Ознакомительная версия.
— Да.
— Вас интересуют народные движения?
Кэррэдайн очень не по-научному ухмыльнулся и ответил:
— Нет, меня интересует возможность задержаться в Англии.
— А вы не можете остаться здесь просто так?
— Нет. Мне нужно алиби. Мой отец считает, что я должен заняться семейным бизнесом — оптовой торговлей мебелью. Знаете, заказываете по каталогу, доставка по почте. Не поймите меня превратно, мистер Грант, мебель у нас очень хорошая, стоит вечно. Только не могу я посвятить этому жизнь.
— И решили, что в Британском музее отсидитесь, как в бомбоубежище?
— По крайней мере там тепло. И мне в самом деле нравится история, в колледже это был мой основной предмет. Но раз уж вы настаиваете, то я отправился в Англию вслед за Атлантой Шерголд. Она — глупенькая блондинка у Марты, то есть я имел в виду, что в пьесе у мисс Хэллард она играет роль глупенькой блондинки. А вообще Атланта совсем не глупая.
— Верно, весьма одаренная особа.
— Вы видели ее?
— Вряд ли кто-нибудь в Лондоне не видел ее.
— Да, похоже, что так. Пьеса уже столько месяцев не сходит со сцены. Мы не думали, Атланта и я, что она продержится больше нескольких недель, поэтому мы просто попрощались ненадолго. Но когда оказалось, что пьеса все идет и идет, мне пришлось искать повод ехать в Англию.
— А сама Атланта разве не достаточный повод?
— Только не для моего отца! Мои родные смотрят на нее свысока, а отец — и на дух не выносит. Если и упоминает о ней, то только как об «этой артисточке, твоей приятельнице». Понимаете, мой отец — уже Кэррэдайн Третий, а отец Атланты — едва ли Шерголд Первый. Бакалейная лавочка в провинциальном городке. В Штатах к тому же у Атланты дела на сцене шли не блестяще. Здесь у нее первый большой успех. Вот почему она не хочет порывать контракт и возвращаться домой. Собственно говоря, ее вообще трудно будет уговорить вернуться в Штаты. Говорит, там ее никогда не ценили.
— И вы решили заняться научной работой?
— Понимаете, мне требовалось придумать что-нибудь такое, чем можно заниматься только в Лондоне. А в колледже я серьезно интересовался историей. Так что Британский музей оказался вполне подходящим местом. Мне и самому интересно, и отец видит, что я при деле.
— Да, алиби не хуже других. Кстати, а почему именно крестьянское восстание?
— Да потому, что вообще тогда была интересная эпоха. К тому же я думал, что это понравится папе.
— Значит, его интересуют социальные реформы?
— Нет, но он ненавидит монархию.
— Кэррэдайн Третий?
— Да, смешно, не правда ли? Вполне в его духе держать в своем банковском сейфе корону. Бьюсь об заклад, иногда он достает ее, пробирается на вокзал и примеряет в мужской уборной. Но, боюсь, я утомил вас, мистер Грант, — все болтаю о своих делах. Я же пришел…
— Зачем бы ни пришли, вы для меня просто посланец Божий. Посидите со мной, если не спешите.
— Я никогда не спешу, — сказал молодой человек, расправляя ноги. Проделывая эту операцию, он задел тумбочку и уронил на пол портрет Ричарда.
— Ох, прошу прощения! Вечная моя неловкость! Никак не привыкну к длине собственных ног. К двадцати двум годам пора бы и освоиться, — он поднял портрет и с интересом взглянул на изображение. — «Рикардус III. Анг. рекс.», — вслух прочитал он латинскую надпись.
— Вы первый, кто заметил надпись на заднем плане картины.
— Да, ее можно разглядеть лишь когда всмотришься как следует. А вы первый из моих знакомых, у кого вместо фотографии какой-нибудь красотки — король.
— Он не красавец, верно?
— Не знаю, — медленно промолвил юноша. — У него неплохое лицо. У нас в колледже был профессор, довольно похожий на него. Он жил только на висмуте и молоке, так что обладал несколько желчным взглядом на жизнь, но по сути был добрейшим существом. Так вы хотели разузнать что-то о Ричарде?
— Да, но ничего необычного. Просто интересно, что писали о Ричарде его современники.
— Что ж, это нетрудно. Даже недалеко от моего собственного времени, то есть от изучаемого мной периода. Собственно говоря, один из ведущих специалистов по Ричарду II — сэр Катберт Олифант — писал и о Ричарде III. Вы читали Олифанта?
Грант ответил, что знаком лишь со школьными учебниками и сэром Томасом Мором.
— Мором? Канцлером Генриха VIII?
— Да.
— Полагаю, он выступал с вполне определенных позиций.
— Именно. Мне его книга представилась партийной агиткой, — сказал Грант, впервые осознав, какой именно привкус оставило после себя сочинение Мора. Оно читалось не как записки государственного деятеля, а как тенденциозный агитационный памфлет.
— Скорее даже, как колонка журналиста, получающего свою информацию с черного хода.
— А что вы знаете о Ричарде III?
— Только что он прикончил своих племянников и предлагал отдать полцарства за коня. И еще у него было два приспешника с прозвищами Кот и Крыса.
— Кто?
— Помните, наверное, с детства присказку: «Англией правят при Борове Крыса и Кот с норовом».
— Да, конечно. А что, кстати, это означает, вы не знаете?
— Понятия не имею. Я не специалист по этому периоду. А как вы заинтересовались Ричардом III?
— Марта посоветовала мне заняться каким-нибудь научным исследованием, ибо заниматься своими судебными делами я пока не могу. А поскольку меня интересуют человеческие лица, Марта принесла мне портреты героев различных исторических загадок. Ричард попал в их число чисто случайно, но оказался самой загадочной личностью.
— Правда? А каким образом?
— Он, как считают, совершил одно из отвратительнейших преступлений в истории, но при этом обладает лицом справедливого судьи и мудрого правителя. По всем данным, он был весьма образованным и добропорядочным человеком и мудрым правителем. Ричард превосходно управлял Северной Англией. Он был умелым полководцем и славным воином. Неизвестно ничего предосудительного о его личной жизни. А его брат, вы вероятно знаете, был — если не считать Карла II — самым большим бабником среди наших коронованных особ.
— Эдуард IV? Да, знаю. Образец мужской красоты. Быть может, Ричард чувствовал постоянное унижение, сравнивая себя с братом? Тогда становится понятным его стремление уничтожить потомство Эдуарда.
Об этом Грант раньше не думал.
— Вы полагаете, Ричард в глубине души ненавидел брата?
— Почему в глубине души?
— Потому что даже злейшие клеветники признают его преданным Эдуарду. С тех пор как Ричарду исполнилось двенадцать или тринадцать лет, братьев было водой не разлить. Третий брат, Георг, был как-то сам по себе.
— Что за Георг?
— Герцог Кларенс.
— Которого утопили в бочке с мальвазией?
— Он самый. Так что, собственно говоря, братьев всего было двое: Эдуард и Ричард. И у них была десятилетняя разница в возрасте — как раз столько, чтобы младший брат преклонялся перед старшим, видел в нем кумира.
— Будь я горбуном, — задумчиво начал юный Кэррэдайн, — я бы наверняка возненавидел брата, который отнимал у меня и успех, и женщин, и место под солнцем.
— Возможно, — согласился Грант после некоторого раздумья. — Это самое правдоподобное объяснение, которое я пока встретил.
— Такие чувства могли открыто не проявляться, Ричард мог их даже не сознавать. Они накапливались в его подсознании, пока вдруг не прорвались наружу, когда Ричарду представилась возможность заполучить корону. Он мог сказать себе, то есть его кровь могла сказать: «Вот мой шанс! Все эти годы я всегда находился на шаг позади брата, был у него на побегушках, а где благодарность? Теперь я получу все, что мне причитается».
Грант отметил, что по чистой случайности Кэррэдайн использовал в отношении Ричарда те же слова, что Пейн-Эллис. Всегда на шаг позади. Именно так романистка представляла себе Ричарда, когда он вместе с белокурой Маргаритой и Георгом провожали отца на войну, стоя на крыльце замка. На шаг позади, «как всегда».
— Любопытно, что вы говорите о том, как Ричард до самого преступления внешне оставался славным малым, — сказал Кэррэдайн, поправляя дужку очков указательным пальцем. — Так он кажется более живым. Шекспир изобразил его просто карикатурно. Будто и не человек вовсе. Я с радостью стану помогать вам, мистер Грант. Приятное разнообразие после крестьян.
— Кот и Крыса вместо Джона Болла и Уота Тайлера.
— Вот именно.
— Что ж, очень любезно с вашей стороны. Буду благодарен за все, что вы сумеете откопать. Но в данный момент мне нужны описания событий того периода, сделанные во времена Ричарда. Ведь они потрясли всю страну, и о них тогда же должно быть немало написано. Я хочу познакомиться с записками именно современников, а не тех, кто что-то слышал от кого-то о событиях, имевших место, когда им самим было пять лет.
Ознакомительная версия.
