Ознакомительная версия.
Ренисенб странно было это слышать, она с удивлением смотрела на Нофрет. И внезапно, почти физически, она ощутила ту волну гнева, горя и отчаяния, которая исходила от Нофрет.
«Она совсем юная, моложе меня. И ей пришлось стать наложницей старика, спесивого, глупого, хотя и доброго старика, моего отца…»
Что ей, Ренисенб, известно про Нофрет? Ничего. Что сказал вчера Хори, когда она выкрикнула:
«Она красивая, но жестокая и плохая»? — «Какой ты еще ребенок, Ренисенб», — вот что он сказал. Теперь Ренисенб поняла, что он имел в виду. Ее слова были наивны — нельзя судить о человеке, ничего о нем не ведая. Какая тоска, какая горечь, какое отчаяние скрывались за жестокой улыбкой на лице Нофрет? Что она, Ренисенб, или кто-нибудь другой из их семьи сделали, чтобы Нофрет чувствовала себя у них как дома?
Запинаясь, Ренисенб проговорила:
— Ты ненавидишь нас всех.. Теперь мне понятно почему… Мы не были доброжелательны к тебе. Но еще не поздно. Разве не можем мы, ты, Нофрет, и я, стать сестрами? Ты далеко от своих друзей, ты одинока, так не могу ли я помочь тебе?
Ее сбивчивые слова были встречены молчанием. Наконец Нофрет медленно повернулась.
Секунду-другую выражение ее лица оставалось прежним — только взгляд, показалось Ренисенб, чуть потеплел. В тиши раннего утра, когда все вокруг дышало ясностью и покоем, Ренисенб почудилось, будто Нофрет чуть оттаяла, будто слова о помощи проникли сквозь неприступную стену.
Это было мгновение, которое Ренисенб запомнила навсегда…
Затем постепенно лицо Нофрет исказилось злобой, глаза засверкали, а во взгляде запылали такая ненависть и ожесточение, что Ренисенб даже попятилась.
— Уходи! — в ярости прохрипела Нофрет. — Мне от вас ничего не нужно. Вы все дураки, вот вы кто, все до единого…
Помедлив секунду, она круто повернулась и быстро зашагала в сторону дома.
Ренисенб двинулась вслед за ней. Странно, но слова Нофрет вовсе ее не рассердили. Они открыли ее взору черную бездну ненависти и горя, до сих пор ей самой неведомую, и навели на мысль, пока не совсем четкую, как страшно быть во власти таких чувств.
2
Когда Нофрет, войдя в ворота, шла через двор, дорогу ей заступила, догоняя мяч, одна из дочерей Кайт.
Нофрет с такой силой толкнула девочку, что та растянулась на земле. Услышав ее вопль, Ренисенб подбежала и подняла ее.
— Разве так можно, Нофрет! — упрекнула ее Ренисенб. — Смотри, она ушиблась. У нее ссадина на подбородке.
Нофрет резко рассмеялась.
— Значит, я все время должна думать о том, чтобы ненароком не задеть одно из этих избалованных отродьев? С какой стати? Разве их матери считаются с моими чувствами?
Услышав плач ребенка, из дома выскочила Кайт. Она подбежала к девочке, осмотрела ее личико. И повернулась к Нофрет.
— Ядовитая змея! Злыдня! Подожди, мы еще расправимся с тобой!
И изо всех сил ударила Нофрет по лицу. Ренисенб вскрикнула и перехватила ее руку, предупреждая второй удар.
— Кайт! Кайт! Что ты делаешь, так нельзя.
— Кто сказал, что нельзя? Берегись, Нофрет. В конце концов, нас здесь много, а ты одна.
Нофрет не двигалась с места. На щеке у нее алел четкий отпечаток руки Кайт. Возле глаза кожа была рассечена браслетом, что был у Кайт на запястье, и по лицу текла струйка крови.
Но что поразило Ренисенб — это выражение лица Нофрет. Да, поразило и напугало. Нофрет не рассердилась. Наоборот, взгляд у нее был почему-то торжествующим, а рот снова растянулся, как у разозлившейся кошки, в довольной усмешке.
— Спасибо, Кайт, — сказала она. И вошла в дом.
3
Что-то мурлыча про себя и полузакрыв глаза, Нофрет позвала Хенет.
Хенет прибежала, остановилась пораженная, заохала… Нофрет велела ей замолчать.
— Разыщи Камени. Скажи ему, чтобы принес палочку, которой пишут, и папирус. Нужно написать письмо господину.
Хенет не сводила глаз со щеки Нофрет.
— Господину?.. Понятно… — И, не выдержав, спросила:
— Кто это сделал?
— Кайт, — тихо улыбнулась Нофрет, вспоминая происшедшее.
Хенет покачала головой, цокая языком.
— Ах, как дурно, очень дурно… Об этом обязательно надо сообщить господину. — Она искоса поглядела на Нофрет. — Да, Имхотепу следует об этом знать.
— Мы с тобой, Хенет, мыслим одинаково… — ласково произнесла Нофрет. — По-моему тоже, господину следует об этом знать.
Она сняла со своего одеяния оправленный в золото аметист и положила его в руку Хенет.
— Мы с тобой, Хенет, всем сердцем печемся о благополучии Имхотепа.
— Нет, я этого не заслужила, Нофрет… Ты чересчур великодушна… Такой прекрасной работы вещица!
— Имхотеп и я, мы оба ценим преданность.
Нофрет улыбалась, по-кошачьи щуря глаза.
— Приведи Камени, — сказала она. — И сама приходи вместе с ним. Вы с ним будете свидетелями того, что произошло.
Камени явился без большой охоты, хмурый и недовольный.
— Ты не забыл, что тебе велел Имхотеп перед отъездом? — свысока обратилась к нему Нофрет.
— Нет, не забыл.
— Сейчас настало время, — продолжала Нофрет. — Садись, бери чернила и палочку и пиши, что я скажу. — И, поскольку Камени все еще медлил, нетерпеливо добавила:
— То, что ты напишешь, ты видел собственными глазами и слышал собственными ушами, и Хенет тоже подтвердит все, что я скажу. Письмо следует отправить немедленно и никому про него не говорить.
— Мне не по душе… — медленно возразил Камени.
— Я не собираюсь жаловаться на Ренисенб, — метнула на него взгляд Нофрет. — Она глупое и жалкое создание, но меня она не пыталась обижать. Тебя это удовлетворяет?
Бронзовое лицо Камени запылало.
— Я об этом и не думал…
— А по-моему, думал, — тихо сказала Нофрет. — Ладно, приступай к выполнению своих обязанностей. Пиши.
— Пиши, пиши, — вмешалась Хенет. — Я очень огорчена тем, что произошло, очень. Имхотепу непременно следует об этом знать. Пусть справедливость восторжествует. Как ни трудно, но человек обязан выполнять свой долг. Я всегда так считала.
Нофрет беззвучно рассмеялась.
— Я в этом не сомневалась, Хенет. Ты неизменно выполняешь свой долг! А Камени будет делать свое дело. Я же.., я буду поступать, как мне хочется…
Но Камени все еще медлил. Лицо у него было мрачное, почти злое.
— Не нравится мне это, — повторил он. — Нофрет, лучше бы тебе не спешить и сначала подумать.
— Ты смеешь говорить это мне?
Ее тон задел самолюбие Камени. Он отвел взгляд, лицо его окаменело.
— Берегись, Камени, — тихо произнесла Нофрет. — Имхотеп полностью в моей власти. Он слушается меня и.., пока тобой доволен… — Она многозначительно умолкла.
— Ты мне угрожаешь, Нофрет? — спросил Камени.
— Возможно.
Мгновение он со злостью смотрел на нее, затем склонил голову.
— Я сделаю, что ты скажешь, Нофрет, но думаю, тебе придется об этом пожалеть.
— Ты угрожаешь мне, Камени?
— Я предупреждаю тебя…
Глава 8
Второй месяц Зимы, 10-й день
1
День шел за днем, и Ренисенб порой казалось, что она живет как во сне.
Дальнейших робких попыток подружиться с Нофрет она не предпринимала. Теперь она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.
С того дня, когда произошла ссора во дворе, Нофрет изменилась. В ней появилась какая-то странная удовлетворенность, ликование, которые были непостижимы для Ренисенб. Иногда ей думалось, что смешно и глупо считать Нофрет глубоко несчастной. Нофрет, казалось, была довольна собой и всем, что ее окружало.
А в действительности все вокруг Нофрет изменилось, и определенно не в ее пользу. В первые дни после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно, по мнению Ренисенб, сеяла вражду между членами их семьи и преуспела в этом.
Теперь же все в доме объединились против пришелицы. Прекратились ссоры между Сатипи и Кайт. Сатипи перестала ругать вконец растерявшегося Яхмоса. Себек стих и хвастался куда меньше. Ипи стал вести себя более уважительно к старшим братьям. В семье, казалось, воцарилось полное согласие, но оно не принесло Ренисенб душевного спокойствия, ибо породило стойкую скрытую неприязнь к Нофрет.
Обе женщины, Сатипи и Кайт, больше с ней не ссорились — они ее избегали. Не затевали с Нофрет разговоров и, как только она появлялась во дворе, тотчас подхватывали детей и куда-нибудь удалялись. И в то же время в доме стали случаться мелкие, но странные происшествия. Одно льняное одеяние Нофрет оказалось прожженным чересчур горячим утюгом, а другое запачкано краской. За ее одежды почему-то цеплялись колючки, а возле кровати нашли скорпиона. Еда, которую ей подавали, была то чересчур переперчена, то в нее вовсе забыли положить специи. А однажды в испеченном для нее хлебе очутилась дохлая мышь.
Это было тихое, мелочное, но безжалостное преследование — ничего очевидного, ничего такого, к чему можно было бы придраться, — одним словом, типичная женская месть.
Ознакомительная версия.
