Ну вот, я опять уселся на своего любимого конька, а мне надо поговорить с вами о том происшествии.
— О, разумеется, — согласился я.
— Не могли бы вы рассказать мне, что вы видели, мистер Лэм?
Я начал:
— Значит, так, это было приблизительно в половине четвертого пополудни 13 августа.
Холгейт кивнул Лоррен Роббинс. Она села, взяла со стола блокнот для стенограмм, и ручка запорхала по странице.
— Надеюсь, вы не возражаете, — сказал Холгейт, — мой секретарь для надежности кое-что записывает. Столько дел, что я стараюсь все записывать, иначе забываю…
Память уже не та, что раньше. А как у вас с памятью?
— Кажется, в порядке, — ответил я.
— Как и положено, — заметил он. — Вы молоды. Так на чем мы остановились?
— На половине четвертого пополудни 13 августа, — подсказала Лоррен.
— Ах да. Прошу, продолжайте, мистер Лэм.
Я продолжил:
— Я шел по западной стороне Главной улицы, приближаясь к пересечению Седьмой и Главной улиц. На восточной стороне в северном направлении двигалась вереница машин. Кажется, четыре или пять… Скорее всего, четыре. Так вот, я заметил перекресток, потому что собирался перейти направо, на восточную сторону Главной улицы, и стал следить за светофором. Светофор переключился с зеленого на желтый. Ближайшая к перекрестку машина вполне могла бы проехать, но водитель резко затормозил. Шедшая сзади машина чуть с ним не столкнулась. В следующей машине сидела молодая женщина — довольно привлекательная… Погодите. Думаю, это была следующая машина. Возможно, от нее до перекрестка было три машины, но, как мне представляется теперь, их было всего две. — Я закрыл глаза, как бы пытаясь воссоздать картину происшедшего.
— Так-так, продолжайте, — попросил Холгейт.
— Это был легкий автомобиль. Не знаю, отечественной марки или иностранной. Спортивного типа, с опущенным верхом. Я запомнил потому, что видел девушку, когда ее ударило, то есть, когда столкнулись обе машины. Я заметил, как у нее дернулась назад шея… то есть голова.
— Так-так, продолжайте, — повторил Холгейт.
— Та, что позади, была большая машина, — продолжал я. — Ну, скажем, не самая большая, однако вполне приличных размеров, помнится, был «бьюик», большой, и… в общем, мужчина вовремя не затормозил. Он ехал в левом ряду, видно, хотел пойти на обгон, потому что когда я увидел его впервые, он сворачивал вправо, чтобы попасть в ряд и…
— Так, так, так, — закивал Холгейт.
— Дальше, разглядели ли вы его достаточно хорошо, чтобы потом без труда узнать?
Я покачал головой:
— Тогда нет.
Он слегка помрачнел.
— Во время инцидента, — добавил я, — он вышел из машины.
— И вы тогда его узнали?
— В то время я не знал, кто он, но теперь знаю. Этим человеком были вы.
Он расплылся в улыбке:
— И кто, вы говорите, был виноват?
— Господи, да здесь не может быть никакого сомнения! — воскликнул я. — Я сожалею, мистер Холгейт, и мне очень не хотелось бы свидетельствовать против вас, но вина полностью лежит на вас. Вы врезались в задний бампер автомобиля. Утверждаю, врезались вы. Нажали на тормоза, когда оставалось всего три-четыре фута. Это немного смягчило удар… даже удивительно, как мало было шума. Но тем не менее вы стукнули ту легкую машину достаточно сильно, чтобы… м-м-м, словом, я видел, как у девушки дернулась голова.
— Так-так, и что было дальше?
— Она вышла из машины, вы вышли из машины, очевидно, показали друг другу водительские удостоверения, записали данные.
— Как держалась молодая женщина, выйдя из машины?
— Похоже, была ошеломлена, — сказал я. — Держалась рукой за шею. Даже потом, когда вы показали свое водительское удостоверение, а она записывала, видимо, ваш адрес, она продолжала потирать шею левой рукой.
— Что потом?
— Потом она села в машину и уехала.
— Вы помните, где точно произошла авария?
— Конечно. На восточной стороне Главной улицы, не доезжая пересечения с Седьмой улицей. Как раз напротив входа в кинотеатр.
Холгейт сказал:
— Мистер Лэм, у меня к вам просьба.
— Какая?
— Хочу, чтобы вы дали письменные показания под присягой.
— Что ж, не возражаю, — сразу согласился я.
Не скрывая радости, Холгейт обратился к секретарше:
— Набросай-ка поскорее, Лоррен. Поточнее, сделай слово в слово.
Девушка, кивнув, встала и направилась к двери.
Когда захлопнулась дверь, я заметил:
— Удивительная женщина.
— Одна из самых знающих и энергичных секретарей, какие у меня были, — ответил Холгейт. — Именно такие мне нужны.
— К тому же одна из самых красивых, — отметил я. — Да и ее помощница совсем недурна.
— Витрина, мистер Лэм, — ухмыльнулся Холгейт. — Приходится держать красавиц. Доводилось ли вам когда-нибудь покупать дом?
— Насколько помню, нет.
— Что ж, всему приходит свое время, Дональд. Хотите хорошо вложить деньги — покупайте участок здесь.
Как вы понимаете, я не могу предложить вам деньги за ваши свидетельские показания. В этом случае они потеряют силу. Но я мог бы кое-что подсказать и… Что я говорю? Никак не могу отделаться от привычки расхваливать свой товар. Так о чем мы говорили, Дональд?
— О секретаршах.
— Ах да, — вспомнил он. — Знаете, вы не видели еще одну. Потрясающая блондинка!
— Значит, у вас их три?
— У Лоррен — две помощницы. Одна сегодня выходная… Но вот что я собирался сказать, Дональд, если вы договорились с агентом о покупке дома и пришли оформлять бумаги у секретарей, а вас встречает брюзжащая уродина, у вас пропадет всякое желание иметь с ними дело. Я ценю красоту. Двое из моих девушек выиграли конкурсы красоты. Они уже сами по себе довольно привлекательны, а я к тому же прошу их быть благожелательнее, приветливее. Идти клиенту навстречу.
Это мой девиз. На этом мы строим всю свою работу.
С того момента, как клиент впервые появляется у нас, мы стараемся поддержать в нем ощущение собственной значительности, настроить его должным образом… Посмотрите, например, как наши девушки выходят из машины. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь хоть один из тех фильмов, что демонстрируют молодым женщинам, как надо благопристойно выходить из машины: изящно, как подобает леди — к черту эту чепуху! У нас они, выходя из машины, должны делать как раз наоборот.
Мы показываем им на пленке, как надо выходить, — это когда они имеют дело с мужчинами. Если имеют дело с женщинами, ситуация, разумеется, другая.
— А если семейная пара? — спросил я.
— В этом случае им приходится работать собственными мозгами, догадываться, кто в семье главный, кто будет ставить свою подпись на нужной строчке. Знаете, Дональд, до чего же забавна психология мужчин. Бывая на пляже, они видят женские ножки целиком, и ножек масса. Но они смотрят, и только. Но стоит им лишь увидеть выходящую из машины девицу, если это выглядит непроизвольно, увидеть мельком, знаете ли, всего на миг, — и не в купальнике, а только краешек приоткрытой плоти — и мужчина сходит с ума. Он думает, что видел нечто!
А возьмите женщин. Вдумайтесь в их психологию. Когда на них чулки и юбка и вы вдруг заглядываете за кромку чулка, они считают это большой наглостью с вашей стороны, а уж если дело доходит до трусиков, — ужас, упаси Боже! Это их святая святых. Однако стоит назвать юбочку спортивной и сшить трусики из той же ткани, что и юбочка, — и что тогда? Они свободно сбрасывают юбку и расхаживают в трусиках лишь потому, что они сшиты из той же ткани, что и юбка. Для меня это непостижимо!
Женская психология такова, что… Но, черт побери, Дональд! Я ее использую. Я использую все. Любую психологию, чтобы только продать. А-а, готово…
Разговор оборвался. Лоррен Роббинс вручила мне два экземпляра документа и передала копию Холгейту.
Машинопись была идеальной — аккуратные ровные литеры новейшей электрической пишущей машинки.
Прямо как из типографии. Ни подчисток, ни вычеркиваний, ни малейшей небрежности. И изложено слово в слово, как я говорил.
— Есть ли замечания? — спросил Холгейт.
— Абсолютно никаких, — сказал я.
Он передал мне авторучку.
Я поставил подпись.
— Не возражаете против присяги? — спросил он. — Чтобы было как полагается.
— Абсолютно не возражаю.
Он взглянул на Лоррен Роббинс. Лоррен произнесла:
— Поднимите правую руку, мистер Лэм.
Я поднял правую руку.
— Вы торжественно клянетесь, что записанное в только что подписанных вами свидетельских показаниях соответствует истине? Да поможет вам Бог!
— Клянусь.
В левой руке она держала наготове нотариальную печать, одну из тех карманных никелированных штуковин, которую, выезжая на вызов, можно сунуть в кошелек.
Подвинув к себе документ, Лоррен в том месте, где было напечатано: «Подписано под присягой в моем присутствии октября пятого дня», поставила свою подпись — на месте государственного нотариуса, оттиснула печать и вручила документ Холгейту.
