– Такой рыжий, худощавый?
– Он самый. Я так и знал, вы скоро все вспомните.
– Но что же не давало покоя Эдмундсу?
– По правде сказать, это нас обоих беспокоило. Довольно трудно было восстановить картину случившегося. Посмотрите на это с точки зрения льва. Он на свободе. Как он поступает? В несколько прыжков настигает Рондера. Рондер повернулся, убегая, – следы когтей на затылке, – но лев свалил его наземь. И потом, чем бы нестись дальше, на свободу, возвращается к женщине, которая стоит у самой клетки, сбивает ее с ног и впивается зубами в лицо. И еще эти ее крики, по ним выходит, что муж так или иначе ее подвел. А чем же он, бедняга, мог ей помочь? Видите, в чем сложность?
– Да, конечно.
– И еще одно. Мне это пришло в голову сейчас, когда я все обдумываю заново. Кто-то из свидетелей показывал, что одновременно с львиным рыком и воплями миссис Рондер закричал от ужаса какой-то мужчина.
– Конечно, сам Рондер.
– Ну, при том, что у него был раздроблен череп, едва ли он еще мог кричать. По крайней мере два свидетеля показали, что мужчина и женщина кричали одновременно.
– Мне думается, к этому времени крик подняли все, кто был в лагере. А что до остальных сомнений, я, кажется, мог бы их разрешить.
– Рад буду услышать ваши доводы.
– Когда лев выскочил из клетки, эти двое находились в десятке шагов от нее. Рондер повернулся, и зверь его ударил. Женщине пришла мысль кинуться в клетку и запереться изнутри. Это было для нее единственное убежище. Она бросилась к клетке, лев настиг ее и сбил с ног. Ее возмутило, что муж повернулся, пытаясь удрать, и тем поощрил разъяренного зверя. Оставайся они оба к нему лицом, возможно, они бы его укротили. Отсюда ее крики «Трус!»
– Блистательно, Уотсон! В вашем алмазе есть только один изъян.
– Какой же изъян, Холмс?
– Если оба они были в десяти шагах от клетки, каким образом лев очутился на свободе?
– А если у них был какой-то недруг, который отпер клетку?
– Но с чего бы льву с такой свирепостью напасть на них, ведь он привык с ними играть и проделывать разные трюки, когда они входили к нему в клетку?
– Возможно, тот же недруг чем-то заранее разозлил зверя.
Холмс призадумался и несколько минут молчал.
– Что ж, Уотсон, кое-что говорит в пользу вашей теории. Враги у Рондера были, и немало. Эдмундс сказал мне, что в подпитии этот субъект был ужасен. Этакая громадная скотина, он накидывался с бранью и с кулаками на всякого, кто подвернется под руку. Подозреваю, что крики о чудовище, про которые нам поведала сегодняшняя посетительница, это ночные воспоминания о дражайшем покойнике. Однако наши рассуждения бесплодны, пока нам не известны все факты. На буфете есть холодная куропатка и бутылка монраше. Давайте сперва подкрепимся, а потом с новыми силами возьмемся за дело.
Когда двуколка доставила нас к дому миссис Меррилоу, толстуха уже ждала на пороге, заполняя своей пышной особой дверной проем скромного, особняком стоящего жилища. Ясно было, что первейшая ее забота – как бы не лишиться выгодной жилички, и, прежде чем проводить нас к миссис Рондер, она стала заклинать нас не говорить и не делать ничего такого, что привело бы к столь нежеланной развязке. Мы ее успокоили, поднялись за нею по лестнице, покрытой истертою ковровой дорожкой, и вступили в комнату таинственной жилицы.
Комната была душная, затхлая, дурно проветренная, чего и следовало ожидать, поскольку обитательница почти никогда ее не покидала. Казалось, этой женщине, которая когда-то держала зверей в клетках, странным образом отплатила сама Судьба, заперев в клетку ее самое, точно зверя. И вот она сидит в затененном углу, в поломанном кресле. От долгих лет бездействия фигура ее несколько отяжелела, но видно, что прежде она была хороша и стройна, еще и по сей день сохранились пышные, соблазнительные формы. Густая темная вуаль закрывает лицо, спускаясь до верхней губы, но видны безупречно очерченный рот и нежный округлый подбородок. Я очень легко себе представил, что прежде она была настоящая красавица. И голос у нее оказался приятный, мелодичный.
– Мое имя вам знакомо, мистер Холмс, – сказала она. – Я так и думала, что, услышав его, вы придете.
– Совершенно верно, сударыня, хотя, право, не понимаю, как вы узнали, что я интересовался вашим делом.
– Я об этом узнала, когда здоровье мое окрепло и меня расспрашивал мистер Эдмундс, детектив графства. Боюсь, тогда я ему солгала. Пожалуй, было бы разумнее сказать правду.
– Всегда разумнее говорить правду. Но почему же вы ему солгали?
– Потому что от этого зависела судьба одного человека. Я знаю, он был сущее ничтожество, но все же не хотела я, чтобы его гибель была на моей совести. Мы были так близки… так близки!
– А теперь это препятствие устранено?
– Да, сэр. Человек, о котором я упоминаю, умер.
– Тогда почему бы вам теперь не рассказать полиции все, что вам известно?
– Потому что это касается не только его. Это касается меня. Я не вынесла бы скандала и огласки, а они неизбежны при полицейском расследовании. Жить мне осталось недолго, но я хочу умереть спокойно. И все же мне хотелось найти хоть одного разумного человека, кому я могу рассказать мою ужасную историю, пусть, когда меня не станет, все будет понято.
– Вы оказываете мне большую честь, сударыня. Однако у меня есть чувство ответственности. Я не могу обещать, что, выслушав вас, не сочту своим долгом сообщить обстоятельства дела полиции.
– Думаю, этого не случится, мистер Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и ваши методы, я ведь уже несколько лет слежу за вашей работой. Судьба оставила мне единственную радость – чтение, и мне известно едва ли не все, что происходит в мире. Так или иначе, я не хотела бы упустить случай, и, может быть, вы воспользуетесь рассказом о моей трагедии. А у меня, если я все расскажу, станет легче на душе.
– Мой друг и я рады будем вас выслушать.
Миссис Рондер поднялась и достала из ящика фотографию мужчины. Это явно был профессиональный акробат, великолепно сложенный атлет, могучие руки скрещены на выпуклой груди, под густыми усами – улыбка, самодовольная улыбка победителя.
– Это Леонардо, – сказала миссис Рондер.
– Леонардо – силач, который давал показания на следствии?
– Он самый. А это мой муж.
У мужа лицо было ужасное – поистине человек-свинья, вернее, дикий кабан, ибо в зверской грубости своей он был страшен. Нетрудно было вообразить, как он скрежещет зубами, как пускает пену этот гнусный рот, с какой неистовой злобой вонзаются во все на свете свирепые маленькие глазки. Негодяй, хам, скотина – вот что написано было на этом лице с тяжелой нижней челюстью.
– Эти две фотографии помогут вам, господа, понять мою историю. Я, бедная циркачка, росла на опилках арены, мне еще и десяти лет не исполнилось, когда я прыгала через обруч. Когда я подросла, Рондер полюбил меня, если такую похоть можно назвать любовью, и в недобрый час я стала его женой. С того дня моя жизнь стала сущим адом, и этот дьявол вечно терзал меня. В цирке не было человека, кто не знал бы, как он со мной обращается. Он без конца мне изменял. А если я жаловалась, связывал меня и полосовал хлыстом. Все меня жалели, все его ненавидели, но что они могли поделать? Все без исключения его боялись. Страшен он был всегда и смертельно опасен, когда напьется. Опять и опять его привлекали к ответственности то за оскорбление действием, то за жестокое обращение с животными, но денег у него было вдоволь и штрафы его не смущали. Лучшие артисты от нас сбежали, и цирк постепенно приходил в упадок. Все держалось только на Леонардо, на мне да еще на маленьком Джимми Григсе, клоуне. Бедняжка, не так уж он был забавен, но старался изо всех сил.
А Леонардо все больше значил в моей жизни. Вы видите, как он выглядел. Теперь-то я знаю, какой жалкий дух скрывался в этом великолепном теле, но по сравнению с моим мужем он казался Архангелом Гавриилом. Он меня жалел, помогал мне, и наконец наша близость перешла в любовь – глубокую, страстную любовь, о такой я раньше только мечтала, но не надеялась испытать. Муж это заподозрил, но, думаю, он по сути был трус, хоть и хам, а Леонардо – единственный, кого он боялся. И в отместку стал мучить меня больше прежнего. Однажды ночью Леонардо, услыхав мои крики, чуть не ворвался в наш фургон. В ту ночь дело едва не кончилось трагедией, и вскоре мы с любимым поняли, что ее не избежать. Мой муж не должен жить. Мы решили, он должен умереть.
Леонардо был умен и изобретателен. Это он все придумал. Не скажу, чтобы я его осуждала, ведь я готова была пройти с ним этот путь до конца. Но у меня никогда не хватило бы смекалки составить такой план. Мы сделали дубинку – ее смастерил Леонардо, в широкой свинцовой части он закрепил пять длинных стальных гвоздей остриями наружу, расставленных в точности как когти львиной лапы. Дубинка эта и должна была нанести моему мужу смертельный удар, а выглядело бы все так, словно его убил лев, когда вырвался на свободу.
