Проводник было опешил, но быстро нашелся:
— Наверняка кто-нибудь из пассажиров открыл ее — захотел посмотреть на сугробы.
— Возможно, — согласился Пуаро. Минуту-две он задумчиво постукивал по столу.
— Мсье не винит меня в недосмотре? — робко спросил проводник.
Пуаро благосклонно улыбнулся.
— Вам просто не повезло, мой друг, — сказал он. — Кстати, пока не забыл, еще одна деталь: вы сказали, что звонок раздался в тот самый момент, когда вы стучали в дверь мистера Рэтчетта. Да я и сам это слышал. Из какого купе звонили?
— Из купе княгини Драгомировой. Она велела прислать к ней горничную.
— Вы выполнили ее просьбу?
— Да, мсье.
Пуаро задумчиво посмотрел на лежащий перед ним план вагона и кивнул.
— Пока этого достаточно, — сказал он.
— Благодарю вас, мсье.
Проводник поднялся, посмотрел на мсье Бука.
— Не огорчайтесь, — добродушно сказал директор. — Вы ни в чем не виноваты.
Пьер Мишель, просияв, вышел из купе.
Глава вторая
Показания секретаря
Минуты две Пуаро пребывал в глубоком раздумье.
— Учитывая все, что нам стало известно, — сказал он наконец, — я считаю, настало время еще раз поговорить с Маккуином.
Молодой американец не заставил себя ждать.
— Как продвигаются дела? — спросил он.
— Не так уж плохо. Со времени нашего последнего разговора мне удалось кое-что установить… и в частности, личность мистера Рэтчетта.
В порыве любопытства Гектор Маккуин даже подался вперед.
— И кто же это? — спросил он.
— Как вы и подозревали, Рэтчетт — фамилия вымышленная. Под ней скрывался Кассетти, человек, организовавший самые знаменитые похищения детей, в том числе и нашумевшее похищение Дейзи Армстронг. На лице Маккуина отразилось изумление, но оно тут же сменилось возмущением.
— Так это тот негодяй! — воскликнул он.
— Вы об этом не догадывались, мистер Маккуин?
— Нет, сэр, — твердо сказал американец. — Да я бы скорей дал отрубить себе правую руку, чем стал работать у него.
— Ваше поведение выдает сильную неприязнь, я угадал, мистер Маккуин?
— На то есть особые причины. Мой отец был прокурором, он вел этот процесс. Мне не раз случалось встречаться с миссис Армстронг, редкой прелести была женщина и удивительной доброты. Горе ее сломило. — Лицо Маккуина посуровело. — Если кто-нибудь и получил по заслугам, то это Рэтчетт, или, как там его, Кассетти. Так ему и надо. Убить такого негодяя — святое дело.
— Вы говорите так, словно и сами охотно взяли бы на себя это святое дело?
— Вот именно. Да я… — он запнулся, вспыхнул. — Похоже, что я сам даю на себя материал.
— Я бы скорее заподозрил вас, мистер Маккуин, если бы вы стали неумеренно скорбеть по поводу кончины вашего хозяина.
— Не думаю, чтобы я смог это сделать даже под страхом смерти, — мрачно сказал Маккуин. — Если вы не сочтете мое любопытство неуместным, — сказал он, — ответьте, пожалуйста, как вам удалось, ну это самое, установить личность Кассетти?
— По найденному в купе обрывку письма.
— А разве… Ну это самое… Неужели старик поступил так опрометчиво?..
— Как на это взглянуть, — сказал Пуаро.
Молодого человека его замечание явно озадачило. Он с недоумением посмотрел на Пуаро, пытаясь понять, что тот имеет в виду.
— Моя задача, — сказал Пуаро, — выяснить, что делали вчера все пассажиры без исключения. Никто не должен обижаться, понимаете? Это обычные формальности.
— Разумеется. Начинайте с меня, и я постараюсь, если, конечно, это удастся, очиститься от подозрений.
— Мне не нужно спрашивать номер вашего купе, — улыбнулся Пуаро, — вчера я был вашим соседом. Это купе второго класса, места номер шесть и семь. После того как я перешел в другое купе, вы остались там один.
— Совершенно верно.
— А теперь, мистер Маккуин, я прошу вас рассказать обо всем, что вы делали после того, как ушли из вагона-ресторана.
— Ничего нет проще. Я вернулся в купе, почитал, вышел погулять на перрон в Белграде, но тут же замерз и вернулся в вагон. Поговорил немного с молодой англичанкой из соседнего купе. Потом у меня завязался разговор с англичанином, полковником Арбэтнотом, кстати, вы, по-моему, прошли мимо нас. Заглянул к мистеру Рэтчетту и, как вам уже сообщил, записал кое-какие его указания относительно писем. Пожелал ему спокойной ночи и ушел. Полковник Арбэтнот еще стоял в коридоре. Ему уже постелили, поэтому я пригласил его к себе. Заказал выпивку, мы опрокинули по стаканчику. Толковали о международной политике, об Индии и о наших проблемах в связи с теперешним финансовым положением и кризисом на Уолл-стрит. Мне, как правило, не очень-то по душе англичане — уж очень они чопорные, но к полковнику я расположился.
— Вы запомнили, когда он от вас ушел?
— Довольно поздно. Так, пожалуй, часа в два.
— Вы заметили, что поезд стоит?
— Конечно. Мы даже удивлялись — почему. Посмотрели в окно, увидели, что намело много снегу, но это нас не встревожило.
— Что было после того, как полковник Арбэтнот попрощался с вами?
— Он пошел в свое купе, а я попросил кондуктора постелить мне.
— Где вы находились, пока он стелил постель?
— Стоял в коридоре около своего купе и курил.
— А потом?
— Лег спать и проспал до утра.
— Вы выходили из поезда вчера вечером?
— Мы с Арбэтнотом решили было выйти размяться в этих, ну как их… Виньковцах. Но стоял собачий холод — начиналась метель. И мы вернулись в вагон.
— Через какую дверь вы выходили из поезда?
— Через ближайшую к моему купе.
— Ту, что рядом с вагоном-рестораном?
— Да.
— Вы не помните, засов был задвинут?
Маккуин задумался.
— Дайте вспомнить. Пожалуй, что да. Во всяком случае, сквозь ручку был продет какой-то прут. Вас это интересует?
— Да. Когда вы вернулись в вагон, вы задвинули прут обратно?
— Да нет… Кажется, нет. Я входил последним. Не помню точно. А это важно? — вдруг спросил он.
— Может оказаться важным. Так вот, мсье, насколько я понимаю, пока вы с полковником Арбэтнотом сидели в вашем купе, дверь в коридор была открыта?
Гектор Маккуин кивнул.
— Скажите, пожалуйста, если, конечно, вы это помните, не проходил ли кто-нибудь по коридору после того, как мы отъехали от Виньковцов, но до того, как полковник ушел к себе?
Маккуин наморщил лоб:
— Один раз, кажется, прошел проводник — он шел от вагона-ресторана. И потом прошла женщина, но она шла к ресторану.
— Что за женщина?
— Не знаю. Я ее толком не разглядел. У нас как раз вышел спор с Арбэтнотом. Помню только, что за дверью промелькнули какие-то алые шелка. Я не присматривался, да и потом я бы все равно не разглядел ее лица: я сидел лицом к ресторану, так что я мог видеть только ее спину, и то, когда она прошла мимо двери.
Пуаро кивнул.
— Насколько я понимаю, она направлялась в туалет?
— Наверное.
— Вы видели, как она возвращалась?
— Кстати говоря, нет. Теперь я вспоминаю, что действительно не видел, как она возвращалась. Наверное, я просто ее не заметил.
— Еще один вопрос. Вы курите трубку, мистер Маккуин?
— Нет, сэр.
Пуаро с минуту помолчал.
— Ну что ж, пока все. А теперь я хотел бы поговорить со слугой мистера Рэтчетта. Кстати, вы с ним всегда путешествовали вторым классом?
— Он всегда. Я же обычно ехал в первом и по возможности в смежном с мистером Рэтчеттом купе: он держал почти весь багаж в моем купе, и вдобавок и я и багаж были у него под рукой. Однако на этот раз все купе первого класса, за исключением того, которое он занимал, были раскуплены.
— Понимаю. Благодарю вас, мистер Маккуин.
Глава третья
Показания слуги
Американца сменил англичанин с непроницаемым землистого цвета лицом, которого Пуаро заприметил еще накануне. Он, как и положено слуге, остановился в дверях. Пуаро жестом предложил ему сесть.
— Вы, насколько я понимаю, слуга мистера Рэтчетта?
— Да, сэр.
— Как вас зовут?
— Эдуард Генри Мастермэн.
— Сколько вам лет?
— Тридцать девять.
— Где вы живете?
— Клеркенуэлл, Фрайар-стрит, 21.
— Вы слышали, что ваш хозяин убит?
— Да, сэр.
— Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз видели мистера Рэтчетта?
Слуга подумал:
— Вчера вечером, около девяти часов, если не позже.
— Опишите мне во всех подробностях ваше последнее свидание. — Я, как обычно, пошел к мистеру Рэтчетту, сэр, чтобы прислуживать ему, когда он будет ложиться.
— Опишите подробно, в чем заключались ваши обязанности.
— Я должен был сложить и развесить его одежду, сэр. Положить челюсть в воду и проверить, есть ли у него все, что требуется.
— Он вел себя как обычно?
Слуга на мгновение задумался:
— Мне показалось, сэр, что он расстроен.
— Чем?
— Письмом, которое он читал. Он спросил, не я ли принес это письмо. Я, разумеется, сказал, что это сделал не я, но он обругал меня и потом всячески ко мне придирался.