Это был Эштон Маккелл.
Он выглядел усталым. Но при виде ее его лицо прояснилось.
— Ну, на сегодняшний вечер нация в безопасности, — сказал он. — Старый Эш Маккелл дал президенту… добрый вечер, Шейла… — Эштон поцеловал ее и опустился на оттоманку, — добрый совет. Теперь он должен только ему последовать… Что-то не так, милая?
Шейла покачала головой. Ее руки сжимали шею.
Эштон подошел к ней:
— Что случилось? Почему ты так держишь руки?
— Эш… я не могу тебе рассказать…
— Ты порезалась?
— Нет…
— Кто-то тебя ударил?
— Пожалуйста, Эш…
— Дай мне взглянуть на твою шею.
— Ничего страшного, Эш…
— Не понимаю. — Эштон явно был сбит с толку.
— Я неважно себя чувствую. Ты не обидишься, если…
— Хочешь, чтобы я ушел?
Шейла кивнула, сдерживая слезы. Поколебавшись, Эштон похлопал ее по плечу, поднял чемодан и шляпу и вышел.
* * *
После ухода Эштона Маккелла Шейла несколько минут смотрела в окно на ночной город. Потом повернулась, вошла в кабинет, отодвинула в сторону несколько неоконченных эскизов, достала из ящика лист писчей бумаги и конверт, села и начала быстро писать:
«14 сентября
Сегодня вечером Дейн Маккелл спросил, может ли он зайти в мою квартиру и чего-нибудь выпить. Я сказала, что должна работать, но он настаивал. Затем он отказался уходить, и никакие мои слова на него не действовали. Я вышла из себя и ударила его по лицу. Тогда он попытался задушить меня. Я ничего не придумываю, и это не истерика — он схватил меня за горло и стал душить, ругая меня скверными словами, а потом швырнул на пол и выбежал из квартиры. Еще минута, и я бы умерла от удушья. Я уверена, что Дейн Маккелл опасный человек.
Шейла Грей».
Даже не перечитав письмо, Шейла спрятала его в конверт, запечатала сургучом и написала на конверте: «Вскрыть только в случае моей смерти от неестественных причин». Порывшись в ящике, она вынула большой конверт, положила в него первый, тоже запечатала и подписала: «Для полиции». Потом сунула конверт в верхний ящик стола, но тут же, закусив губу, покачала головой, вытащила конверт из ящика и бросила на стол. «Утром найду для него лучшее место», — подумала она.
Снова чувствуя тошноту и головокружение, Шейла отошла к креслу и опустилась на него. Ей казалось, что она умирает. «Мне наплевать, если я умру прямо сейчас», — подумала Шейла и закрыла глаза…
* * *
Она не сразу поняла, почему сидит в кресле, потом все вспомнила и посмотрела на часы. Прошло десять минут.
Шейла снова пошла в ванную, смочила полотенце холодной водой и приложила к глазам и шее. «Боже мой, что за кошмар!» — думала она.
Сон отпадал полностью, творческая деятельность вроде бы тоже. Оставалось только вернуться к чертежному столу или лечь в постель, приняв снотворное… А впрочем, можно заняться рутинной работой — проверять счета, сравнивать образцы, делать заметки…
Шейла снова села за письменный стол в кабинете.
Все обернулось чудовищной мерзостью. Лучше поскорее об этом забыть — но сможет ли она когда-нибудь забыть пальцы, сжимающие ей горло? Она потянулась к пачке бумаг, но ее рука застыла в воздухе.
Кто-то был в гостиной.
Усилием воли Шейла поднесла руку к телефону и сняла трубку.
Человек потихоньку прошел из гостиной в спальню. В трубке послышался голос. Шейла вздрогнула.
— Оператор? — шепнула она, стараясь не стучать зубами. — Соедините меня с полицией.
— Это срочно?
— Да!
Какое-то время было слышно лишь гудение кондиционера. Потом в трубке раздался мужской голос:
— 17-й участок, сержант Тьюмелти.
— В моей квартире посторонний.
— Кто говорит? Пожалуйста, ваш адрес и номер телефона.
Шейла назвала их.
— Поскорее! — прошептала она.
— Не паникуйте, мисс Грей. Заприте дверь комнаты, где вы находитесь. Мы пришлем кого-нибудь…
— Слишком поздно! — крикнула Шейла. — Нет-нет, не надо стрелять!..
* * *
При звуке выстрела сержант Тьюмелти автоматически записал время — 22.23 — и резко произнес:
— Мисс Грей? Это был выстрел или…
Он узнал следующий звук. Это был щелчок трубки, положенной на рычаг.
Сержант немедля приступил к делу.
* * *
В начале первого ночи Дейн, увидев освещенные окна в квартире родителей, поднялся и застал свою мать одну в музыкальной комнате. Она смотрела по телевизору старый фильм «Кволити-стрит» по написанной в 1901 году пьесе Джеймса Барри. Кровь и перестрелки на экране были не для Лютеции. Несмотря на протест Дейна, она выключила телевизор и поцеловала сына в лоб.
— Хочешь что-нибудь поесть, дорогой? Или холодного лимонада?
— Нет, мама, спасибо. Отец не вернулся?
— Нет. Думаю, он заночевал в Вашингтоне. В конце концов, он взял с собой чемодан.
— А ты чем занимаешься? — Дейн бродил по музыкальной комнате.
— Просто бездельничаю. Слуги ушли в восемь, а я с тех пор сижу здесь и смотрю телевизор.
— Мама…
— Да, дорогой? — улыбнулась Лютеция.
— Я должен задать тебе один вопрос. Очень личный.
— Вот как? — Она выглядела озадаченной. Специфическая тема его вопроса явно не могла прийти ей в голову.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я не стал бы спрашивать об этом, не будь у меня очень веских причин. — Он лихорадочно подыскивал нейтральный способ сформулировать свой вопрос.
— Конечно, дорогой. — Лютеция неуверенно улыбнулась.
Дейн нашел способ.
— Помнишь аннулирование брака ван дер Брукина?
Лютеция вспомнила и сразу покраснела.
— Его второго брака?
Она нехотя кивнула.
— Я должен спросить тебя, не происходит ли у вас с папой то же самое?
— Дейн! Как ты смеешь!
— Прости, мама, но я должен знать. Да или нет?
Лютеция отвела взгляд, ломая руки.
— Ну?
Он едва расслышал ее ответ:
— Да.
Выходит, Шейла говорила чистую правду. Дейн никогда в жизни не был так ошарашен.
— Но я не понимаю, мама. Почему ты не рассказала мне раньше, когда мы обсуждали…
— Есть вещи, о которых нельзя рассказывать даже собственным детям, — чопорно произнесла Лютеция. — Особенно детям.
— Мама, я уже не ребенок и давно знаю жизнь, хотя в этом отношении меня воспитывали почти как тюльпан. — Вновь почувствовав гнев, он закусил губу, и боль утихла. — Если папа страдает… ну, таким состоянием, каким же образом он мог, по твоим словам, изменять тебе?
— Измена не всегда бывает… физической. — Ее губы скривились. — Бывает и духовная измена. Родители твоего отца прожили вместе пятьдесят один год, и им не приходилось искать других мужчину или женщину.
— Мама, мама…
Дейн недоуменно смотрел на нее. Как он мог дожить до такого возраста, так мало зная о своих родителях? Его отец, терзаемый физическими и психологическими проблемами, развлекался карнавальным переодеванием, как какой-нибудь персонаж Э. Филлипса Оппенхайма или Конан Дойла, чтобы посетить другую женщину, с которой он даже не мог спать, а мать изобретала туманные концепции «духовной измены», скрывая оскорбленные викторианские чувства…
— Мама. — Дейн подошел к ней, наклонился и взял ее за руки. — Я только теперь понимаю, как тяжело это было для тебя. Хочешь, чтобы я остался ночевать?
Лютеция начала готовить для сына его старую комнату с усердием женщины, приветствующей возвращение сына из трехлетнего китобойного плавания. Дейн лег в кровать, уставясь на колледжские флаги на стенах. Он знал, что мать молится на коленях в своей комнате, и завидовал ей. Его мысли блуждали, но упорно возвращались к Шейле Грей. Что он чувствовал? Брезгливость? Стыд? Отвращение?
Во всяком случае, для своих поступков этим вечером Дейн не мог найти оправдания.
* * *
Следующим утром, одеваясь и думая о том, что скоро осень, а он надеялся закончить книгу к концу года — теперь эта цель казалась недостижимой, — Дейн потянулся за сигаретой. Но коробка на столике у кровати была пуста, и он начал шарить в карманах пиджака.
Дейн нашел скомканную пачку сигарет, но серебряный портсигар исчез. С бешено колотящимся сердцем он осознал, что не видел его после вчерашнего визита в квартиру Шейлы.
Найдя зажигалку, он закурил сигарету, стоя в одном носке и твердя себе: «Забудь ее!», потом продолжил одеваться. Руки его тряслись.
Войдя в столовую, Дейн едва не вскрикнул. Отец сидел за столом, потягивая кофе. Когда же он вернулся? И с какой выдумкой? Старший Маккелл выглядел изможденным, словно не спал всю ночь; его одежда была измята. Что было против всяких правил.
— Доброе утро, папа. Как твоя поездка?
— Отлично. — Голос Эштона звучал глухо, а глаза были налиты кровью. Он то поднимал, то ставил кофейную чашку, передвигал блюдце, теребил щипцы для сахара. Дейн почувствовал облегчение, когда его мать присоединилась к ним.
