— Впервые в жизни вижу кота с полыхающими красным огнём глазами, — сказал Квиллер.
— Это характерная особенность сиамских котов. Посветите им в глаза, и они тотчас же станут рубиново-красными. А так они голубые, подобно голубому цветку у Ван Гога. Следите за собой, когда кот решит осчастливить вас своим присутствием. Пока он предпочитает одиночество. Он занят, изучая вас. И он уже кое-что про вас знает.
— Что же он знает? — Квиллер углубился в мягкое кресло.
— Изучив вас, он узнал: непохоже, что вы производите много шума или делаете резкие движения, и это говорит в вашу пользу. Это всё ваша трубка. Кот любит трубки, и он узнал, что вы любите курить именно трубку ещё до того, как вы достали её из кармана. Ещё он понял, что вы сотрудник газеты.
— Как он мог узнать это?
— Чернила. У него отличный нюх на чернила.
— А что ещё?
— В данный момент он передаёт мне сообщение. Он говорит мне, что уже пора подавать первое блюдо, в противном случае он не получит своего обеда до полуночи и останется голодным.
Маунтклеменс вышел из комнаты и вскоре вернулся с подносом, полным горячих пирожков.
— Если вы не возражаете, — сказал он, — первое блюдо мы отведаем прямо в гостиной. У меня нет слуг, и поэтому, надеюсь, вы простите меня, если мы обойдемся без формальностей.
Корочка была слоёной, начинкой служил воздушный заварной крем с частичками сыра и шпината. Квиллер смаковал каждый кусочек.
— Возможно, вы заинтересовались, — сказал критик, — почему я предпочитаю управляться без слуг. Я патологически боюсь ограбления и не хочу, чтобы посторонние приходили ко мне в дом и узнавали о тех ценностях, которые я здесь храню. Будьте любезны, не упоминайте в городе о моей коллекции.
— Конечно, если вы этого хотите.
— Просто я знаю, что такое журналисты. Все они охотники за информацией в силу инстинкта и привычки.
— Вы хотите сказать, что все мы только сплетники, — дружелюбно сказал Квиллер, наслаждаясь последними кусочками заварного крема и гадая, что же за этим последует.
— Просто я хочу сказать, что значительная часть информации — достоверной и наоборот — добывается во время дружеских бесед за кружкой пива в баре пресс-клуба. Тем не менее я чувствую, что вам можно верить.
— Спасибо.
— Какая жалость, что вы не пьете вино. Я собирался по такому случаю открыть бутылочку «Шато Клоз д'Эстуркель» урожая сорок пятого года. Это превосходное вино, отлично выдержанное, даже лучше, чем вино разлива двадцать восьмого года.
— Непременно откройте её, — ответил Квиллер. — Я получу удовольствие, наблюдая, как вы наслаждаетесь этим вином. Честное слово.
Глаза Маунтклеменса блеснули. — Тогда я налью вам стакан виноградного сока. Я держу сок в доме для него.
— Для кого?
— Для Као Ко Куна.
Лицо Квиллера постепенно приняло озадаченное выражение.
— Это кот, — пояснил Маунтклеменс. — Простите меня, я совсем забыл вас представить. Он просто обожает виноградный сок, особенно очищенный. И не какой-нибудь, а лучшего сорта. В этом деле он знаток.
— А выглядит как обыкновенный кот, — заметил Квиллер.
— Удивительное создание. В нём развиты способности для восприятия и оценки определенных эпох в истории искусства. Хотя я не согласен с его выбором, всё же признаю его право на независимость. Также он может читать заголовки газет. Это, впрочем, вы ещё увидите, когда нам принесут последний выпуск. Теперь, надеюсь, мы готовы к тому, чтобы отведать суп.
Критик отдёрнул в сторону тёмно-красные занавески. Из глубокой ниши на Квиллера пахнуло ароматом омаров. Тарелки с супом, густым и жирным, стояли на изрядно потертом столе, которому, казалось, было несколько сотен лет. Горели толстые свечи в железных подсвечниках. Когда Квиллер уселся в резное кресло с высокой спинкой, он услышал какой-то звук, доносящийся из гостиной. Звук сопровождался горловым урчанием. В нишу пожаловал кот со светлой шерстью, чёрной мордой и миндалевидными глазами.
— Это Као Ко Кун, — представил кота Маунтклеменс. — Он был назван так в честь художника тринадцатого века, он и сам обладает достоинством и изяществом китайского художника.
Као Ко Кун неподвижно стоял и смотрел на Квиллера. Квиллер тоже смотрел на Као Ко Куна. Он видел перед собой длинного, сухого, мускулистого кота с лоснящейся шерстью и выражением невероятной самоуверенности и превосходства в глазах.
— Если он думает, — сказал Квиллер, — что знает, что я думаю о том, что знаю, о чём он думает, то мне, пожалуй, лучше уйти.
— Кот просто изучает вас, — сказал Маунтклеменс, — а когда он концентрируется на чём-то, то кажется суровым. Он изучает вас, ваши глаза, нос и бакенбарды. Полученные по всем четырём каналам исследования будут переданы в центральный пункт для синтеза и оценки, и на основании полученного приговора будет ясно, можно ли отнестись к вам благосклонно.
— Спасибо за разъяснение, — сказал Квиллер.
— Кот ведет уединённый образ жизни и к чужим относится с недоверием.
Выждав время, необходимое для изучения гостя, кот прекратил осмотр и беззвучно, без видимых усилий взвился в вертикальном прыжке к высокому потолку комнаты.
— Вот это да! — воскликнул Квиллер. — Вы видели это?
Удобно устроившись на полке под самым потолком, Као Ко Кун принял величественную позу и с нескрываемым интересом начал смотреть на происходящее внизу.
— Для сиамского кота семифутовый прыжок вполне обычен, — сообщил Маунтклеменс. — Коты обладают множеством талантов, в которых отказано человеку, и тем не менее мы пытаемся оценивать их по нашим человеческим критериям. Чтобы понять кота, нужно осознать, что он обладает своими талантами, своей точкой зрения, даже своей собственной моралью. Неспособность кота говорить по—человечьи отнюдь не делает это животное более низким по развитию. К способности говорить коты относятся с презрением. Зачем им говорить, если они могут общаться не используя слова? Между собой коты общаются совершенно свободно и терпеливо пытаются донести свои мысли и знания до человека. Но для того чтобы понять его, нужно расслабиться и стать более восприимчивым.
Критик говорил совершенно серьёзно и даже назидательно.
— В большинстве случаев, — продолжал он, — общаясь с человеком, котам приходится прибегать к пантомиме. Као Ко Кун использует сигналы, которые нетрудно изучить. Чтобы привлечь к себе внимание, он скребет предметы. Проявляя подозрительность — фыркает. Он трется о лодыжки, когда хочет услужить, и показывает зубы, когда выражает свое несогласие. Он также может задаваться, правда по—кошачьи.
— Это я уже вижу!
— Всё очень просто. Когда кот, который является образцом изящества и красоты, внезапно принимает надменную позу, морщит морду и скребет свое ухо, он ясно говорит вам: «Сэр, подите-ка вы к чёрту!»
Маунтклеменс убрал тарелки из-под супа и принёс жареного цыпленка в каком—то темном таинственном соусе. Сверху донесся пронзительный вой.
— Для того чтобы принять и понять сообщение подобного рода, — заметил Квиллер, — антенна совершенно не нужна.
— Отсутствие антенны в человеческом организме, — заявил критик, — я рассматриваю как огромный недосмотр природы. Только подумайте, каких высот мог бы достичь человек в области коммуникации и прогнозирования, если бы обладал хоть какими-нибудь простейшими щупальцами, например усами! То. что мы называем сверхчувствительным восприятием, для кота — обычное дело. Он знает, что вы думаете, что вы собираетесь делать, где вы были. Я бы с удовольствием обменял один глаз и одно ухо на полный набор кошачьих усов в хорошем рабочем состоянии.
Квиллер положил вилку на стол и аккуратно вытер усы салфеткой.
— Всё это очень интересно, — сказал он, кашлянул и наклонился к хозяину дома: — Вы хотите узнать кое-что? У меня есть забавное соображение относительно моих усов. Никому и никогда я этого не говорил, но, с тех пор как я отрастил себе усы, у меня появилось странное чувство, будто я стал восприимчивее к событиям, которые должны случиться в будущем. Вы понимаете, о чём я говорю?
Маунтклеменс одобрительно кивнул.
— Я бы не хотел, чтобы об этом судачили в пресс-клубе все кому не лень, — сказал Квиллер. Маунтклеменс согласился с ним. — Мне кажется, что сейчас я вижу всё, что меня окружает, более ясно.
Маунтклеменс понял.
— Иногда мне кажется, я предчувствую, что должно произойти, и мне удается оказаться в нужном месте в нужное время. Подчас это пугает.
— Као Ко Кун может то же самое.
Сверху до них донеслось утробное воркование, кот поднялся, напряженно изогнул спину, широко зевнул и спрыгнул на пол с бархатистым глухим стуком.
