правда ли?..
Дикки, конечно, не осмысливал происходящее в таких подробностях. Картина словно мелькнула перед ним вспышкой, нарисованная скорее интуицией, чем логикой, во время краткой передышки, пока матрос готовился к новой атаке, а Хиллоран шатко поднимался с палубы, держа в руке нож. Вот почему Дикки дрался молча.
Темнота играла на руку его противникам. Он был сильным и умным боксером, двигался быстрее многих и неплохо знал джиу-джитсу, но для всего этого нужна мгновенная оценка ситуации, которая немыслима без хорошей видимости. Скудный и обманчивый лунный свет давал преимущество грубой силе и массивности, а не скорости и мастерству.
Дикки фактически загнали в угол, спина уже прижималась к поручням. Хиллоран подступал слева, рослый матрос — справа. Нельзя было ни проскочить между ними, ни уйти в сторону, вдоль ограждения. Единственное, что оставалось, — пробиваться с боем.
Из них двоих матрос был ближе. Дикки собрался. Придется обменяться ударами, другого выхода нет. Вопрос в том, кому достанется больше. Когда противник сделал еще шаг вперед, Тремейн, оценив дистанцию, опустил подбородок и сделал далекий выпад левой. Матрос тоже не терял времени: его рука угодила Дикки в лоб, и его голова мотнулась назад так, что шею пронзила резкая боль. Его собственный кулак встретил что-то твердое, хрустнувшее под костяшками, — кажется, зубы. Однако уже второй пропущенный удар чудовищной силы заставил Дикки пошатнуться. Он почти ничего не видел из-за плывущих перед глазами красных и черных облаков.
Все же Тремейн успел заметить бросившегося на него Хиллорана. Инстинктивно припав на одно колено, он поднырнул под руку с ножом и тут же поднялся, обхватив того за пояс. Собрав все силы, Дикки рванул нападавшего вверх в безумной надежде угостить его собственным лекарством — то есть швырнуть через ограждение в поблескивающую внизу черную воду. Однако почти тут же понял, что ничего не выйдет, — Хиллоран оказался слишком тяжел, а силы были на исходе. Не оставалось времени и на борьбу — в следующее же мгновение тот мог снова поднять правую руку и вонзить нож в спину Дикки. И все же эта отчаянная попытка позволила на миг оторвать Хиллорана от палубы и с силой хватить его о поручни в надежде выбить из него дух и хоть ненадолго получить передышку.
Оторвавшись от одного противника, Дикки обернулся, и в тот же момент руки матроса сомкнулись на его горле. Душу захлестнула внезапная радость — использовать такой прием на том, кто знает джиу-джитсу, более чем бесполезно: он скорее окажется губителен для нападающего. Этот факт в тот же момент получил доказательство. Большинство захватов в джиу-джитсу зависят от того, удастся ли поймать ладонь или запястье — что, разумеется, довольно сложно, поскольку они являются самыми маленькими и быстро движущимися частями тела. До сих пор Дикки останавливала боязнь сделать при таком освещении ошибку, которая могла дорого обойтись. Однако теперь ее быть не могло.
Обе руки поднялись на уровень головы и вцепились в мизинцы матроса, одновременно оттягивая их и выкручивая. Тот вскрикнул — по меньшей мере один из пальцев был вывихнут. Дикки не остановился, и матрос с воем упал на колени. Радость в душе почти сменилась возгласом ликования — и тут же умерла. Уголком глаза Тремейн заметил вновь надвигающегося на него Хиллорана.
Реализовывался жуткий кошмар. Оба противника имели серьезное преимущество в весе и постепенно выматывали силы Дикки. Едва удавалось одержать верх над одним, как появлялся второй, чтобы свести все на нет. Когда же тот оказывался выведен из строя, первый возвращался с новыми силами, чтобы возобновить схватку. Причем каждый враг, даже без учета ножа, превосходил Дикки в грубой силе.
Мало-помалу он начинал отчаиваться. Отбросив матроса вбок, под ноги Хиллорану, Тремейн рванул к противнику; его ладонь метнулась к кисти, державшей нож, нашла цель и беспощадно вывернула запястье. Лезвие звякнуло о решетку для слива воды. Захват обеими руками обеспечил бы превосходство, однако не удался — вторая зацепила лишь воздух. Мгновением позже кисть пришлось отпустить. Дикки отпрянул назад, едва избегнув левого кросса в челюсть.
Теперь Хиллоран и матрос бросились в атаку одновременно, почти плечом к плечу. Силы Тремейна были на исходе. Колени подгибались, руки словно налились свинцом, грудь тяжело вздымалась с каждым судорожным вдохом, голова шла кругом и пульсировала от боли. Схватка превратилась в избиение, удары без счета сыпались и слева, и справа. Каким-то образом удалось поднырнуть под них с целью проскочить между обоими противниками и вырваться на открытое пространство… Ничего не вышло — они полностью контролировали ситуацию.
Дикки оказался отброшен на поручни, и матрос вмиг прижал его руки к бокам. Пальцы Хиллорана сомкнулись на шее, не давая произнести ни звука, выдавливая жизнь. Спина, прижатая к перилам, выгнулась, как лук, ноги оторвались от палубы…
Звезды померкли, грудь обхватили сжимающиеся железные полосы. Вокруг простиралась бесконечная, пустая чернота. В ушах стоял рев, хотя ни малейшего дуновения ветра не чувствовалось.
Вдруг с какого-то беспредельного расстояния, перекрывая завывание бесплотного урагана, серебряным колокольчиком донесся голос:
— Что тут происходит, Хиллоран?
Дикки словно очнулся от кошмара. Пальцы на глотке ослабли, железная клетка, сжимавшая грудь, лопнула, рев в ушах упал до неясного шелеста. В небе зажглись звезды, из бесконечной тьмы возвращаясь на свое место.
Дикки сильно мутило. Внезапно он почувствовал себя очень плохо. Все произошло почти моментально, хотя казалось, что все тянулось с медлительностью, сводящей с ума. Он пытался разогнать движения минутной стрелки за часовой по циферблату часов до большей скорости. Он не мог остановиться, чтобы насладиться ощущениями этого возвращения к жизни. Мозг работу не прекращал; это тело умерло, и сейчас нужно было без малейшей паузы вернуть ему активность.
В рассеивающейся мгле, затуманивавшей сознание, отчетливо сформировалась одна-единственная мысль. Появление девушки прервало схватку. Однако он еще не был в безопасности. И Одри тоже.
Она спала в каюте, иллюминатор которой выходил прямо на ту часть палубы, где разыгралась драка. Видимо, и проснулась Одри из-за шума. Впрочем, в таком свете сложно было разглядеть что-то кроме неясных борющихся силуэтов, если только Одри не присматривалась к происходящему какое-то время и лишь потом вмешалась, — а это вряд ли. И ей не следовало знать истинную причину суматохи.
Теперь Тремейн ясно осознавал, что к чему. Если Хиллоран был готов избавиться от него, то ничто не помешает ему убрать с дороги и Одри. Однако сначала нужно все же решиться. Привычка к повиновению никуда не делась; чтобы забыть о ней, понадобится осознанное усилие. Любой ценой надо не допустить, чтобы что-то
