— Не исключено, — согласился Вулф. — Располагаете ли вы какими-либо свидетельствами в этом отношении?
— Нет.
— А что насчёт нас шестерых? Исключим здесь присутствующих. Остаётся трое. Можете ли вы сказать мне что-либо о них?
— Нет.
— В таком случае боюсь, что сегодня мы никуда не продвинемся. — Вулф взглянул на часы, положил руки на край стола, отодвинулся вместе с креслом и встал. — Уже полночь. Могу заверить вас, сэр, что со мной шутки плохи. Я вполне в состоянии их различить и ответить адекватно. — Он встал. — К завтрашнему утру я, вероятно, буду располагать более конкретными сведениями. Скажем, к двенадцати дня. Сможете ли вы быть здесь в двенадцать? Если я приду к какому-либо выводу, мне не хотелось бы обсуждать это по телефону.
— Думаю, сумею, — ответил, тоже встав, Шетук. — Приду обязательно. У меня заказан билет на самолёт в Вашингтон на три часа.
— Хорошо. Значит, до завтра.
Я проводил нашего гостя до двери, запер её, задвинув и щеколду, и вернулся в офис. Я думал, что Вулф уже отправился к себе в спальню. Оказалось, ничего подобного. Он опять сидел в своём кресле и, судя по выражению лица, о чём-то напряжённо думал.
— Значит, решили использовать и Шетука? — раздражённо спросил я. — Он главное действующее лицо?
— Помолчи, Арчи.
— Слушаюсь, сэр. Или он начальник мисс Брюс, и вы решили прекратить расследование?
Ответа не последовало.
Я подошёл к полке, взял гранату, подбросил её в воздух и поймал. Он вздрогнул.
— Эта штука, — сказал я, — принадлежит армии. Как, впрочем, и я, о чём вы мне постоянно напоминаете. Я не спрашиваю, откуда она взялась, раз вы требуете, чтобы я молчал. Но я отнесу её к себе в комнату и утром верну на Данкен-стрит.
— Чёрт бы тебя побрал! Дай её мне.
— Нет, сэр. Я вам уже сказал. Если я дал клятву верности отечеству, как вы выражаетесь, утром первым делом отнесу гранату генералу Файфу и скажу ему…
— Заткнись!
Я стоял, со злостью глядя на него. Он с такой же злостью смотрел на меня, будто я совершил нечто такое, чего он был не в силах вынести, но ничего не стал объяснять.
— Арчи, — наконец начал он, — я подчиняюсь обстоятельствам. Что обязан делать и ты. Но кое-что я тебе скажу. Например, насчёт чемодана. Его металлическая рама оказалась выгнутой по всему периметру. Как может взрыв снаружи, на каком бы расстоянии он ни произошел, выгнуть раму? Значит, граната в момент взрыва была в чемодане. Многочисленные дыры и разрывы, причинённые осколками, это подтверждают. Они не вогнуты, а выгнуты.
Я положил гранату ему на стол.
— Следовательно, — продолжал он, — полковник Райдер был убит. Граната, лёжа в чемодане, сама по себе взорваться не могла. Исключается и самоубийство. Райдер не был идиотом. Чтобы убить себя, он не стал бы вытаскивать гранату из ящика и класть её в чемодан, чтобы, когда ему заблагорассудится, сунуть руку в чемодан через закрытую крышку и дёрнуть за запал. Только так он должен был поступить, потому что рама крышки тоже выгнута. Нет, это не самоубийство. Это ловушка. — Он взял гранату со стола и показал на толстый конец запала. — Видишь эту выемку? Я кладу гранату в чемодан, привязываю к одному концу запала верёвку — сойдёт даже узкая ленточка, оторванная от носового платка, — почти закрываю крышку, оставив себе достаточно места для завершения работы, присоединяю другой конец верёвки к подкладке крышки, скорее всего канцелярской скрепкой, взятой со стола, и закрываю крышку. На всё это требуется две, от силы три минуты. Когда бы и где бы полковник Райдер ни открыл чемодан, его ждала смерть. Поскольку крышка была закрыта, когда взорвалась граната, значит, он, не заметив верёвки, сделал попытку небрежно открыть чемодан, чтобы что-то туда бросить и тотчас захлопнуть. Разумеется, даже если бы он и заметил, ничего бы не изменилось.
Я внимательно его слушал. Когда он умолк, я кивнул.
— Ясно, — согласился я. — Но вот чего я не понимаю: сержант Брюс взяла остатки чемодана, чтобы…
— Нет, — коротко ответил он и убрал гранату в ящик своего стола. — Вот и всё.
— Вы так и не объяснили мне… — фыркнул я.
— На сегодня хватит. — Он встал. — Приходи ко мне в комнату в восемь утра, когда Фриц принесёт завтрак. Захвати свой блокнот. У меня будут для тебя кое-какие поручения. Завтра нам предстоит трудный день. Мы поставим ловушку, несколько более изобретательную, нежели та, что была поставлена на Райдера.
В 10.55 на следующее утро я сидел на краю своего стола в нашем офисе, разглядывая сцену и реквизит. Всё это, следуя указаниям Вулфа, приготовил я сам, но зачем и для чего, понятия не имел.
Вулф оказался прав в одном отношении. Для меня, во всяком случае, день этот был насыщен работой. После раннего завтрака я зашёл к нему в комнату, где мне было сказано, что я должен делать. Не зачем и для чего, а просто что. Затем я отправился на Данкен-стрит, где мне пришлось спешить, потому что генерал Файф появился у себя в офисе почти в десять. Переговорив с ним, я вернулся домой и приготовил весь реквизит, что вовсе не требовало тщательной и длительной подготовки, ибо состоял тот из трёх вещей: одна — на моём столе и две — на столе у Вулфа, в том числе большой конверт, который прибыл с утренней почтой. На нём был напечатан на машинке адрес Ниро Вулфа и ещё одна строка внизу: «Вскрыть в шесть вечера во вторник 10 августа, если от меня не поступит дальнейших указаний».
В левом верхнем углу был адрес отправителя:
Полковник Хэролд Райдер,
633 Кэнделвуд-стрит,
Нью-Йорк.
Взяв конверт в руки, я определил, что в нём находится несколько страниц и что его ещё не вскрывали. Лежал он на столе у Вулфа чуть правее середины, под пресс-папье, а роль пресс-папье выполняла граната, точно такая же, какой был убит Райдер.
В адресе, напечатанном на машинке, буква «э» была чуть ниже строки, а «с» немного правее, чем следовало. Значит, печатали на той же самой машинке, на которой были напечатаны любимое стихотворение сержанта Брюс и анонимное письмо, полученное Шетуком.
На моём столе лежал мой собственный рыжей кожи чемодан, которым я пользовался для краткосрочных отъездов из Нью-Йорка. Мне было велено положить в него что-нибудь — рубашки, несколько книг, что угодно, лишь бы он лежал на столе.
По всей вероятности, это и была ловушка: конверт, граната и чемодан. Я не имел ни малейшего представления, кто должен был в неё попасть, каким образом, когда и почему. Если исходить из дальнейших указаний, которые я получил, это была весьма беспомощная попытка кого-либо заарканить. Я немного разрядился, произнеся вслух несколько слов, которых мог бы набраться в солдатских бараках, доведись мне там жить, оставил место действия и, поднявшись на три пролёта лестницы, встретил Вулфа в оранжерее, где он приводил в порядок торфяной мох.
— Полный порядок, — доложил я.
— Все предметы в офисе? — поинтересовался он, не отрываясь от своего занятия.
— Да.
— Ты попросил их прийти вовремя?
— Да. Лоусона в четверть двенадцатого, Тинэма в половине двенадцатого, Файфа без пятнадцати двенадцать. Брюс и Шетука вы пригласили сами.
— Фриц? Панель?
— Я уже сказал, что всё в полном порядке, — ледяным тоном отозвался я. — Но вот для чего это, одному богу известно.
— Успокойся, Арчи, — пробормотал Вулф, раздвигая мох, — я сам нервничаю. Дело это щекотливое. Если все пойдёт не так, как я полагаю, боюсь, убийцу мы так и не поймаем. Кстати, соедини меня с Кремером.
Когда я выполнил это распоряжение, воспользовавшись телефоном в оранжерее, Вулф устроил целое представление:
— Доброе утро, сэр. Насчёт того, что случилось на Данкен-стрит. Я обещал вам сообщить своё мнение утром. Это было преднамеренное убийство. Пока я не в силах ничего добавить, но события могут иметь продолжение в самое ближайшее время. Нет, сэр, таким образом вы не поступите. Это глупо. Каким образом, разве я вам ничего не объяснил? Если вы явитесь сюда без моего разрешения, вас просто не впустят. Надеюсь, что сумею позвонить вам во второй половине дня и сообщить, кто убийца и откуда его забрать. Конечно, нет! Нет, сэр!
Он положил трубку и, издав своё вечное «пф!», снова занялся мхом.
— Ух как Кремер разозлится, если ваша ловушка не сработает, — заметил я.
Он пожал плечами.
— А теперь пора браться за дело. Сколько сейчас времени?
— Восемь минут двенадцатого.
— Отправляйся в альков. Лейтенант Лоусон может явиться раньше назначенного.
Я вышел из оранжереи.
Не могу припомнить, когда я в последний раз чувствовал себя таким дураком. Никаких сложностей. Мне предстояло стоять в алькове у той панели, на которой был «глазок», позволяющий видеть весь офис. По прибытии очередного посетителя Фриц должен был сказать, что Вулф спустится через десять минут, проводить визитёра в офис и выйти, плотно прикрыв за собой дверь. Я же обязан был следить за действиями посетителя, пока он будет пребывать в одиночестве. Если он будет сидеть, не двигаясь с места, всё в порядке. Ему не возбраняется даже прикоснуться к чему-нибудь, рассмотреть и снова положить. Но если он предпримет нечто более радикальное, я обязан позвонить Вулфу из кухни и доложить о происшедшем. А пока мне следовало наблюдать и молчать.
