Чувствуя легкое головокружение, Стефан позволил провести себя по бесконечным коридорам и лестницам и наконец оказался в небольшой светлой комнате, окна которой выходили на Темзу и которая с первого взгляда показалась ему очень тесной. Но вскоре он понял, что это впечатление происходило от крупного тела человека, который был ее единственным обитателем и который сидел за столом, рассматривая его с выражением, одновременно добродушным и пытливым.
— Мистер Стефан Диккинсон? — спросил Маллет удивительно тихим и мягким для его массивной фигуры голосом. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Стефан послушно сел и открыл было рот, чтобы изложить свое дело, но инспектор продолжал:
— Вы не сын покойного мистера Леонарда Диккинсона?
— Да. Собственно, я...
— Я так и подумал. В каком-то смысле вы очень похожи на него.
Юноша покраснел.
— О, вы так думаете? — спросил он, с трудом скрывая свое неудовольствие. — Мне никогда не казалось, что между нами большое сходство.
Инспектор Маллет усмехнулся.
— Одно из правил поведения моей матушки, — заметил он, — было: «Никогда не ищи сходства». Она считала это бестактным. Боюсь, у меня не слишком хорошие манеры. Я вступил в полицию до того, как наступила эра галантных копов. Но тем не менее сходство между вами имеется.
Припомнив заурядную внешность старого мистера Диккинсона, он был нисколько не удивлен, что сын так резко отрицает его предположение о сходстве. Во всяком случае, подумал он, это скорее сходство выражения лица, чем его черт. Это было трудно уловить, так как фамильное сходство не часто встречается, но факт оставался фактом: с первого взгляда на Стефана он сразу вспомнил старого мистера Диккинсона. Довольно странно, что молодой человек напомнил не лицо Леонарда Диккинсона, каким его видел инспектор во время доверительной беседы за ужином, а то, каким оно представилось ему на следующее утро — спокойным и умиротворенным, когда смерть стерла с его лица морщины, оставленные тревогой и разочарованием. Еще более существенное сходство проступало из-за отсутствия маленьких хитростей, которыми одаряет нас жизнь. Недостаточный жизненный опыт Стефана еще не приучил его набрасывать на свое лицо хитроумную паутину маскировки. И общей для них чертой было — инспектор затруднился сразу найти определение — то, что в их лицах прежде всего обращала на себя внимание эгоцентричность. В основе, он чувствовал, сходство между отцом и сыном было глубже, чем на поверхности, хотя один из них был уставший от жизни пессимист, а другой — тип явно энергичный и самоуверенный до высокомерия. Если бы Стефану стало известно об этой параллели между собой и отцом, это его огорчило бы значительно больше, чем открытие, что у них похожие носы или подбородки.
Тем временем Стефан продолжал:
— Во всяком случае, я пришел к вам именно по поводу моего отца.
— Вот как? — Маллет говорил дружелюбно, но не сделал и попытки помочь ему.
— Да. — Стефан помедлил, словно перед прыжком в холодную воду, затем решительно заключил: — Я недоволен выводом, к которому пришло жюри коронера относительно смерти отца.
Маллет удивленно поднял брови.
— Их заключение было ошибочным, — повторил Стефан.
— М-да, — медленно отозвался Маллет. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Но в таком случае, мистер Диккинсон, не думаете ли вы, что вам следует обратиться по этому поводу в полицию? Я имею в виду, — добавил он, улыбнувшись при виде озадаченного выражения лица юноши, — в полицию Маркшира. Видите ли, это их дело. Мое личное участие в этой трагедии было совершенно случайным и неофициальным. Может, если я дам вам записку, адресованную к тамошнему суперинтенденту...
— Нет, — твердо возразил Стефан. — Я хорошо понимаю, что вы предлагаете, но это не то, что мне нужно. Я пришел к вам лично, потому что... — Он нерешительно замолчал.
— Да?
— Потому что вы были человеком, в основном ответственным за то, что расследование пошло по ложному пути.
Давно уже инспектор Маллет не получал такого рода обвинений, и ему это пришлось не по душе. Он испытывал искушение обойтись построже с этим наглецом, и Стефану просто повезло, что инспектор пребывал в благодушном настроении, как всегда после вкусной еды. Однако промелькнувшее на лице инспектора раздражение не осталось незамеченным Стефаном, и он поспешил извиниться.
— Пожалуйста, не подумайте... — начал он.
— Важно не то, что я думаю, — прервал его инспектор. — Важно то, что я сделал, не так ли? Давайте этого и держаться. Я был свидетелем при расследовании причин смерти вашего отца — просто свидетелем, обыкновенным свидетелем. Надеюсь, я был добросовестным свидетелем, во всяком случае, я определенно старался им быть.
— В том-то и дело. Поэтому именно ваши показания и стали причиной проблем. Хотя они были точными — и потому что они были точными, — коронер и жюри впали в безнадежное заблуждение.
Стефан откинулся на спинку стула с видом человека, предъявившего ультиматум. Но на Маллета это не произвело особого впечатления. Он просто положил свои крупные ладони на стол, поджал губы и устремил задумчивый взгляд поверх головы юноши.
— Видите ли, — пробормотал он, — я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите. Послушайте... — Он вдруг перевел взгляд на лицо Стефана. — Давайте начнем сначала. Это будет проще. Мистер Диккинсон скончался, приняв сверхдозу мединала. Медицинское заключение по этому пункту было убедительным, по крайней мере для меня. Вы возражаете против этого факта?
— Нет.
— Очень хорошо. На основании показаний, в том числе моих, жюри пришло к заключению, что он лишил себя жизни. Вы думаете, что это не так?
— Да. Не так.
— Вы считаете, что, если бы не мои показания, вывод был бы иным?
— Я думаю, что была возможность установить смерть в результате несчастного случая.
— Не могу с вами согласиться. Насколько я помню показания... Но это мы можем обсудить позднее. Вы считаете, что заключение о смерти в результате несчастного случая было бы правильным?
— Нет. Если под «правильным» вы имеете в виду соответствие фактам, я не думаю, что и его можно было бы считать правильным.
После этого заявления наступила долгая пауза. Маллет хотел что-то сказать, затем, видимо, передумал и наконец проговорил:
— Но вы только что сказали мне, что были бы удовлетворены таким заключением?
— Это не совсем одно и то же.
— Вам нет нужды говорить мне об этом, — с суровой ноткой заявил Маллет. Он прищурился, внимательно глядя на Стефана, затем сказал: — Мистер Диккинсон, я вас совершенно не понимаю. Вы возражаете против вынесенного заключения, потому что считаете его неверным, но вместе с тем готовы принять иное, также неверное. Очевидно, вас совершенно не заботит... абстрактная справедливость, скажем так? И в то же время вы не производите на меня впечатление человека, которого хоть в малейшей степени беспокоила бы мысль о позоре, который падает на семью, член которой покончил с собой. Или я ошибаюсь?
— Нет, — сказал Стефан. — Меня и впрямь не слишком заботит абстракция. Что касается позора, — он усмехнулся при этом воспоминании, — некоторые из моих родственников действительно думают о нем. Лично меня это нисколько не трогает. Но так случилось, что от того, сумею ли я установить, что мой отец не покончил с собой, зависит очень крупная сумма денег.
Инспектор не смог скрыть улыбку:
— И поэтому вы решили, что заключение было ошибочным?
Стефан нахмурился, уловив скрытый упрек.
— Нет! — возразил он. — Я понял, что заключение ошибочное, как только услышал о нем. К такому же выводу пришли бы и вы, если бы знали отца так же хорошо, как и я. Но меня беспокоит не ложность вывода, а его последствия. Вот почему я был бы удовлетворен выводом о смерти в результате несчастного случая. И вот почему, совершенно против моего желания, я вынужден доказывать правду, что по другим причинам гораздо лучше было бы не делать.
Инспектор Маллет пробормотал про себя: «Удивительный эгоизм!» — а потом вслух сказал:
— А что именно вы имеете в виду под правдой, мистер Диккинсон?
— Что мой отец был убит.
Инспектор в задумчивости подергал кончики своих лихо закрученных усов. Если он и был потрясен неожиданным предположением, он не показал вида.
— Убит? — невозмутимо переспросил он. — Вот как! В таком случае не думаете ли вы, что я с самого начала дал вам дельный совет — обратиться с заявлением к соответствующим властям, а именно в полицию графства Маркшир.
— Не знаю, был он дельным или нет, — раздраженно ответил Стефан. — Знаю только, что мне это ничего не даст. Во-первых, в данный момент у меня нет доказательств, которые я мог бы предъявить в Маркшире или в любом другом отделении полиции, и во-вторых, я не стремлюсь доказать, что моего отца убил какой-то конкретный человек. Я только хочу безусловно доказать страховой компании или, если необходимо, суду, что он был кем-то убит.
