В подернутом плотной пеленой тумана холле можно было разглядеть лишь полочку для шляп, смутные тени африканских стрел на стене да нескладный стул с высокой спинкой. Облака тумана, казалось, съежились от звука его шагов, сгустившись в белесую тучу, однако доктор приписал это игре собственного воображения. Его четвероногие помощники явно чуяли нечто, недоступное зрению и слуху хозяина. Колли угрюмо зарычал, а кот при всей его самоуверенности не рискнул выйти в холл, тем не менее в предвкушении приятной встречи довольно выгибал спину, урча от удовольствия. Он словно приветствовал невидимого гостя, полагая, что хозяин и пес тоже рады его появлению.
Доктор Сайленс занял прежнее место на ковре и постарался сосредоточиться.
Флейм подошел к нему и начал осматривать комнату, изумленно мотая головой. Его глаза были широко раскрыты, спина и шея напряжены, зубы ощерены, а крепко упертые в пол лапы свидетельствовали о его готовности к прыжку. В нем пробудился дух диких предков. Пес ждал нападения и сумел бы защититься, однако не скрывал сомнений и некоторой доли испуга и потому замер, не двигаясь. Шерсть на его спине стояла дыбом. В полутьме он напоминал огромного рыжего волка, а его глаза горели яростным огнем. Да, это был прежний, грозный Флейм.
Тем временем Смоки перебрался от двери в самый центр комнаты и неторопливо расхаживал, приноравливаясь к поступи незримого спутника. В его повадках улавливалось что-то нарочитое, неестественное. Видимо, он собирался познакомить гостя с Флеймом, своим давним другом и союзником, поэтому старался держаться в высшей степени дипломатично, понимая, что сначала должен сам завоевать доверие вошедшего. Кот мяукал, урчал, поглядывал то на хозяина, то на Флейма, то куда-то вбок, отступал и снова возвращался, наверное полагая, что пес угадает его намерения и станет более любезным.
Но старый колли остался равнодушен к призывам Смоки. Он оскалил зубы, обнажив розовые десны, и замер, пристально всматриваясь в пустоту. Наблюдая за телодвижениями кота, доктор Сайленс наконец понял, что Смоки заигрывал не с одним гостем, а сразу с несколькими. Как же я раньше-то не сообразил, упрекнул он себя, ведь Смоки не случайно суетился и, бросаясь из стороны в сторону, то подкрадывался к пришельцам, то приглашал пса последовать его примеру. Итак, первый гость, судя по всему, вернулся с изрядным подкреплением. Теперь доктору стало понятно и другое: в кабинет проникла не слепо действующая сила, а личность — более того, личность яркая и незаурядная. Она привела с собой целый сонм исполнителей своей воли, тоже активных и властных, но, конечно, не столь могучих. Забившись в угол напротив камина, он стал ждать, зная, что на этот раз удар обрушится и на животных, и на него, поэтому нужно сохранять бдительность.
Сайленс вглядывался в туман и тщетно пытался различить то, что уже увидели кот и собака. Узкая мерцающая полоса света от свечи никак не могла ему помочь. Смоки бесшумно вышагивал перед ним, как черная тень, и его зеленые глаза лукаво сверкали. Он продолжал урчать, словно давая понять своему рыжему другу, что ночные пришельцы не причинят ему никакого вреда.
Но все было напрасно — Флейм застыл, уставясь в одну точку, и казался высеченным из камня.
После нескольких минут томительного ожидания все вдруг стало меняться на глазах. Флейм начал пятиться к стене — отступая, он склонял голову то вправо, то влево, словно принюхивался к кому-то, стоявшему сзади. Казалось, незримые силы окружали его. Доктор заметил, что пса охватил неподдельный ужас. Угрюмое рычание все чаще напоминало жалобное поскуливание, колли жался к ногам хозяина, как будто пытаясь скрыться от преследования.
Этот нескрываемый страх прежде такой отважной собаки произвел на доктора гнетущее впечатление, и все же, зная, что Флейм так легко не сдается, он решил не спешить с оценками. Должно быть, колли увидел что-то из ряда вон выходящее, иначе его трусость была бы необъяснима. Кстати, испугался он, похоже, не только за себя. Хозяин ободряюще потрепал собаку по взъерошенной шерсти, однако без особого успеха. Флейм не успокоился, и вскоре доктору пришлось стать свидетелем его капитуляции. Смоки с важным видом сидел поодаль и, явно удовлетворенный ролью стороннего наблюдателя, давал понять, что все идет как надо. Своими передними лапами он медленно и тщательно месил ковер, с наслаждением запуская острые когти в мягкий ворс. Со стороны могло бы показаться, что Смоки не то пытается выбраться из вязкой трясины, не то разматывает запутавшиеся нитки. Он по-прежнему жмурил свои мерцающие глаза и довольно урчал.
Внезапно колли пронзительно залаял и резко отскочил назад. Его белые зубы ярко блеснули в полутьме. Секунду спустя он пронырнул под ногами хозяина и, едва не потеряв равновесие, опрометью помчался по комнате. Он натыкался на мебель, его то и дело заносило в сторону, однако это был уже прежний Флейм, старый пес вновь обрел свое мужество. Возможно, это было лишь мужество отчаяния, и все же Джон Сайленс сразу понял, что схватка ожидается жестокая и что сейчас лучше Флейму не мешать.
Услышал лай собаки, кот мгновенно насторожился. Тусклые тени, скользившие по стенам и полу кабинета, затрудняли общение, но животным, видимо, удалось обменяться тревожными сигналами. Смоки встал, торопливо огляделся по сторонам и с жалобным мяуканьем направился к окну, где тьма была самой густой и черной. Ни доктор, ни пес не ведали, что его там привлекало. Ответить на этот вопрос могли только коты с их особой интуицией, однако главное сейчас состояло в том, что Смоки вновь выступал на стороне своего друга и задумал какой-то очередной трюк…
Добравшись до двери, колли бросился в холл, подобно золотистому языку пламени, промчался по натертому паркету, а потом кубарем скатился по ступенькам, жалобно скуля и ежась от страха. Через минуту-другую Флейм вернулся в кабинет — крадучись прополз вдоль стены и улегся рядом с котом. Неужели пришельцы уже заполонили весь дом?
От этой мысли доктор, наблюдавший за судорожными метаниями пса, не на шутку встревожился: дело принимало скверный оборот, кроме того, он устал, и его энергия иссякала прямо на глазах. Противник успел основательно потрудиться и теперь бил прямой наводкой. Его основной мишенью стал именно он, Джон Сайленс, а не напуганный, признавший свое поражение пес или хитроумный кот.
Затем все словно закружилось в бешеном вихре, и доктор не мог опомниться от калейдоскопической смены событий. Маленький кабинет в доме на вершине Патни-Хилл превратился в арену борьбы, которая не прекращалась до самого рассвета. У Сайленса захватывало дух от той скорости, с которой ему приходилось принимать решения, а тут еще царящий в комнате полумрак — порой доктор сомневался, уж не померещились ли ему все эти ужасы: тени, шорохи, завывание ветра, раздвигающиеся стены… Черный кот часто терялся во мгле, сливаясь с темным ковром. От усталости рябило в глазах, и Сайленс не знал, что и думать, когда кот сначала раздвоился, а потом в комнате появилось множество его двойников. Они безмолвно сновали по ковру, прыгали на столы и стулья и, словно тени, то возникали в открытых дверях, то забивались в углы. Черные, как смертный грех, они сверкали зелеными угольями глаз, их зловеще тлеющие огоньки возникали то там, то сям и напоминали отражения в десятках зеркал, окружавших комнату и повернутых под разными углами. Доктор так и не смог определить, когда именно кабинет претерпел ту странную и пугающую своей необъяснимостью метаморфозу, которую он сейчас наблюдал: размеры его увеличились чуть ли не втрое, стены раздались в стороны и казались теперь жалкой декорацией, прикрывающей зияющую бездну. Рычание разъяренного и запутанного колли доносилось откуда-то издали. Потолок ушел вверх и был неразличим во тьме, с мебелью тоже что-то произошло — она выглядела как-то не так и явно сдвинулась с места.
Перемены вызывали недоумение и сбивали с толку — эти сместившиеся стены, теряющийся в темноте потолок и шныряющие повсюду коты с фосфоресцирующими глазами невольно заставляли доктора задаваться вопросом: уж не грезит ли он наяву? Но все это дошло до него потом, а в тот момент, когда он пристально следил за Смоки и псом, многое или не останавливало его внимания, или фиксировалось бессознательно, мимоходом. Ему мешали и волнение, и жалость к собаке, и мерцающий свет свечи, тоже в немалой степени искажавший привычные пропорции кабинета.
Флейм продолжал лаять — время от времени он вставал на задние лапы и, грозно рыча, скалил зубы. Потом из его глотки вырвался такой ужасный вой, который был под стать целой стае волков. Вскоре пес смолк, но отдых его был недолог — он снова зарычал и, описав несколько кругов вокруг ковра, приготовился к прыжку. Стоявший у окна Смоки пронзительно шипел и, очевидно, пытался отразить нападение потусторонних сил.
