном за изящным домом на Вашингтон-сквер.
На приеме было много выдающихся личностей, которые были рассыпаны, как изюминки в тесте, украшая своим присутствием массу ничем не выдающихся людей. И все были счастливы. Но больше всех, конечно, издатель мисс Лейт, который не смел и мечтать о подобном празднике.
Очевидно, получение литературной награды слишком много значило для этой маленькой, скромной, все еще хорошенькой женщины. В 1927 году она приехала из Японии, заточила себя за высокими, непроницаемыми стенами в доме на Вашингтон-сквер и из этого святилища одаривала мир необычайно изящными новеллами. И те, кому приходилось видеть ее раньше, утверждали, что никогда еще она не была так взволнована и в то же время так приветлива и дружелюбна.
Но большинство гостей впервые видели Карен Лейт, так что ее прием являлся своего рода дебютом. Для женщины, имеющей репутацию пугливой птички, она прекрасно справлялась с этим испытанием. Больше того, своим нарядом она даже до некоторой степени бросала вызов присутствующим. Ее хрупкую фигурку окутывало роскошное японское кимоно, а иссиня-черные волосы были гладко зачесаны и собраны сзади свободными петлями в японском стиле. Однако даже самые придирчивые критики-дамы были обескуражены изяществом, с которым держалась Карен в своем необычном костюме. Все понимали, что это отнюдь не вызов, а скорее привычка. Она просто свободнее чувствовала себя в японской одежде, чем в любом другом туалете, сшитом самой искусной портнихой с Пятой авеню. Шпильки из слоновой кости и нефрита, подобно драгоценной короне, украшали ее голову. И действительно, Карен была сегодня королевой, принимающей гостей в день своей коронации, скрывая волнение за спокойной, величественной маской.
Знаменитый автор «Восьмого облака», маленькое, воздушное создание, на вид была до того хрупка и легка, что любой слабый ветерок мог бы поднять ее на воздух и унести, как перышко, в голубые дали. Это заметил один джентльмен, имевший поэтические наклонности. Ее щеки напоминали бледные впадины под тщательно наложенной и довольно необычной косметикой. Она казалась больной. Вялость движений свидетельствовала или о чрезмерном переутомлении, или о неврастении.
Только глаза ее были полны жизни: огромные, серые, ярко сверкающие и в то же время слегка затененные фиолетовыми веками, будто с давних пор она привыкла прищуриваться под ударами судьбы.
Все присутствующие дамы единодушно согласились, что мисс Лейт очаровательна, быть может, несколько фантастическим, неземным очарованием. К тому же она была типичной представительницей женщин без возраста. Она была похожа на изделие из восточной керамики или на одну из своих странных, как бы керамических новелл.
Все соглашались, что Карен Лейт была очень естественна, а что именно представляет она собой, никто не знал, так как она никогда нигде не показывалась. Как монашка, затворницей проводила она все свое время в доме и в саду. А поскольку дом был практически никому не доступен, а стены сада слишком высоки, детали ее биографии были необычайно скудны: она была дочерью безвестного американского эмигранта, который до конца своей жизни преподавал курс современной литературы в Имперском университете в Токио. Большую часть своей жизни она провела в Японии. Вот, кажется, и все, что было известно о ней.
Прием проходил в маленьком павильоне в центре этого чужеземного садика. Карен сама готовила чай по какой-то особой японской церемонии, которую она называла ча-но-йю. Она пропела эти непривычные звуки с такой легкостью, как будто это был ее родной язык. Ее девичьи руки проворно насыпали зеленый порошок чая в грубую корейскую чашу из толстого старинного фаянса. Пожилая восточная женщина, одетая в японский костюм, молча стояла позади нее, как охраняющее ее божество.
— Ее имя Кинумэ, — объяснила Карен в ответ на вопрос об этой женщине. — Чудесная, кроткая душа. Она со мной вот уже… о… целую вечность.
На мгновение очаровательное личико Карен слегка затуманилось.
— Она похожа на японку и одновременно чем-то не похожа, — заметил один из гостей.
— До чего же она мала!
Карен что-то просвистела — все приняли это за японский язык, — и старуха, сделав церемонный поклон, удалилась.
— Она отлично понимает по-английски, — извиняющимся тоном пояснила Карен, — хотя и не умеет бегло говорить… Собственно, она не из самой Японии. Она с островов Лу-Чу. Это небольшая группа островов, находящихся на севере Восточно-Китайского моря между Тайванем и материком. Их жители отличаются еще меньшим ростом, чем японцы, однако сложены более пропорционально.
— Вот мне и показалось, что она не совсем похожа на японку.
— Среди этнологов ведется горячий спор о происхождении этого племени. Говорят, в жилах лучуанцев течет кровь айнов. У них обильнее растительность, более прямые носы и менее плоские щеки, как вы сами могли заметить. И это самый кроткий народ на земном шаре.
Высокий молодой человек в пенсне произнес:
— О кротости характера судят по поступкам. Сколь кротки деяния этого народа, мисс Лейт?
Карен улыбнулась одной из своих редких улыбок.
— Мне кажется, смертоносное оружие не применялось на Лу-Чу, по крайней мере, в течение последних 300 лет.
— Тогда я обеими руками голосую за Лу-Чу, — весело заявил высокий молодой человек. — Рай без убийц! Звучит невероятно.
— И отнюдь не типично для японцев, — добавил издатель Карен.
Карен взглянула на него. И затем пустила по кругу чашу с чаем. Газетный репортер задал какой-то вопрос.
— Попробуйте… О, я не помню Лафкадио Херна. Мне было всего восемь лет, когда он умер. Но мой отец хорошо знал его, они вместе преподавали в Имперском университете… Разве это не восхитительно?
Это была восхитительная ирония, а не чай. Первым, кому пришлось испить из корейской чаши, оказался высокий молодой человек в пенсне по имени Квин. Он не входил в число выдающихся личностей, присутствующих на приеме. Он был просто автором детективных романов.
Однако мистер Квин не оценил этой иронии. Он оценит ее позже, при значительно менее приятных обстоятельствах. Поэтому он великодушно ответил, что чай действительно восхитительный (хотя подумал при этом, что это отвратительная мешанина), и передал чашу своему соседу, гориллообразному, с сутулостью ученого, мужчине средних лет, который от чая отказался и передал чашу дальше.
— Я готов разделить с вами все, — объяснил он Карен, — кроме этих эмбрионов чая.
Все рассмеялись.
— О, доктор! — воскликнула леди
