– Я понимаю, что вы имеете в виду, – задумчиво сказала Мидж. – То, что не простишь обычным людям, кажется естественным, если это делает Люси. Не знаю, что это. Очарование? Магнетизм[20]?
Сэр Генри пожал плечами.
– Она всегда была такая, даже в детстве. Только мне кажется, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не чувствует, что существует предел. Знаете ли, Мидж, – сказал он, усмехнувшись, – иногда мне кажется, что ей сошло бы с рук даже убийство.
Генриетта вывела свой «Делаж» из гаража и после сугубо технического разговора с механиком Альбертом, который обычно следил за «состоянием здоровья» «Делажа», включила двигатель.
– Ездить на такой машине – одно удовольствие, мисс, – сказал Альберт.
Генриетта улыбнулась. Она промчалась вниз по улице Мьюз, испытывая неизменное наслаждение, как всегда, когда была в машине одна. Она предпочитала ездить одна, когда сидела за рулем, так она полнее ощущала удовольствие от управления автомобилем. Ей нравилось, что она так ловко лавирует в потоке машин, нравилось разыскивать кратчайший путь. У нее были свои любимые улицы, и она знала Лондон не хуже любого таксиста.
Сейчас она решила воспользоваться недавно открытым ею маршрутом на юго-запад, беспрестанно поворачивая и протискиваясь в сложных сплетениях загородных улочек.
Было уже половина первого, когда она наконец подъехала к длинному хребту Шавл-Даун. Ей всегда нравился открывавшийся отсюда вид, и она задержалась у начала спуска. Внизу и вокруг нее сияли золотом деревья, листва на которых только-только начала покрываться коричневой патиной. Это был золотой мир, невыразимо прекрасный в лучах осеннего солнца. «Люблю осень, – подумала Генриетта, – осень намного богаче весны».
Неожиданно она почувствовала себя невероятно счастливой. Ее переполняло ощущение красоты окружающего мира и счастья от того, что она видит эту красоту. «Я никогда больше не буду так счастлива, как сейчас, – подумала она. – Никогда!»
Генриетта постояла немного, вглядываясь в этот золотой мир, который, казалось, проплыл мимо, растворяясь и исчезая вдали, зачарованный собственной красотой. Затем спустилась к подножию холма через лес по длинной, круто уходящей вниз дороге к «Лощине».
Когда Генриетта подъехала к дому, Мидж сидела на низких перилах террасы и весело ей махала. Генриетте нравилась Мидж, и она рада была ее видеть. Из дома вышла леди Энкейтлл.
– О, вот и ты, Генриетта! Отведи свою машину на конюшню и дай ей овса. К тому времени ленч будет готов.
– Поистине проницательное наблюдение! В самое яблочко, – заметила Генриетта, объезжая дом. Мидж ехала с ней, стоя на подножке автомобиля. – Знаешь, Мидж, я всегда гордилась тем, что мне полностью удалось избежать болезни моих ирландских предков – увлечения лошадьми. Если вырос среди людей, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме лошадей, то поневоле начинаешь чувствовать свою исключительность и превосходство, если не испытываешь особой любви к лошадям. А Люси тонко заметила – я отношусь к своей машине именно как к лошади. Она права! Это действительно так!
– Да! Люси просто неподражаема, – сказала Мидж, – сегодня утром она сказала, что я могу грубить, сколько мне захочется.
Генриетта на мгновение задумалась, затем кивнула.
– Разумеется! – воскликнула она. – Магазин!
– Да. Когда каждый божий день торчишь в этой проклятой маленькой коробке и когда ты обязана быть неизменно вежливой с грубыми покупательницами, называть их «мадам», помогать им натягивать платья, с улыбкой проглатывая их оскорбительные замечания, то поневоле самой захочется огрызнуться! Знаешь, Генриетта, я всегда удивлялась тому, что люди считают унизительным идти в прислуги и с таким почтением относятся к работе в магазине. Вроде бы чувствуешь себя независимой! На самом деле Гаджену, или Симмонсу, или кому другому из здешней прислуги приходится сносить куда меньше оскорблений.
– Это должно быть ужасно, дорогая! Напрасно ты настояла на том, что сама будешь зарабатывать себе на жизнь. Я понимаю, хочется быть гордой и независимой.
– Как бы то ни было, Люси – ангел, и я буду два дня напролет немилосердно всем грубить.
– Кто приехал? – спросила Генриетта, выходя из машины.
– Должны приехать Джон и Герда Кристоу, – ответила Мидж и, немного помолчав, добавила: – Только что приехал Эдвард.
– Эдвард? Чудесно! Не видела его целую вечность! Кто еще?
– Дэвид Энкейтлл. Люси надеется, что ты сможешь быть тут полезной. Ты должна благотворно на него воздействовать, чтобы он не грыз ногти.
– Это совсем не в моем характере! – воскликнула Генриетта. – Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, и у меня и в мыслях никогда не было следить за чужими привычками. Что дословно сказала Люси?
– Это, пожалуй, все! Да, еще у него сильно выступает кадык.
– По этому поводу я тоже должна что-то предпринимать?
– И еще ты должна быть очень добра к Герде.
– Будь я на месте Герды, я бы возненавидела Люси! – воскликнула Генриетта.
– Да, завтра к ленчу должен явиться какой-то специалист по расследованию преступлений.
– Мы что, собираемся играть в какую-то «криминальную» игру?
– Не думаю. Мне кажется, это просто знак вежливости. Он живет по соседству. – Голос Мидж слегка изменился. – А вот и Эдвард! Очевидно, он нас ищет.
«Милый Эдвард», – подумала Генриетта с внезапно нахлынувшей теплотой.
Эдвард Энкейтлл, очень высокий и сухощавый, улыбаясь, подошел к молодым женщинам.
– Хелло, Генриетта! Я не видел тебя больше года!
– Хелло, Эдвард.
«Какой он славный! – думала Генриетта. – Добрая улыбка, легкие морщинки у глаз… А какая прекрасная форма головы! По-моему, она мне больше всего в нем нравится».
Генриетта сама удивилась своему теплому чувству к Эдварду. Она забыла, насколько он ей был приятен.
…После ленча Эдвард предложил Генриетте пойти погулять. Прогулка в духе Эдварда – медленный, размеренный шаг. Обойдя дом, они пошли по дорожке, извивавшейся среди деревьев. «Как похоже на лес в Эйнсвике, – подумала Генриетта. – Милый Эйнсвик! Он всегда доставлял нам столько радости!»
Она начала говорить об Эйнсвике, и они оба погрузились в воспоминания.
– Ты помнишь нашу белку? Со сломанной лапкой? Помнишь, мы посадили ее в клетку, и она поправилась.
– Конечно, помню! У нее было такое странное имя… Не могу сейчас припомнить.
– Колмондели-Марджорибэнкс!
– Правильно!
Оба засмеялись.
– Старая домоправительница миссис Бонди всегда говорила, что в один прекрасный день белка удерет в дымоход!
– Мы так возмущались…
– А белка потом все-таки убежала!
– Это все миссис Бонди, – с уверенностью сказала Генриетта. – Она внушила белке мысль о побеге! Все осталось по-прежнему, Эдвард? – спросила она, помолчав. – Или переменилось? Я всегда представляю себе Эйнсвик таким, как он был раньше.
– Почему бы тебе не приехать и не посмотреть самой, Генриетта? Ты очень давно не была в Эйнсвике.
– Да… – В самом деле, почему она так долго не ездила в Эйнсвик? Вечно чем-то занята, увлечена, связана с другими…
– Ты всегда желанная гостья, Генриетта!
– Очень мило с твоей стороны, Эдвард!
«Какой он славный, – снова подумала она, – и какой у него прекрасный череп!»
– Я очень рад, что ты любишь Эйнсвик, Генриетта!
– Эйнсвик – самое прекрасное место на земле! – задумчиво сказала она.
Длинноногая девочка с гривой растрепанных каштановых волос, счастливая девчушка, которой и в голову не могла прийти мысль о том, что приготовила для нее жизнь. Девочка, любившая деревья… Она была так счастлива и, конечно, не догадывалась об этом! Если б можно было вернуться назад…
– Игдрасиль[21] все еще стоит? – внезапно спросила она.
– Его разбила молния.
– О нет, только не Игдрасиль!
Это огорчило Генриетту. Игдрасиль – так она называла большой дуб в Эйнсвике. Если боги могли сразить Игдрасиль, тогда жди беды… Лучше назад не возвращаться.
– А ты помнишь твой особый знак, знак Игдрасиля? – спросил Эдвард.
– Смешное дерево, какого на свете не бывает, которое я всегда рисовала на клочках бумаги? Я до сих пор его рисую! На промокашках, в телефонных книгах, во время игры в бридж… Стоит мне только задуматься, как моментально появляется Игдрасиль! У тебя есть карандаш?
Он протянул ей карандаш и блокнот, и она, смеясь, быстро нарисовала причудливое дерево.
– Да! – воскликнул Эдвард. – Это Игдрасиль!
Они поднялись почти до конца тропы. Генриетта села на ствол поваленного дерева. Эдвард опустился рядом. Она смотрела вниз, сквозь деревья.
– Все здесь немного напоминает Эйнсвик. Карманное издание Эйнсвика. Тебе не кажется, Эдвард, что именно поэтому Люси и Генри поселились в «Лощине»?
– Возможно.
– Никогда не знаешь, что у Люси на уме, – медленно сказала Генриетта. Немного помолчав, она спросила: – Эдвард, чем ты занимался все это время?
