– Ты знаешь Ниццу?
Теперь «ты» не казалось уже столь естественным. Жюли употребила его явно преднамеренно. Г-н Монд мог бы поспорить, что сделала она это из-за дамы напротив: это было вполне логично и соответствовало сложившейся ситуации.
– Немного. Не очень хорошо.
По правде сказать, он провел там со своей первой женой три зимы подряд после рождения дочери: ребенок страдал бронхитом, и в то время врачи еще рекомендовали в таких случаях Ривьеру. Монды останавливались в большом буржуазном отеле на Английском бульваре.
– А я совсем не знаю.
Оба замолчали. Она докурила сигарету, неловко притушила окурок в узкой медной пепельнице, закинула ногу на ногу, потом в поисках удобного положения вновь вытянула ноги-Монд ясно видел их в голубоватой темноте, укуталась в шелковый платок и в конце концов положила голову на плечо спутника.
Это тоже пробудило в нем воспоминания... Впрочем, нет! В этой позе он десять, сто раз видел других, пытался представить их чувства, а теперь сам стал одним из действующих лиц, и молодой человек, стоявший в коридоре, – он, должно быть, сел в Тулоне – смотрел на него, прижавшись лицом к стеклу.
Потом последовали шествие по вокзальным перронам, через пути, привычная неспешная толкотня у выхода, поиски билетов по всем карманам...
– Уверяю, вы сунули их в левый кармашек жилета.
Она снова говорила ему «вы». Со всех сторон выкрикивали названия гостиниц, но она никого не слушала. Выбирала дорогу сама. Шла прямо, пробираясь через толпу ловчее спутника, и когда они вошли в здание вокзала, сказала:
– Багаж лучше оставить в камере хранения.
У них было только по чемодану, однако чемодан Жюли был тяжелым и, главное, громоздким. Таким образом, выйдя из вокзала, они не выглядели приезжими. Они сразу же направились к центру города; стояла теплая ясная ночь, но некоторые кафе были еще открыты. Вдали светились огни казино, и отблески их ложились на гладь залива.
Жюли не выражала ни восторга, ни удивления. Она несколько раз подворачивалась на высоких каблуках и теперь держала мужчину под руку, но вела все-таки она. Не говоря ни слова, она шла вперед со спокойствием муравья, которым движет инстинкт.
– Это и есть знаменитый Английский бульвар, да? Фонари, уходящие в бесконечность. Широкая полоса бульвара вдоль моря, маленькая желтая брусчатка, пустые скамейки, вереницы машин перед казино и роскошными о гелями.
Жюли не восхищалась. Она все шла, поглядывая на улицы, которые они пересекали, наконец свернула в одну из них, приблизилась к жалюзи, закрывавшим дверь пивной, заглянула в щель.
– Зайдем посмотрим?
– Это же кафе, – возразил он.
Но она указала на дверь в том же здании, рядом с кафе, на вывеску белыми буквами «Отель» над ней. Они вошли в освещенное пространство. Жюли устало опустилась на темно-красную банкетку и сразу же – там было много народа-открыла сумочку, поднесла к лицу зеркальце и провела по губам помадой.
– Есть хотите? – спросила она г-на Монда.
В Марселе они не поужинали: перед отходом поезда, пока еще было время, они не успели проголодаться.
– Что у вас есть?
– Отличные равиоли. Если желаете, луковый суп для начала. Или бифштекс с кровью.
Некоторые столики были уже заняты – люди ужинали; перед Мондом и Жюли тоже поставили приборы. Несмотря на свет электрических шаров, в воздухе, словно гризайль, витала усталость. Присутствующие говорили тихо, ели с полной серьезностью, как полагается на настоящей трапезе.
– Посмотрите в угол налево, – шепнула она.
– Кто это?
– Не узнаете? Парсонс, один из трех братьев Парсонс, воздушных акробатов. С женой. Не стоило бы ей надевать этот костюм – она в нем какая-то маленькая и толстая. Она заменила в номере Люсьена, одного из братьев, с которым в Амстердаме случилось несчастье.
Обычные люди. Мужчина, на вид лет тридцати пяти, выглядел, скорее, хорошо одетым рабочим.
– Должно быть, они здесь на гастролях... Смотрите! Тремя столиками дальше...
Жюли постепенно оживлялась, ее апатия исчезла; чтобы подчеркнуть сказанное, она то и дело хватала спутника за руку, надеясь вызвать у него восхищение.
– Жанина Дор! Певица.
Певица с бледным лицом, обрамленным лоснящимися волосами, с глубокими тенями вокруг огромных глаз, с кровавым ртом, черная, словно ворон, трагическая и надменная, сидела за столиком одна, распахнув манто, и ела спагетти.
– Ей, пожалуй, за пятьдесят. Несмотря на возраст, только она умеет своими песнями держать зал по часу в напряжении. Я должна взять у нее автограф.
Жюли внезапно поднялась и направилась к хозяину, который стоял возле кассы. Г-н Монд не знал, что она собирается делать. Их обслуживали. Он ждал. Увидел, как она уверенно заговорила с хозяином, а тот повернул к ней голову, очевидно, согласился, и она вернулась.
– Дайте мне квитанцию из камеры хранения.
Она отнесла квитанцию и возвратилась.
– У них есть один двухместный номер. Разумеется, если это вас не смущает. Впрочем, двух свободных комнат все равно нет, а потом, это выглядело бы странно. Смотрите! Четыре девушки справа от дверей... Танцовщицы.
Она ела сосредоточенно, как в Марселе, замечая, однако, все, что происходило вокруг.
– Хозяин сказал, что еще рано. Сейчас закончилась программа в мюзик-холлах, а казино и кабаре заработают только после трех. Интересно...
Он понял не сразу. Лоб женщины прорезала капризная складка. Должно быть, она подумала об ангажементе.
– Кормят здесь вкусно и недорого. Да и комнаты, кажется, чистые.
Они пили кофе, когда рассыльный доложил, что багаж доставлен и уже в номере. Несмотря на утомительную прошлую ночь, спать Жюли расхотелось. Она смотрела на Жанину Дор, которая через маленькую дверь направилась к гостиничной лестнице
– Они все живут здесь Через час появятся и остальные.
Еще час – ну, это уж слишком, даже чересчур Она выкурила последнюю сигарету, зевнула и поднялась.
– Пойдем.
Любовью они занялись лишь на третий день. Три суматошных дня. В их комнате с окнами на узенький дворик мебель была старая, мрачная, на полу – серый потертый ковер, из которого лезли нитки, кресло покрыто ковриком, обои скорее коричневые, чем желтые, в углу ширма, а за ней – туалет и биде.
В первый вечер Жюли раздевалась за ширмой; она вышла в пижаме в голубую полосочку, но уже ночью сняла брюки: они ее стесняли.
Г-н Монд спал на соседней постели; кровати разделял ночной столик и коврик. Спал он плохо: сказывался ужин. Несколько раз, услышав в пивной шум, он хотел спуститься вниз и попросить соды.
Он встал в восемь, тихо оделся, не разбудив спутницу, которая сбросила с себя одеяло: радиатор шпарил нещадно, в комнате было жарко и душно. Может быть, это и угнетало его ночью.
Он спустился вниз, оставив чемодан на виду: пусть Жюли не думает, что он сбежал. В пустом кафе обслужить Монда было некому, и он отправился завтракать в какой-то бар, полный рабочих и служащих; потом погулял у моря, забыв о том, другом море, на берегу которого когда-то мечтал распластаться и выплакаться
Может быть, он еще не освоился? В светло-голубом по-детски небе – таким же, как на школьной акварели, было и море – гонялись друг за другом белые на солнце чайки; поливальные машины чертили мокрые полосы на щебенке дорог.
Он вернулся около одиннадцати, по привычке постучал в дверь.
– Войдите.
Она не знала, что это он. В трусиках и лифчике, включив в патрон лампы электрический утюг, она гладила свое вечернее шелковое платье.
– Хорошо спали? – спросила она.
Поднос с завтраком стоял на ночном столике.
– Через полчаса я буду готова. Который час? Одиннадцать? Вы не подождете меня внизу?
Монд ждал ее, просматривая местную газету. Он уже привык ждать. Они позавтракали еще раз, теперь вдвоем. Потом вышли на улицу и направились на Английский бульвар; возле казино она снова попросила его подождать и исчезла в игорном доме.
Затем она потащила его на одну из центральных улиц.
– Подождите меня...
На эмалированной табличке греческое имя и слово «импресарио».
Жюли вернулась взбешенная.
– Свинья! – бросила она, ничего больше не объясняя. – Может, погуляете один?
– А вы куда?
– Мне еще надо пройтись по двум адресам.
И, свирепо стиснув губы, она зашагала по улицам незнакомого ей города, расспрашивая полицейских, поднимаясь на верхние этажи, вытаскивая из сумочки записки с новыми адресами.
– Я знаю, где можно выпить аперитив.
Они оказались в «Арке», элегантном баре. Прежде чем войти, Жюли подкрасилась. Держалась она вызывающе. Г-н Монд понял: ее стесняет его убогий вид. Она даже сомневалась, сумеет ли он прилично вести себя в таком заведении, и потому сделала заказ сама, повелительным тоном, усевшись на высокий табурет и положив ногу на ногу:
– Два розовых, бармен.
Она демонстративно грызла оливки. Пристально разглядывала посетителей – и мужчин, и женщин. Злилась, что никого не знает, что она новенькая, на которую все смотрят не без удивления из-за ее дешевого платья и скромного пальто.
