На плане города, лежавшем раскрытым на столе, по мере поступления ответов синим карандашом ставили галочки. Когда они добрались до площади Клиши, позади нее, в маленьком переулке с весьма скверной репутацией, удалось наконец поставить первую красную точку.
— Приблизительно около двенадцати такой тип заходил к нам. Он выпил три рюмки кальвадоса и заказал белого вина для мальчишки. Но тот пить не захотел. В конце концов выпил и съел два крутых яйца…
По лицу Оливье Лекера можно было подумать, что он слышит голос сына.
— Вы не знаете, куда они пошли?
— В сторону Батиньоль… Мужчина был уже крепко под мухой.
Отцу тоже очень хотелось сесть к телефону и начать звонить, но свободных аппаратов больше не было, и он ходил от одного к другому, нахмурив брови.
— Алло! «Занзибар»? Не видели ли вы сегодня утром…
Едва один успевал произнести эти слова, как другой уже подхватывал их словно припев.
Улица Дамремон. На самом верху Монмартра. В половине второго они там были. Человек разбил рюмку, движения его становились все более неуверенными. Мальчишка сделал вид, что идет в уборную, мужчина тотчас же последовал за ним. Тогда мальчишка раздумал, будто испугался чего-то.
— Странный тип. Он все время хихикал с видом человека, который хочет с кем-то сыграть шутку.
— Слышишь, Оливье? Биб полтора часа назад там был…
Андрэ Лекер теперь уже боялся высказать вслух свои мысли. Борьба подходила к концу. Раз уж Любэ начал пить, он не остановится. Что все это сулит мальчугану?
С одной стороны, может, оно и хорошо для Биба, если у него хватит терпения ждать и он не будет предпринимать никаких рискованных шагов.
Но если он ошибается, если он считает своего спутника более пьяным, чем есть на самом деле, если…
Взгляд Андрэ Лекера упал на брата, и на минуту он представил себе, во что бы тот превратился, если бы не астма, помешавшая ему спиться.
— Да… Как вы сказали?.. Бульвар Ней? Они были уже почти на окраине Парижа. Стало быть, бывший полицейский вовсе не так пьян. Он шел намеченным путем, уводя понемногу ребенка за пределы города, к его окраинам.
Три полицейские машины уже выехали в тот квартал. Туда же были направлены и все имевшиеся в их распоряжении мотоциклисты. Даже сам Жанвье и тот отправился вслед за ними в маленькой машине комиссара. Больших трудов стоило удержать отца, который во что бы то ни стало хотел ехать вместе с ним.
— Ведь тебе уже говорили: здесь мы первыми узнаем все новости…
Ни у кого не было времени даже сварить кофе. Все были невероятно возбуждены. Говорили раздраженно, резко.
— Алло! «Восточный бар»? Алло! Кто у телефона? Это спрашивал Андрэ Лекер; вдруг он поднялся, продолжая держать трубку у уха и делая странные знаки, чуть не топая ногами.
— Как?.. Не кричите в трубку… Тогда и все остальные услышали звонкий, похожий на женский голос:
— Послушайте, я же говорю… Алло, послушайте, предупредите полицию, что… Алло! Предупредите полицию, что я его поймал… убийцу… Алло! Как?.. Дядя Андрэ?.. — Голос сник, стал напряженным, испуганным. — Я же вам говорю… Стрелять буду… Дядя Андрэ!
Лекер не помнил, кто взял у него трубку из рук. Он выскочил на лестницу. Чуть не выломал дверь в кабинет телеграфиста.
— Скорей!.. «Восточный бар» у ворот Клиньнякур… Всех имеющихся в распоряжении незанятых полицейских…
И, не дожидаясь, пока телеграфист начнет передавать распоряжение, он, перепрыгивая через четыре ступеньки, вбежал в дежурную комнату и, пораженный, застыв на пороге, уставился на своих товарищей, которые, неподвижные и какие-то размякшие, прислушивались к доносившемуся из трубки, которую держал Сайяр, по-деревенски грубому голосу:
— Все в порядке! Не портьте себе кровь… Я сто огрел бутылкой по голове. Свое он получил… Не знаю, что он хотел от мальчишки, но… Что?.. Вы хотите говорить с ним? Иди сюда, малый… Дай-ка мне свою штуковину… Я не очень люблю эти игрушки. Смотри пожалуйста, да ведь он не заряжен…
Другой голос:
— Это вы, дядя Андрэ?
Комиссар с трубкой в руке осмотрелся вокруг и протянул ее не Андрэ Лекеру, а Оливье.
— Дядя Андрэ?.. Я его поймал!.. Убийцу!.. Я его поймал…
— Алло! Биб…
— Кто это?
— Алло! Биб, это…
— Что ты там делаешь, папа?
— Ничего… Я ждал… Я…
— Ты знаешь, я очень доволен. Обожди… приехали полицейские. Хотят со мной говорить… Еще машина подъезжает…
Шум, голоса, звон стаканов. Оливье Лекер неуклюже держал трубку, поглядывая на карту, а видел, вероятно, не ее, а то, что происходило далеко отсюда, там, в северной части города, на большой дороге, где гулял ветер.
— Я еду с вами… Опять другой голос.
— Это вы, шеф? Говорит Жанвье…
По тому, как Оливье протянул трубку в пустоту, ничего не видя перед собой, можно было подумать, что это его огрели бутылкой по голове.
— С ним покончено, шеф… Когда парнишка услышал телефонный звонок, он вообразил, что дело в шляпе: ему удалось выхватить револьвер из кармана Любэ, а тот на него как навалился…. Спасибо хозяину, силач, не моргнув глазом, прикончил того типа…
На карте загорелась лампочка — сигнал из квартала Клиньянкур. Лекер поднял руку и из-за плеча товарища вставил вилку в гнездо.
— Алло! Машина вышла…
— Кто-то разбил сигнальное стекло на площади Клиньянкур и сообщил о драке в одном баре… Алло!.. Я вам позвоню еще раз.
Сейчас все это уже ни к чему!
Ни к чему и ставить крестик в книжку.
Мальчишка гордо ехал по Парижу в полицейской машине.
Жорж Сименон и его творчество
3 сентября 1966 года в голландском городе Дельфсейле происходила торжественная и необычная церемония — в присутствии многочисленных гостей был открыт памятник литературному герою — комиссару полиции Мегрэ. Когда с памятника сняли покрывало, бургомистр Дельфсейля вручил метрическое свидетельство создателю этого персонажа:
«Мегрэ, Жюль, родился в г. Дельфсейле в сентябре 1929 г. в возрасте 44 лет. Отец — Жорж Сименон… Мать — неизвестна…»
Нетрудно догадаться, что отец Жюля Мегрэ — не кто иной, как выдающийся французский романист Жорж Сименон, который, если говорить о нем словами Эрнеста Хемингуэя, «умеет писать по-настоящему». Но чтобы правильно понять и оценить это высказывание, следует заглянуть в далекое прошлое, когда в небольшом бельгийском городе Льеже 13 февраля 1903 года появился на свет сам Жорж Сименон.
Отец его — Дезире Сименон — был скромным бухгалтером одной из страховых компаний, мать — Анриетт Брюлль — до замужества работала продавщицей в универсальном магазине. Детские годы будущего писателя омрачены глубоким разладом в семье. Отец — добрый, жизнерадостный человек. Сын шляпника, единственный в семье получивший образование, он не утратил простоты в обращении с окружающими, тесных связей со своей средой и ее традициями. Впоследствии Сименон писал об отце: «Он был для меня постоянным примером жизненной мудрости по отношению к себе и к окружающим. Он любил все. Он любил всех. Вот почему я питаю к нему такое уважение. Когда я создавал все понимающего и сочувствующего людям Мегрэ, я бессознательно вложил в него некоторые черты моего отца».
Иной характер был у матери. Ее отец когда-то быстро разбогател на торговле лесом и так же быстро разорился. Познавшая с детства жестокую нужду, Анриетт привыкла экономить во всем. «Первые слова, которые я услышал, будучи младенцем, были деньги, деньги, деньги», — вспоминает Сиыенон. Болезненно самолюбивая, она любой ценой стремилась вырваться из унизительной бедности.
Отец доволен всем, мать — ничем. В этом источник бесчисленных ссор. Анриетт требует, чтобы муж застраховал свою жизнь и обеспечил семью — мало ли что с ним может случиться, — но обычно покладистый Дезире упорно отказывается. Разговоры об этом злосчастном страховании отравляют многие часы и дни. И только когда Дезире Сименон внезапно умирает в возрасте сорока пяти лет, становится известно, что он болел грудной жабой. Вот почему страховой врач отказался выдать ему свидетельство о здоровье. Дезире, зная, что дни его сочтены, скрывал все от семьи, молча выслушивал упреки жены и, как всегда, был весел и беззаботен.
Эта семейная трагедия глубоко повлияет на маленького Жоржа. Он навсегда запомнит, что внешний облик и поступки людей зачастую вовсе не отражают их внутреннего душевного состояния. Впоследствии наблюдение это станет одной из непреложных истин, которыми будет руководствоваться комиссар Мегрэ при расследовании самых запутанных преступлений.
Когда Жорж немного подрос, он стал ходить в начальную приходскую школу. Подобно герою повести «Показания мальчика из церковного хора», он прислуживал во время мессы в больнице и утром, проходя по пустынным темным улицам, замирал от страха при звуке чьих-то шагов за спиной. После длительных хлопот и унижений матери удалось поместить его в коллеж Сен-Серве, находившийся в ведении отцов-иезуитов. Здесь учились отпрыски торговцев и фабрикантов, а сын бедного служащего посещал такую школу из милости, о чем ему не забывали напоминать. И, быть может, именно поэтому мать напрасно пыталась привить Жоржу уважение к тем, кто богат и по праву богатства занимает солидное положение. «Я очень страдал от того, что мне стремились внушить почтение к понятиям и поступкам, часто того не заслуживающим», — писал Сименон в своей книге «Я вспоминаю» (1942).
