— Возможно, — медленно проговорил инспектор. — Да, полагаю, это вполне возможно.
— Для меня это совершенно точно, так как я знаю отца.
— Ладно, допустим — только допустим! — что до сих пор вы были правы и что ваш отец не покончил с собой. Все равно вам трудно будет доказать эту поразительную версию, которую вы только что предложили, — что ваш отец был убит.
— Если он не покончил жизнь самоубийством, значит, его кто-то убил, — сказал Стефан убежденно.
— Здесь есть пункт, который я хотел предложить вам на рассмотрение. Как мы уже договорились, ваш отец умер от сверхдозы мединала, лекарства, которое он регулярно принимал по совету врача. Если мы исключаем вероятность того, что он намеренно принял сверхдозу, очевидный вывод будет, что он выпил ее случайно, по ошибке?
— Да, так должно быть, но здесь опять удача подводит нас. Я уже сказал вам, что не имею ни малейшего желания доказывать, что было совершено убийство, но вынужден это делать. Я думаю, если оставить в стороне вопрос вероятности, улики совершенно ясно указывают на не случайно принятую сверхдозу.
Маллет какое-то время размышлял.
— Я вспомнил, — сказал он, — что на столике около кровати стояли два пузырька с таблетками. Один был почти полон, а второй совершенно пустой.
— Верно, пузырьков было два. Можно представить себе, как человек, приняв свою обычную дозу лекарства, забыл об этом и принял еще одну — из того же пузырька. Жюри с легкостью согласится с этим утверждением. Но кто поверит, что человек в здравом рассудке пойдет и откроет новый пузырек, когда старый торчит у него перед глазами, напоминая, что он уже проглотил назначенное ему количество лекарства?
— Да, я помню, коронер занимался этим вопросом.
— И, — добавил Стефан, чтобы покончить с этим пунктом, — из полного пузырька исчезло не столько таблеток, чтобы они могли привести к смерти.
— Но он определенно скончался от того, что действительно получил смертельное количество лекарства. Доктора совершенно уверены в этом.
— Да, верно. Поэтому я потерплю неудачу, если попытаюсь доказать, что мой отец скончался в результате несчастного случая. Если мне нужно опровергнуть заключение о самоубийстве, я должен основываться только на другой причине смерти — а именно на убийстве.
— Полагаю, — с иронией заметил Маллет, — вы не задавались такими пустяковыми вопросами, как, например, кто убил вашего отца, как и почему?
— Еще нет, — отвечал Стефан с поразительным самообладанием. — Разумеется, это будет следующей стадией моего расследования. И помните, я не стремлюсь кого-либо обвинить. Я хочу только доказать, что состояние моего отца перед смертью дает нам право получить деньги от страховой компании. Вот здесь мне понадобится ваша помощь. Вы заинтересованы в том, чтобы наказать преступника, поэтому я надеюсь, вы не откажете мне в ней.
— Я уже объяснил вам, — сказал инспектор, — что это дело ко мне не относится. Даже если ваше предположение верно, я не могу принять участие в расследовании до тех пор, пока меня не пригласят.
— Вы неправильно меня поняли. Я не прошу вас официально включиться в расследование. Простите, что занял так много времени, чтобы подойти к делу, но мне нужно было сначала объяснить вам положение. Вот что меня интересует. Если это было убийство, — а я убежден, что так оно и было, — должно же что-то на него указывать. Что-нибудь подозрительное, во всяком случае, что-нибудь не совсем обычное. А если это было, то вы именно тот человек, который должен был это заметить. О, я понимаю, вы хотите напомнить, что были тогда в отпуске. Я это учитываю. Но в конце концов, вы же опытный детектив. От этого вы не можете отмахнуться, где бы вы ни были и что б вы ни делали. Вы машинально все замечаете и потом вспоминаете, даже если в тот момент это не показалось вам серьезным.
— Если бы в тот момент я заметил что-либо, хотя б в малейшей степени подозрительное, — подчеркнул Мал лет, — я должен был бы сразу же уведомить об этом местную полицию.
— Я не сказал — подозрительное. Я ищу то, что вы видели и что было хотя бы отчасти необычным. Возможно, вам это ничего не говорит, но для меня это может иметь значение. Вы понимаете, что я имею в виду? Возьмите, примеру, номер моего отца. Что вы в нем заметили?
Маллет чуть не рассмеялся вслух. Так часто за время своей работы в полиции он задавал такой же вопрос свидетелям, что ему показалось, словно они поменялись местами.
— Номер вашего отца, — повторил он. — Дайте подумать. Кровать стояла справа от двери, как войдешь, у стены. Около нее был маленький столик. Описание всего, что на нем находилось, вы найдете в показаниях расследования. Как я понимаю, вы их читали?
Стефан кивнул.
— Мебель, — продолжал Маллет. — Гардероб, закрытый. Стул с какой-то одеждой на нем. Две безобразные китайские вазы на камине. Около окна туалетный столик с выдвижными ящиками. На нем расчески вашего отца, бритвенные принадлежности и все в таком роде. Так, содержимое его карманов — немного мелочи, ключи, записная книжка. Ах да, вот это было необычным — небольшая тарелка. На ней лежало яблоко рядом со складным серебряным ножом. Вот все, что я видел. Правда, я недолго был в комнате и мог что-то упустить.
— Отлично! — тихо сказал Стефан. — Я вам очень обязан, инспектор.
Разве я сообщил вам что-нибудь полезное?
— Вы забили еще один гвоздь в гроб с заключением о самоубийстве. Я имею в виду яблоко.
— Каким образом?
— Отец верил в пользу, которую приносит ежедневно съеденное яблоко. Обычно он съедал по яблоку утром, еще до завтрака, после бритья. Он был человеком устоявшихся привычек. Если он уезжал куда-нибудь на неделю, он брал с собой семь яблок, чтобы быть уверенным, что не пропустит ни одного дня. И брал с собой этот серебряный ножик, чтобы разрезать яблоко. Перед тем как уснуть, он готовил себе яблоко, чтобы утром съесть его. Именно так он поступил и на этот раз. Не очень похоже на человека, если он знает, что наутро его не будет в живых, не правда ли?
— Я только рассказываю вам, что видел, и не выражаю никакого мнения. Но накануне вечером произошло еще кое-что. Возможно, вы об этом слышали, хотя я ничего от этого не ожидаю. Ваш отец увидел в гостинице человека, который показался ему знакомым.
— Что?! — Стефан возбужденно подался вперед. — Где это было? Наверху, в коридоре у его комнаты?
— Нет, нет. Это было в столовой, когда мы разговаривали за ужином.
— В столовой? Вы говорите, это был кто-то, кого он узнал? Господи, инспектор, это действительно очень интересно. Как выглядел этот человек?
— Я сам его не видел. Он прошел за моей спиной. У меня создалось впечатление, что этот человек был не очень высокого роста, судя по его тени, вот и все. Но если вы прислушаетесь к моему совету, не очень рассчитывайте на этот случай. Ваш отец подумал, что увидел знакомого, а потом решил, что ошибся. Только и всего. Возможно, его второе впечатление было верным.
— Он сказал, что ошибся? — настаивал Стефан, не желая отказаться от этой тонкой ниточки. — Вы не запомнили, что именно он сказал?
— Случайно запомнил. Он сказал: «Должно быть, я ошибся. Подумал, что это мой знакомый, но этого не может быть». Затем он обронил что-то о том, что вид со спины часто бывает обманчивым, и продолжал говорить. Минутная заминка в беседе заставила его сменить тему разговора, причем сам он этого не заметил.
— «Должно быть, ошибся», — повторил Стефан. — Это ведь не одно и то же, правда? Он решил, что, должно быть, допустил ошибку, что это не мог быть тот человек, про которого он подумал, потому что этот человек просто не мог там находиться. Вы понимаете, инспектор, отец, может, и был в некоторых отношениях странным, но глаза у него были на месте, и он не часто допускал ошибки такого рода. Допустим, он не ошибся и что человек, который «не мог» быть там, на самом деле там находился? Допустим...
— Боюсь, в вашем случае слишком много предположений, — сказал Маллет, взглянув на часы.
— Пожалуй, да. И боюсь, что я слишком бесцеремонно трачу ваше время, как вы только что мне напомнили. — Стефан поднялся со стула. — Видимо, это все, что вы можете мне рассказать?
— Ничего больше не могу сейчас припомнить, мистер Диккинсон.
— Тогда я попрощаюсь с вами и благодарю вас. Так или иначе, вы дали мне кое-какие сведения, с которыми я могу продолжить расследование. Сегодня утром за завтраком я испытывал желание махнуть на все рукой.
— Не вижу, чтобы я очень помог вам, — вежливо сказал инспектор.
— Вы дали мне достаточно, чтобы видеть все дело насквозь, — было ему ответом.
И несколько минут спустя из ворот Нового Скотленд-Ярда вышел решительный молодой человек.
Оставшись один, Маллет на некоторое время углубился в размышления. Он понимал, что бессовестным образом потратил кучу драгоценного служебного времени, обсуждая версию, которая, возможно, не имеет никакого основания, к тому же определенно была не его делом. Совестливый офицер испытывал бы в этой связи сожаление. Но Маллет, которого его злейшие враги называли не иначе, как добросовестный, не чувствовал ни малейших угрызений совести. Вместо этого он, к своему удивлению, был приятно возбужден. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что это была вторая и отнюдь не последняя глава истории, которая началась в «Пендлбери-Олд-Холле». Посмеиваясь над своим легкомыслием, он вытащил из ящика стола пустую папку, торжественно надписал ее «Диккинсон» и снова положил, еще пустую, на место. Затем взял лист бумаги и в очень осторожных выражениях написал личное письмо, адресованное его старому другу, начальнику сыскного отдела полиции Маркшира.
