Обречен тобой - Юлия Резник

Просто письмо… Одно из многих, приходящих любому современному человеку вместе с кучей бесполезного спама об очередных акциях в интернет-магазинах и надоевших уведомлений от соцсетей. Я даже не понимаю, почему его открываю, вместо того, чтобы по привычке отправить в корзину. Почему вчитываюсь в сухой, равнодушный к моим эмоциям текст, изобилующий канцеляризмами и медицинскими терминами, а не веселюсь, как полагается случаю.

Обвожу поплывшим взглядом приятельниц. У моей подруги и бизнес-партнерши по совместительству день рождения. Она собрала друзей в новом ресторане с панорамным видом на город и действительно очень достойной кухней, но почему-то сегодня меня не радует даже потрясающе нежный осьминог, которого так сложно не испортить.

Моргнув, возвращаюсь к письму.

Вами был заключен договор на хранение эмбрионов сроком до… Дата.

Оплаченный период оканчивается… Дата.

Меня охватывает страшная растерянность, граничащая с отупением. Я точно знаю, какое сегодня число, ведь о своем дне рождения Наташка талдычила последние две недели так точно, но вот спроси меня, какой нынче год, вряд ли я отвечу. В голове от прочитанного – полный сумбур. Я ничего, вообще ничего не понимаю.

Бежишь, бежишь от своего прошлого, а оно вот так легко, в один момент тебя настигает. Это вообще… как? И зачем? Все в этой жизни происходит для чего-то, ведь правда?

– Вик, ну что ты сидишь, малышка? Давай, хватай бокал. За мои восемнадцать! Ура!

Восемнадцать, да. Тогда все и началось. Давно дело было, учитывая, что сейчас мне без месяца тридцать.

Дышать становится тяжелее. Так происходит, сколько я себя помню – стоит переволноваться, и грудь словно солдатским ремнем стягивает. Чистая психосоматика родом из детства. Я давно проработала травмы и владею сразу несколькими техниками, позволяющими справиться с паникой, но по закону подлости ни одна из них не работает, когда это действительно нужно.

Хватаю бокал и делаю несколько жадных глотков. Пузырьки шампанского устремляются к носу, на глазах выступают слезы, но я, наконец, могу сделать первый полноценный вдох, с тех пор как залезла в почту.

– Ну, что там такого интересного пишут? – требовательно вопрошает именинница, плюхаясь в кресло рядом.

– Да ничего, Наташ. Очередной спам. – Откидываюсь на спинку: – Ты сегодня шикарно выглядишь, я говорила?

– Угу, но можешь повторить. Кто же против? – смеется. – А то, знаешь ли, молодежь наступает на пятки, – Наташка кивает в сторону соседнего столика, где гуляет стайка расфуфыренных малолеток, истинный возраст которых, впрочем, довольно сложно определить, потому что все они на одно лицо. Красивое, конечно, но сильно примелькавшееся. – Волнительно.

Тайком разглядываю девчонок. Я в их возрасте могла лишь мечтать о том, чтобы вот так куда-нибудь выбраться из нашего захудалого городка. А они сидят и, наверное, не в курсе даже, что всего в трёхстах километрах от столицы течет совершенно другая жизнь.

– Не переживай. Ты точно не посрамишь поколение «кому за тридцать», – салютую Наташке бокалом.

То есть наше поколение. Десять лет прошли как один день.

И если разбирать по пунктам, за это время я много сделала: выучилась, наладила свой маленький бизнес, обзавелась жильем и машиной, перекроила себя вдоль и поперек, ничего не оставив от той наивной неуверенной в себе девочки. А если не разбирать… Десять лет. Серьезно?

Выходит, десять лет кто-то оплачивал счета от репродуктивной клиники, где все это время хранились наши с Миром эмбрионы?

Впрочем, почему кто-то?

Существовал лишь один человек, кому это по какой-то причине могло бы понадобиться.

Самой мне поначалу было совсем не до этого. А потом я была уверена, что уже слишком поздно. Что наши эмбрионы просто уничтожили, да. Уж не знаю, как они это делают. И знать не хочу.

А выходит, их до сих пор можно использовать?

Давление подскакивает. Кровь ударяет в голову, растекаясь по лицу безобразными красными пятнами.

Черт тебя подери, Мир. Ну, вот какого хрена? Я ведь уже смирилась, что мне ни за что не стать матерью. Даже стала присматриваться к идее забеременеть от донорской яйцеклетки. Не сейчас, конечно, но в будущем, когда встречу того самого человека, с которым захочу связать свою жизнь.

– Ты почему одна, кстати? М-м-м? Не надоело прятать своего мальчика?

– Нет, сама же говоришь – вокруг полно молодых да ранних. Пусть лучше дома сидит, целее будет, – отвечаю, нацепив на губы улыбку. Наташка хохочет. Понимает, зараза, что я не могу привести в наш круг вчерашнего школьника. Это неловко. И несолидно. Считается, что молодого любовника тетям вроде нас хорошо иметь, только если ничего серьезного с ним не планируешь. Потому что в противном случае жалеть будут не «твоего мальчика», а тебя. Ведь ясно же – он рядом ненадолго.

Я все это понимаю. И принимаю правила игры, не боясь потерять голову. Собственно, я и подпустила Валеру так близко к телу лишь потому, что рядом с ним чувствую себя в безопасности. С ним мне совершенно ничего не грозит, тогда как больше всего на свете я боюсь опять по уши увязнуть в мужике. Мужчин, от которых у меня могло бы снести крышу, я обхожу десятой дорогой. Слишком живы воспоминания о том, как это – подыхать от любви. Прошедшие десять лет не смогли притупить память.

Просим связаться с нами по телефонному номеру… для решения дальнейшей судьбы договора.

Договора. Какой цинизм.

Судьбы договора, мать его.

Не моих детей. Биологически моих. Единственно возможных.

В груди что-то робко шевелится. Я так долго ничего подобного не испытывала, что далеко не сразу осознаю, что это во мне прорастает, пуская ростки, надежда. Которую я тут же с остервенением принимаюсь вытаптывать. Только, кажется, слишком поздно.

Мамочки. А ему… Ему они тоже вот так написали?! Это значит, он жив? Или…

– Ребят, у кого-нибудь есть сигарета?

– Айкос только.

– Блин. А нормальной нет?

– Давайте кальян закажем! – предлагает смутно знакомая барышня с противоположного края стола. Активно поддержав эту идею, именинница жестом подзывает кальянщика и, перепоручив его той самой девушке, переводит на меня подозрительный взгляд:

– А ты, вообще, по какому поводу курить надумала?

– Без повода. Настроение такое.

– Что хочется закурить спустя три года завязки?

– От одной сигареты ничего не будет, мамочка, – закатываю глаза.

– На, Вик…

Наташкин двоюродный брат Толик протягивает мне пачку