Пуаро помолчал немного и продолжал:
— Как видите, все это мало нам помогает. Да, для расследования убийства есть только один путь — мы должны узнать прошлое этих людей.
Баттл вздохнул.
— Вы правы, — тихо сказал он.
— По мнению мистера Шайтаны, каждый из этих четырех человек совершил в прошлом убийство. Были ли у него какие-либо основания так думать? Или, может быть, это просто его предположения? Теперь уже это не установишь. И все же я думаю, не обо всех четырех он знал наверняка.
— Тут я с вами совершенно согласен, — сказал Баттл, кивнув головой.
— Иначе было бы уж слишком много совпадений.
— Я думаю, что все происходило примерно так: разговаривают об убийстве, и мистер Шайтана мгновенно улавливает на чьем-то лице определенные выражение. Он был очень восприимчив к этому. Ему нравилось устраивать психологические опыты или в ходе невинного на первый взгляд разговора тихонько прощупать своего собеседника, а сам он всегда был наготове и замечал, если человек вдруг вздрагивал, оговаривался или пытался переменить тему беседы. О, это совсем нетрудно. Если вы что-то подозреваете, ничего нет легче, чем проверить свои подозрения. Всякий раз, когда слово попадет в цель, вы сразу же замечаете это, конечно, если вы наблюдаете за подобными вещами.
— Именно подобной игрой и забавлялся наш покойный друг, — сказал Баттл, соглашаясь с Пуаро.
— Итак, мы можем предположить, как примерно обстояло дело в одном или нескольких случаях. Он мог также в некоторых случаях напасть на какой-то след, на какие-то улики или доказательства, но я сомневаюсь, чтобы хоть в одном случае у него было достаточно оснований сообщить о них в полицию.
— А может быть, отчасти и сами факты не подтверждались, — сказал Баттл. — Довольно часто попадаются довольно сомнительные дела, мы подозреваем весьма скверную историю, но подтвердить ее ничем не можем. Но так или иначе, направление наших усилий ясно. Мы должны собрать факты и данные обо всех четырех, и кроме того, взять на заметку все чем-то примечательные смертельные случаи. Надеюсь, что вы, как и полковник, обратили внимание на то, что говорил за ужином Шайтана?
Он весьма лаконично затронул вопрос об отравлениях ядом, о несчастных случаях, о возможностях врачей умертвить своего пациента, о неудачных выстрелах. Я не удивлюсь, если кто-нибудь мне скажет, что, говоря подобные вещи, он сам подписал себе смертный приговор.
— И помните, наступило какое-то неприятное замешательство, — сказала миссис Оливер.
— Да, — согласился Пуаро. — Эти слова попали в цель, по крайней мере, по одному из его гостей, тогда этот человек, вероятнее всего, подумал, что Шайтана знает куда больше того, что он знал на самом деле. И услышав все это, он решил, что они означают начало его конца, что весь этот ужин — театральное представление, специально подстроенное Шайтаной, завершением которого будет арест за убийство! Да, вы были правы, когда сказали, что он сам подписал себе смертный приговор, искушая своих гостей подобными разговорами. Некоторое время все молчали.
— Расследование будет затяжным, — со вздохом промолвил Баттл. — Мы не сможем быстро узнать все, что нам хочется, и нам необходимо соблюдать осторожность. Не нужно, чтобы кто-нибудь из этих четырех людей даже подозревал, что мы изучаем их прошлое. Все наши вопросы и тому подобное должны создать у них впечатление, что нас интересует лишь данное убийство. У них не должно возникнуть и мысли, что у нас есть другие соображения о мотивах этого преступления. И вся беда в том, что нам придется вести следствие о прошлых делах не одного, а четырех возможных убийц.
Пуаро возразил.
— Наш друг мистер Шайтана не был уж настолько непогрешим в своих суждениях, — сказал он. — Он не мог, и вероятнее всего так оно и было, допустить ошибку.
— В отношении всех четверых?
— Нет. Он был умнее, чем вы предполагаете.
— Ошибся наполовину?
— И даже не настолько. Мне кажется, что в одном случае из четырех он все же допустил неточность.
— Значит, среди них один невиновный и трое виновных? Это довольно скверно. Вся беда в том, что если даже мы и узнаем правду об их прошлых делах, она не сможет нам помочь. Даже если кто-то из них и столкнул с лестницы свою двоюродную тетку в 1912 году, какой прок от этого нам сейчас?
— Ну, уж нет. Если мы узнаем что-нибудь подобное, нам это наверняка пригодится, — ободрил его Пуаро. — И вы это знаете. Знаете так же хорошо, как и я.
Баттл медленно закивал головой.
— Понимаю, вы имеете в виду почерк преступника.
— Вы хотите сказать, что и прежняя жертва точно так же должна была погибнуть от удара кинжалом? — спросила миссис Оливер.
— Может и не совсем уж так примитивно, миссис Оливер, — ответил Баттл, повернувшись к ней. — Но я не сомневаюсь, что и прежнее преступление будет по существу однохарактерным. Детали могут отличаться, но сущность, предопределяющая преступление, будет той же самой. Странно, но преступник всегда выдает себя именно этим.
— Человек — не оригинальное существо, — заметил Эркюль Пуаро.
— Женщины, — сказала миссис Оливер, — способны к бесчисленным вариациям. Я бы вот, например, никогда дважды не совершила одинакового убийства.
— А разве вы никогда не писали романов с одинаковым содержанием? — спросил Баттл.
— «Убийство лотоса», — тихо сказал Пуаро, — и «Улика — воск от свечи».
Миссис Оливер обернулась к нему, глаза ее сияли, она сумела по достоинству оценить это замечание.
— Точно подмечено, и в самом деле, вы очень точно подметили. Потому что содержание этих двух романов действительно совершенно тождественно, но этого еще никто, кроме вас, не разглядел. В одном описывается кража документов на неофициальном воскресном правительственном приеме, а в другом — убийство в бунгало каучукового плантатора на острове Борнео.
— А во всем остальном сюжет, вокруг которого развивается действие, — один и тот же, — сказал Пуаро. — Один из ваших любимых трюков: каучуковый плантатор устраивает свое собственное убийство, кабинет министров организует кражу своих же собственных документов. Но в самый последний момент появляется третье действующее лицо и раскрывает хитрость.
— Мне понравилась ваша последняя книга, миссис Оливер, — вежливо сказал старший инспектор Баттл. — Та, в которой всех старших констеблей убивают одновременно. Только в двух случаях у вас допущена некоторая неточность в описании деталей, связанных с исполнением служебных обязанностей. Зная, как придирчиво вы относитесь к точности изложения, я думал, что было бы…
Миссис Оливер перебила его.
— Вообще-то говоря, я ничуть не забочусь о точности деталей. Кто в наше время точен? Да никто. Если репортер, например, пишет, что очаровательная девушка двадцати двух лет отравилась газом, предварительно вволю налюбовавшись морем и поцеловав Боба, своего любимого щенка лабрадорской породы, кто станет протестовать, узнав, что на самом деле девушке было уже двадцать шесть, что окна ее комнаты выходили не на море, а во двор, а собака была силигемским терьером по кличке Бонни? Но если уж журналисту дозволено допускать подобные искажения, то я не вижу большой беды, если немного напутала в титулах полицейских чинов, назвала автоматическое ружье револьвером, вместо фотографа написала диктограф и описала яд, от которого герои книги умирают, произнося лишь одну предсмертную фразу. Уж что, на мой взгляд, действительно важно, так это количество жертв! Если действие становится скучноватым, то еще немножко крови наверняка внесет оживление. Если кто-то что-то хочет рассказать, его убивают первым. Это всегда хорошо действует на читателя. Нечто подобное встречается во всех моих книгах, конечно, приправленное каждый раз чем-нибудь новеньким. А читателям нравится и яды, не оставляющие никаких следов в организме, и идиоты — полицейские инспекторы, и девушки, связанные по рукам и ногам где-нибудь в погребе, который заполняют газом или заливают водой (вот уж действительно трудный и мучительный способ убийства!), и герой, в одиночку расправляющийся с бандой негодяев от трех до семи человек. Я уже написала тридцать две книги, и, по существу, они все совершенно одинаковы, как справедливо заметил мосье Пуаро, но никто, кроме него, это не видит. Я сожалею лишь об одном, что сделала моего главного героя-сыщика финном. Вообще-то говоря, я почти ничего не знаю о финнах, и вот теперь без-конца получаю из Финляндии письма, где мне указывают на самые невероятные несоответствия. Похоже, что в Финляндии сильно увлекаются детективной литературой, и мне кажется, что причина тому — длинная зима и короткие дневные часы. А вот в Болгарии и Румынии такие книжки вовсе не читают. Почему я не сделала своего героя болгарином?
Она вдруг замолчала.
— Простите меня, я что-то уж очень разоткровенничалась. А ведь здесь произошло доподлинное убийство. — Лицо ее вдруг засветилось от радости. — Как было бы хорошо, если бы вдруг оказалось, что никто из них его не убивал, что он созвал их к себе, а потом незаметно совершил самоубийство просто ради забавной шутки.
