– Значит, она уже приезжала прежде?
– С согласия моих родителей.
Он вынул из кармана фотографию и протянул комиссару, который принялся внимательно ее разглядывать.
– Что она за девушка?
– Довольно сумасбродная. Бросила, не доучившись, коллеж. Затем перепробовала разные занятия.
– А как насчет мужчин?
– Были. Она начала свои эксперименты, как только ей исполнилось пятнадцать.
– Все так же с согласия ваших родителей?
– Нет. Этим она делилась только со мной. С самого начала она испытала разочарование, но тем не менее продолжала.
– У нее есть в Лозанне подруги?
– Когда она училась в коллеже, я их знал. Затем она стала более независимой. Часто выходила из дома по вечерам и возвращалась в час-два часа ночи.
– И ваши родители мирились с таким положением?
– Если бы ей стали Противоречить, это ничего бы не дало. Она все равно бы делала по-своему.
Комиссар жевал сигару, не скрывая удивления.
– Чем занимается ваш отец?
– Пишет книги по истории. Вы наверняка видели их в витринах книжных магазинов, поскольку его издают в Париже и его работы пользуются большим успехом. Он подписывается своим настоящим именем: Альбер Пуэнте. Он мог бы преподавать в Лозаннском университете, ведь он агреже.
– Если я правильно понял, он не очень-то занимается вами и вашей сестрой.
– Я думаю, что у него отбили охоту.
– А ваша мать?
– Мать спит и играет в бридж.
– Она пьет?
Почему он задал этот вопрос?
– Два-три стаканчика виски в начале вечера.
– Значит, ваша сестра пользовалась полной свободой. Почему же она приехала именно в Париж?
– Потому что для нее в мире существует только Париж. Даже не Париж. А Сен-Жермен-де-Пре, она была зачарована им.
Он рассердился на себя, ощутив что-то вроде суеверного страха за то, что употребил прошедшее время, и поправился:
– ...она зачарована им.
– Я не вижу, что могут сделать в этих условиях мои службы. Даже если мы ее найдем, мы не можем отвезти ее насильно в Лозанну, и вашим родителям там не заковать ее в цепи.
– Прочтите это письмо. Она отправила его, вероятно, с вокзала, когда садилась на поезд, и я получил его утром следующего дня.
Комиссар очень внимательно прочел письмо.
– Теперь я понимаю ваше беспокойство, – произнес он наконец, возвращая его Бобу. – Оставьте мне на всякий случай фотографию. Я размножу ее и вручу нашим агентам.
– А вам не кажется, что будет слишком поздно?
– Мы сделаем все, что в наших силах, мсье Пуэнте. Но согласитесь, ваша сестра ненадежная клиентка.
– Это так. Я смогу получить фотографию уже сегодня вечером? Мне она нужна, чтобы показывать ее людям.
– Зайдите около пяти. Дежурный вам ее вернет, он даже сможет дать вам еще две-три копии.
Он встал, затянулся сигарой и сжал руку Боба в своей сильной ладони.
Он остался в этом квартале и теперь обедал в небольшом ресторанчике для завсегдатаев, который нашел без труда, поскольку они встречаются в Париже почти на каждом шагу.
Сидя в одиночестве за столиком возле окна, он смотрел на проходивших мимо людей, но думал об Одиль. Может, и она сейчас ела в каком-нибудь бистро типа тех, что были в ее вкусе?
А может, куда более вероятно – особенно если она поздно легла спать, что она довольствуется тем, что грызет сандвич в своей постели, как часто делала дома?
Не без смутной тревоги он спрашивал себя, привела ли она уже в исполнение свой план или же дала себе еще несколько дней отсрочки.
Пребывала ли она в том же состоянии духа, как и когда писала ему отправленное с вокзала письмо? Если же нет и тогда была всего лишь временная депрессия, не жалела ли она сейчас, что отправила его?
Всякие мысли лезли ему в голову, и у него было чувство, будто с тех пор, как он в Париже, он ничего еще не сделал. А между тем он почти что отыскал ее в «Червовом тузе». Отправься он туда на сутки раньше, и он бы оказался лицом к лицу со своей сестрой.
Рестораны он не обследовал. Это было почти невыполнимой задачей для одного человека. В одном лишь Латинском квартале их несколько сотен. Столько же было и гостиниц, в которых она могла остановиться.
У него мелькнула мысль попросить газеты напечатать ее фотографию. Он бы придумал короткий текст, способный тронуть ее сердце. Утром, он чуть было не заговорил об этом с главным комиссаром, но в последний момент сдержался, опасаясь, как бы не ускорить таким манером ход событий.
Она прислушивалась к мнению других. Это было трудно объяснить. Она делала все, чтобы шокировать людей, с которыми жила, но притом оставалась внимательной к их мнению и к тому, какое у них складывалось о ней впечатление.
Она презирала их, считала глупыми, старомодными. В то же время ей хотелось, чтобы ее любили, вот почему она выказывала себя весьма щедрой.
Выйдя из ресторана, он взял такси и велел отвезти его в Институт судмедэкспертизы. Сидевший в приемной чиновник спросил у него:
– Вы пришли опознать тело?
– Не знаю. Пропала моя сестра, и я уже исчерпал почти все возможности отыскать ее.
– У нее были причины для самоубийства?
– Она объявила мне об этом в письме.
– Фамилия?
– Одиль Пуэнте. При ней могло и не быть сумки с документами.
– Так чаще всего и случается. Возраст?
– Восемнадцать лет. Блондинка, довольно высокая, со стройной фигурой. Одета, скорее всего, в коричневые брюки.
– И когда же она пропала?
– В последний раз ее видели позапрошлой ночью в районе улицы Муфтар.
– Тогда ее здесь нет. За последние сутки мы получили три тела, но среди них нет тела девушки или молодой женщины. Оставьте мне на всякий случай свой адрес.
Он было обрадовался, как вдруг его как холодным душем обдало от этой фразы, произнесенной естественным и безразличным тоном.
Он написал на листке бумаги свою фамилию и адрес гостиницы на улице Гей-Люссака.
– Так вы говорите, она объявила вам, что собирается покончить с собой?
– Да. После этого прошло четыре дня, может, пять.
– В таком случае мало шансов, что она это сделает.
Когда и в самом деле хотят умереть, не думают о других людях и сразу делают то, что требуется. Как только тратят время на размышления...
Чуть позже он остановился у одного киоска, чтобы купить план Парижа. На голубой странице находился список больниц. Их было пятьдесят, одни поблизости от Латинского квартала, другие в большем или меньшем удалении от него.
Он вошел в первую попавшуюся. В застекленной кабине с открывающимся окошечком сидела женщина средних лет, в белом халате и в белой шапочке.
– Если вы хотите навестить, то...
Концом карандаша она указала ему на табличку, где были обозначены дни и часы для посещений.
– Нет. Я кое-кого ищу.
– Кое-кого, кто, по вашим предположениям, находится здесь?
– Не знаю. Речь идет о восемнадцатилетней девушке.
– С ней произошел несчастный случай?
– Насколько мне известно, нет. Это моя сестра.
Он волновался, а строгое лицо женщины вряд ли было способно успокоить его. Он путался в объяснениях.
– Боюсь, что она могла покончить с собой.
– Что заставляет вас так думать?
– Письмо, которое она мне отправила и в котором говорит о своем желании свести счеты с жизнью.
– Ее фамилия?
– Одиль Пуэнте.
– В каком квартале она живет?
– Она живет в Лозанне, но мне известно, что еще позапрошлой ночью она была в Париже.
Она проверила по списку.
– Я не нахожу ни одной девушки с такой фамилией, и у нас уже с неделю не было самоубийц.
Еще недавно она была в Лозанне.
Это было правдой, хотя в это верилось с трудом.
Четыре дня назад Одиль еще разделяла жизнь обитателей виллы. Жизнь, которая в кишащей парижской суете показалась вдруг ему такой странной, что делалась от этого невероятной.
Он всегда принимал за данность, что на авеню де Жаман вещи были такими, какими им и следовало быть. То, как отец составил свой распорядок дня, выглядело довольно странным, но разве это было не из-за отсутствия контакта с женой?
Он не видел их сидящими вдвоем в гостиной, даже перед телевизором, к которому его мать была равнодушна.
Та жила главным образом во второй половине дня, когда играла в бридж, а вечерами ей случалось отправляться в Новый клуб на авеню де Рюмин, чтобы там снова сесть играть.
Сам он мало занимался Одаль. Правда, учеба была довольно тяжелой и у него почти не оставалось свободного времени.
Он зашел в другую больницу, где прием оказался чуть полюбезнее.
– Так вы говорите, молодая девушка? И что, вероятно, это произошло недавно? Подождите минутку, я спрошу у главной медсестры, не поступили ли за последние часы новые больные.
Дежурная исчезла в конце коридора, где на каталке томился ожиданием какой-то пациент.
– Нет, молодой человек. Ничего похожего. Желаю вам всюду встречать такой ответ.
В итоге он очутился в конце улицы Сен-Жак, в том квартале, где было больше всего больниц. Он все их терпеливо обошел. Повторял одни и те же фразы. Где-то его принимали чуть получше, где-то чуть похуже. Ему это было безразлично.
