— Вы найдете климат Южной Африки восхитительным, просто восхитительным.
— Мой дорогой, мне все известно о ее климате. Я был там незадолго до войны.
— Премного вам обязан, Педлер. Я пришлю вам пакет с курьером. Передайте в собственные руки генерала Смэтса, понимаете? «Килморден касл» отплывает в субботу, это весьма приличное судно.
Я немного прошел с ним вместе по Пэлл-Мэлл перед тем, как мы расстались. Он с жаром потряс мне руку и опять экспансивно поблагодарил меня. Я отправился домой, размышляя об окольных путях правительственной политики.
Следующим вечером Джарвис, мой дворецкий, сообщил мне, что некий джентльмен хочет видеть меня по личному делу, но отказывается назвать свое имя. Я всегда быстро узнаю назойливых страховых агентов, поэтому велел Джарвису сказать, что не могу принять его. К сожалению, Ги Пейджет, который в виде исключения был действительно нужен, лежал в постели с приступом холецистита Эти усердные молодые люди со слабыми желудками всегда подвержены таким приступам.
Джарвис вернулся.
«Джентльмен просил сказать вам, сэр Юстас, что он от мистера Милрея».
Дело предстало в другом свете. Через несколько минут я принимал моего посетителя в библиотеке. Это был крепкий, сильно загорелый молодой человек. От уголка глаза через всю щеку по диагонали спускался шрам, портивший красивые, хотя и несколько резкие, черты ею лица.
— Да, — сказал я, — что вам угодно?
— Мистер Милрей прислал меня к вам, сэр Юстас. Я буду сопровождать вас в Южную Африку в качестве секретаря.
— Мой дорогой друг, — сказал я, — у меня уже есть секретарь. Другой мне не нужен.
— А я думаю, нужен, сэр Юстас. Где сейчас ваш секретарь?
— Он лежит внизу с приступом холецистита, — объяснил я.
— Вы уверены, что дело только в этом?
— Разумеется. У него бывают такие приступы.
Мой гость улыбнулся.
— Может быть, у него приступ, а может быть, и нет. Время покажет. Однако могу сказать вам, сэр Юстас, мистер Милрей не будет удивлен, если вашего секретаря попытаются убрать с дороги. О, за себя вы можете не опасаться, — полагаю, на моем лице мелькнула тень тревоги, — вам ничего не угрожает. Но если ваш секретарь выйдет из игры, до вас легче будет добраться. В любом случае мистер Милрей хочет, чтобы я сопровождал вас. Мою поездку мы, разумеется, оплатим, но вам надо позаботиться о паспорте, заявив, что нуждаетесь в услугах второго секретаря.
Он казался решительным молодым человеком. Мы пристально посмотрели друг на друга, и он заставил меня опустить глаза.
— Очень хорошо, — сказал я вяло.
— Никому ничего не говорите о том, что я поеду с вами.
— Очень хорошо, — повторил я.
В конце концов, наверное, лучше было бы взять этого парня с собой, однако у меня было предчувствие, что я попадаю в беду. Как раз тогда, когда я считал, что обрел покой!
Я остановил моего гостя, повернувшегося, чтобы уйти.
— Было бы неплохо, если бы я узнал имя моего нового секретаря, — заметил я саркастически.
Он поразмышлял с минуту.
— Гарри Рейберн, кажется, вполне подходящее имя, — сказал он.
Любопытная манера представляться.
— Очень хорошо, — повторил я в третий раз.
(Продолжение рассказа Энн)Морская болезнь — вещь совершенно недостойная героини. В книгах чем больше качка, тем она ей больше нравится. Когда все остальные больны, она одна бродит по палубе, бросая вызов стихии, и просто наслаждается штормом. К сожалению, должна сказать, что при первых признаках качки я побледнела и поспешила вниз. Меня встретила симпатичная горничная. Она предложила мне сухих тостов и имбирного пива.
Три дня я простонала в своей каюте, забыв про свои поиски. Я не проявляла больше никакого интереса к разгадыванию тайн. Я была совсем не та Энн, что, ликуя, примчалась на Кенсингтон-сквер из конторы пароходной компании.
Теперь я улыбаюсь при воспоминании о том, как ворвалась в гостиную. Миссис Флемминг сидела там одна. Она повернулась, когда я вошла.
— Это вы, Энн, дорогая? Я хочу кое-что обсудить с вами.
— Да? — сказала я, едва скрывая свое нетерпение.
— Мисс Эмери уходит от меня. — Мисс Эмери была экономкой. — Поскольку вам пока не удалось найти ничего подходящего, я подумала — может быть, вы захотите — было бы так мило, если бы вы остались с нами насовсем.
Я была тронута. Она не нуждалась во мне, я знала это. Она сделала свое предложение исключительно из христианского милосердия. Я ощутила раскаяние за то, что втайне осуждала ее. Повинуясь порыву, я подбежала к ней и обвила руками ее шею.
— Вы милая! — воскликнула я. — Милая, милая, милая! И большое вам спасибо. Но все устроилось. В субботу я еду в Южную Африку.
Моя неожиданная выходка поразила добрую женщину. Она не привыкла к внезапным проявлениям чувства. А мои слова удивили ее еще больше.
«В Южную Африку? Моя дорогая Энн, вы должны относиться к подобным вещам с большой осторожностью».
Этого я желала в последнюю очередь. Я объяснила, что уже взяла билет на пароход и по приезде надеюсь получить место горничной. Ничего другого мне тогда в голову не пришло. В Южной Африке, сказала я, большой спрос на горничных. Я заверила миссис Флемминг, что способна позаботиться о себе, и в конце концов, со вздохом облегчения от того, что она сбывает меня с рук, она согласилась с моим планом без дальнейших расспросов. При расставании она сунула мне в руку конверт. Внутри я обнаружила пять новеньких хрустящих пятифунтовых купюр и записку, в которой говорилось: «Я надеюсь, что вы не обидитесь и примете это с моей любовью». Она была очень хорошей, доброй женщиной. Я не могла бы продолжать жить с ней в одном доме, но признала достоинства ее души.
Итак, с двадцатью пятью фунтами в кармане я смело смотрела на мир и продолжала искать приключений.
Только на четвертый день горничная наконец уговорила меня подняться на палубу. Внушив себе, что внизу я умру быстрее, я упрямо отказывалась покинуть мою койку. А теперь меня соблазнило приближение Мадейры. В моей душе родилась надежда. Можно сойти на берег и стать горничной на Мадейре. Я отдала бы все ради суши.
Закутанную в пальто и пледы и слабую, как только что родившийся котенок, меня вытащили наверх и поместили мою инертную массу в шезлонг. Я лежала в нем, закрыв глаза, испытывая чувство ненависти к жизни. Корабельный эконом, светловолосый молодой человек с круглым мальчишеским лицом, присел ко мне.
— Привет! Немного жаль себя, да?
— Да, — ответила я, ненавидя его.
— Через день или два вы себя не узнаете. В заливе была довольна противная качка, но впереди нас ждет приятная погода. Завтра мы с вами займемся метанием колец в цель.
Я ничего не ответила.
«Думаете, что никогда уже не поправитесь, а? Но я видел людей, которым было много хуже, чем вам, а два дня спустя они уже были душой общества на нашем судне. То же будет и с вами».
Я не чувствовала в себе достаточно решительности, чтобы сказать ему, что он лжет, но постаралась передать это взглядом. Он мило поболтал еще несколько минут и наконец оставил меня одну. Люди приходили и уходили, оживленные пары «совершали моцион», дети шалили, молодые люди смеялись. Несколько других бледных страдальцев, подобно мне, лежали в шезлонгах.
Воздух был свежий, бодрящий, но не слишком холодный, солнце ярко светило. Невольно я слегка приободрилась и начала осматриваться. Одна женщина привлекла мое особое внимание. Ей было около тридцати, круглолицая блондинка с ямочками на щеках и яркими голубыми глазами. Ее одежда, хотя и совершенно простая, несла на себе тот неизъяснимый отпечаток, который свидетельствовал о парижском происхождении. Кроме того, своими приятными, но властными манерами она производила впечатление хозяйки судна.
Палубные стюарды носились взад-вперед, выполняя ее указания. У нее был особый шезлонг и, по-видимому, неисчерпаемый запас подушек. Она трижды заставляла переставлять свой шезлонг. Но при этом оставалась очаровательной. Она казалась одним из тех редких в мире людей, которые знают, чего хотят, заботятся о получении желаемого и способны добиться своего, никого не обижая. Я решила, что, если когда-нибудь поправлюсь — хотя, конечно, этого не произойдет, — мне будет приятно поговорить с ней.
Мы прибыли на Мадейру примерно в полдень. Я была еще слишком вялой, чтобы двигаться, но наслаждалась видом живописных местных торговцев, поднявшихся на борт и разложивших свои товары на палубе. Там были и цветы. Я зарылась лицом в огромный букет сладко пахнущих мокрых фиалок и почувствовала себя определенно лучше. В сущности, подумалось мне, я, вероятно, могла бы выдержать поездку до конца. Когда горничная заговорила о достоинствах бульона из молодого цыпленка, я возразила ей, но слабо. Когда его принесли, я поела с удовольствием.
Привлекшая меня женщина была на берегу Она вернулась в сопровождении высокого темноволосого человека с военной выправкой. Еще раньше я заметила его вышагивающим по палубе. Я тут же сочла его одним из сильных молчаливых родезийцев. Ему было около сорока, начинающие седеть виски оттеняли бронзовое лицо. Он был явно самым красивым мужчиной на судне.
