Как только Дженни Херншоу вошла и села в пододвинутое Литтлджоном кресло, сержант Вейл приметил, что теперь суперинтендант не уделяет внимания освещению – с ней он собирался работать иначе, чем в случае с кузиной.
Кэрол была присуща словоохотливость, а Дженни – сдержанность. Если первая открыто проявляла страх и отвращение, то вторая контролировала эмоции. Суперинтендант мысленно вздохнул, увидев, что ему предстоит работа с типажом, опрос которого обычно давался не так легко. Но, к счастью, и здесь есть плюс – эта девушка не из тех, что могут скрывать улики за ширмой истерики, настоящей или показной. Он решил не усложнять свою работу и, по крайней мере, на этом этапе не затягивать опрос.
Он начал с обычного выражения соболезнования. Дженни не обратила особого внимания на вежливые формальности – она явно ждала, какие же вопросы он задаст. Поняв это, Литтлджон перешел к делу.
– Мисс Херншоу, насколько я понимаю, этой ночью вы отнесли ужин бабушке? – спросил он деловым тоном, который он использовал в разговорах с теми людьми, которые предпочитали подобный стиль.
– Да, – ответила Дженни.
Суперинтендант подождал секунду-другую, но девушка ничего не добавила.
– Во сколько это было?
– В семь часов.
– Она приступила к еде еще, когда вы были с ней?
– Нет.
Литтлджон вздохнул – ему не нравились односложные ответы. Он немного подался вперед.
– Она приняла лекарство, пока вы были с ней?
– Нет, – ответила Дженни после секундного колебания.
– Разве это не было частью ее обычного распорядка: употреблять тоник перед последним приемом еды?
– Да, это так.
«Так дело не пойдет», – подумал суперинтендант.
– Мисс Херншоу, вы не очень-то помогаете своими ответами, не так ли? Моя работа не так уж приятна для всех нас, но вы можете помочь ускорить ее, рассказав немного больше.
Он увидел румянец на ее смуглых щеках. Она оживилась, и Литтлджон сразу увидел контраст между ней и кузиной. При поверхностном знакомстве ее можно назвать почти простушкой: короткие темные волосы, высокое скулы и серые глаза под неухоженными бровями. Но в аскетизме и простоте было что-то, что можно было назвать красивым, если задуматься над этим.
– Извините, – ответила она и добавила безо всякого сарказма: – Вы спрашивали, а я отвечала. Что еще вы от меня хотите?
Ее слова могут показаться угрюмыми, но в тоне, которым она их сказала, не было ничего такого. Литтлджон ответил ей в том же духе:
– Я хочу, чтобы вы своими словами рассказали, как и почему этой ночью миссис Лакланд не стала принимать лекарство.
– Могу рассказать, как, но я не знаю, почему. Принеся поднос, я взяла пузырек и собралась откупорить его, но бабушка сказала: «Не надо. Спасибо, но я и сама могу принять лекарство, и приму его, когда пожелаю». Я была немного удивлена ее тону – как если бы мы принуждали ее пить лекарство. Я просто послушалась ее, вот и все.
Суперинтендант кивнул.
– Мисс Херншоу, можете рассказать, сколько лекарства было в пузырьке, когда вы собирались отмерить дозу для бабушки?
– Да. Оставалось на один раз.
«Это подтверждает слова доктора», – подумал Литтлджон. Увидев, что она «оттаяла», суперинтендант приложил все силы и подробно расспросил ее о том, как прошел вечер, избегая прямых вопросов о Карновски.
Ответы Дженни совпадали с рассказом Кэрол. По сравнению с кузиной, она была менее уверена в том, что касалось определения времени событий, но да, она думает, что где-то в четверть восьмого Кэрол вышла из комнаты и оставила ее беседовать с мистером Карновски. Она не помнит, когда вернулась кузина, но сама она без пяти девять ходила наверх – посмотреть, приняла ли бабушка лекарство перед тем, как выпить молоко.
– Я упоминала об этом и раньше, но мы говорили, и время пролетело незаметно.
– Было так важно, чтобы миссис Лакланд допила лекарство? – спросил суперинтендант.
– Нет, я не думаю, что это было особенно важно. Но доктор Фейфул всегда настаивал на том, чтобы бабушка регулярно принимала тоник, а сама она была рассеянной, когда это касалось лекарств. А было важно, чтобы на следующий день она хорошо себя чувствовала.
– Потому что она должна была подняться с постели?
– Не только. Она договорилась о встрече с адвокатом и была очень взволнованна в ее преддверии.
Суперинтендант насторожился. Встреча с адвокатом? Ему стало интересно, почему ее не упомянула первая девушка, более разговорчивая по своей натуре.
– Мисс Херншоу, вы знаете о цели встречи с адвокатом? – спросил Литтлджон.
Ему показалось, что, отвечая, девушка немного запнулась.
– Я… Мы считаем, что бабушка собиралась составить новое завещание.
«Кажется, у нас что-то вырисовывается», – подумал суперинтендант. Сержант Вейл взглянул на начальника, но тот ждал объяснения Дженни.
– Расскажите, миссис Лакланд полностью распоряжалась всем, что ей оставил ваш дедушка? – задал он следующий вопрос. – Например, могла ли она сделать своими наследниками вас с кузиной или передать наследство кому-то еще?
На этот раз колебание Дженни было явным.
– Это сложный вопрос, – ответила она. – Понимаете, мы с кузиной никогда толком не знали своего положения. Финансовая сторона дедушкиного завещания оставалась нам неизвестной. Мистеру Ренни не позволялось сообщать нам ее, и он рассказал лишь об условиях опеки.
– Разве ваша бабушка не просветила вас? Хотя бы косвенно?
– Иногда она намекала на одно, иногда на другое, – покачала головой Дженни. – Несколько лет назад мы считали, что она владеет лишь правом на пожизненное пользование имуществом, а после ее смерти мы унаследуем все. Но с тех пор она так часто говорила о собственном завещании, что мы толком не поняли, что именно находится под ее контролем, и может ли она сделать нас нищими, если пожелает, – голос девушки задрожал. – В последнее время я считала, что предыдущие намеки на то, что мы – дедушкины наследницы, делались намеренно, чтобы когда она решит лишить нас наследства, это еще сильнее шокировало нас.
Суперинтендант был определенно потрясен. Его брови приподнялись.
– Это описывает миссис Лакланд как довольно злобную личность, – предположил он.
– Да, – твердо согласилась Дженни.
Литтлджон вздохнул.
– Ну, очень скоро вы узнаете точные условия завещания, – заметил он.
Дженни ничего не ответила, и суперинтендант возобновил допрос. Он вернулся к визиту в спальню миссис Лакланд в девять вечера. Девушка просто заглянула к ней, поняла, что та спит. Да, она заметила подушки, но она знала: бабушка будет очень недовольна, если она ее разбудит, а она неизбежно проснется, если попытаться поправить подушки. Кроме того, Дженни была уверена, что бабушка еще проснется и позвонит кому-то из них. Нет, она не подходила к кровати достаточно близко, чтобы заметить, осталась ли в пузырьке последняя порция тоника.
– Как спала ваша бабушка? – спросил суперинтендант.
– Полусидя и громко храпела.
– Что вы сделала затем?
– Спустилась и сказала кухарке, что бабушку не стоит беспокоить, принося ей молоко.
Литтлджон без комментариев выслушал ответы девушки и перешел к ночному приступу, вызову врача и смерти миссис Лакланд. Девушка ответила, что когда вошла кузина, она крепко спала, но быстро проснулась – тревога в голосе Кэрол развеяла сон. Суета в коридоре и их полушепот, должно быть, потревожили мисс Буллен – та выглянула из своей комнаты и вскоре присоединилась к ним, а узнав, что произошло, отправилась за миссис Бидл. Кузины поспешили в комнату бабушки. Дженни осталась там, а Кэрол побежала вниз – звонить доктору. Бабушка умерла спустя более чем два часа после его прибытия. Да, все это время она провела в ее комнате, а мисс Буллен совсем упала духом, и после прихода врача была совсем бессильна.
– Как она сейчас? – спросил суперинтендант.
– Она в постели. Доктор дал ей бромид и посоветовал постельный режим в течение дня. Не думаю, что она в полном порядке. Как и Кэрол, – прибавила она.
