олдскульного Кента. С благодарностью выбиваю сигарету.
– Возьми парочку. Раз настроение покурить, одной дело точно не ограничится, – рекомендует, добродушно посмеиваясь.
Отрицательно мотаю головой. Забираю сигу и, взмахнув ей в воздухе, бросаю:
– Отойду на пару минут.
Не знаю, хорошо это или плохо, но никто не изъявляет желания составить мне компанию на террасе.
– Возьмите плед. На улице сегодня прохладно, – предлагает заботливая хостес.
– Спасибо, – киваю я, сходу набрасывая тот на плечи.
Первая затяжка – как обезбол. Видел бы меня сейчас папа. Так странно – его я тоже стараюсь не вспоминать, но это письмо выпустило наружу чертову уйму воспоминаний. И вот… Вот уже перед глазами не раскинувшаяся на километры вокруг столица, а маленький военный городок, где мой отец был царем и богом. И я – не тридцатилетняя самодостаточная женщина, а глупая, не нюхавшая жизни девчонка.
Почему я так втрескалась в Мира? Я и сейчас не знаю. В конце концов, меня было не удивить ни смазливой мордашкой, ни отличной фигурой – в нашем городе командировались бойцы элитных подразделений, а там все мужчины как на подбор. Ни одного плохонького. А Мир чем-то зацепил, да… Сразу. Так на него засмотрелась, что на ровном месте споткнулась, вызывая смешки вояк и папин строгий взгляд – дело было у него на работе.
– Чего примчалась-то, Вик? – спросил отец, заводя меня в кабинет, в котором пахло кофе и истлевшей от времени бумагой.
– Я поступила!
– М-м-м? Серьезно?
Брови отца взлетели вверх. И ведь его недоверие было вполне понятным, но мне не нужно было каждый раз напоминать о моей тупости! То, что я еле-еле окончила школу в нашем поселке, не знал разве что ленивый. Так зачем он снова и снова мне его демонстрировал? Неужели не понимал, как это больно?
– На платный, конечно, и по льготе.
– А-а-а, а то я уж было подумал…
– В столицу. Общагу дают, – выпалила, не дыша, не давая папе закончить мысль и все еще больше испортить. Взлетевшие брови отца резко опустились, столкнувшись над переносицей. Это не предвещало мне ничего хорошего. Но я знала, что на иную реакцию рассчитывать не стоит. И потому готовилась, собиралась с силами, так нужными мне, чтобы отстоять свое право вырваться из-под отцовской опеки, а заодно и из этого места, которое ненавидела всей душой, из среды, к которой совершенно не была приспособлена, несмотря на то, что в ней прошла вся моя жизнь.
– А что не так с универом в N-cке?
То, что он в пятидесяти километрах, а я для себя четко решила – если уж убегать, то как можно дальше. Чтобы при случае даже длинные руки отца не могли до меня дотянуться. Чтобы я могла строить жизнь как хочу, и самой быть себе хозяйкой.
– Он гораздо хуже. Просто посмотри рейтинги ВУЗов, и все поймешь.
– А целевой? Я выбил для тебя контракт…
– Я не хочу быть делопроизводителем!
– Да ты вообще не знает, чего хочешь! Я тебе и учебу, и место потеплей сразу после – закрепленное за тобой, соплёй, место. Думаешь, так легко будет найти работу после института, да? На кого ты там собралась поступать хоть?!
– На ландшафтного дизайнера, – бросилась я объяснять, игнорируя обидное «сопля». В тот период это вообще была моя обычная тактика – игнорирование. Иначе как? Как еще мне было выжить?
– Это что за профессия такая? – бушевал отец. – Чем они занимаются? Вот ты знаешь?
– Проектируют парки и приусадебные участки. Я люблю возиться с растениями.
Эта любовь мне досталась от матери. Матери, которая сбежала от нас, когда мне было шесть. Тогда я ее винила. Думала, как так можно, что ж это за мать, что оставила своего ребенка? Понимание пришло с возрастом. Я не могла никого судить за то, о чем сама мечтала.
– Любит она… А не ты ли ныла, когда мы у бабки картошку копали?
Я. Но сравнивать уборку картошки с созданием самой захудалой альпийской горки мог только солдафон вроде отца.
– Это другое.
– Ну да. Ладно, иди. Дома поговорим. Я сейчас занят.
Мои плечи поникли, шаркая ногами, я подошла к двери, толкнула ее и едва не врезалась в Мира. Он был очень высок. И на его фоне я выглядела совсем уж Дюймовочкой. Чтобы увидеть его необычные, цвета бутылочного стекла глаза, мне пришлось так сильно откинуть голову, что даже что-то хрустнуло в шее. Вышло смешно, но он не удостоил меня улыбкой. Просто стоял, придерживая за лопатки, как будто понимал, что еще немного, и я, пораженная в сердце стрелой Амура, просто свалюсь ему под ноги.
– Извините.
– Ничего, малышка.
– Какая она тебе малышка, Тарута?! Лапы убери от моей дочери, а то я тебе их выдерну и скормлю.
Я побелела. А мир вообще, похоже, не испугался. Подмигнул мне и прошептал:
– Продавливай свою тему. Прогнешься – будешь всю жизнь жалеть, протирая штаны на нелюбимой работе.
– Ладно, – просипела я, с трудом отстраняясь. Все же хватило мозгов не бесить отца. По факту в ту первую встречу мы с Миром обменялись всего парой фраз, а я всю ночь потом их гоняла в памяти и гадала, следует ли из его оговорки тот факт, что сам он свою работу не любит? Удивительное замечание. За которое в нашем городе можно было и огрести. Но мне оно пришлось по душе, учитывая, что и под страхом казни я не стала бы связывать свою жизнь с мужчиной, хоть сколь-нибудь похожим на отца. А так лежала под одеялом и вибрировала от накатывающих эмоций. И совсем уж, как мне тогда казалось, несбыточных фантазий.
– Вик, ты тут еще не заледенела?
Истлевшая до фильтра сигарета обжигает кожу. Чертыхаясь, отбрасываю бычок в пепельницу.
– Иду.
– Ну что такое? Ты весь вечер сама не своя, – обнимает меня Наташка.
– Голова болит. Наверное, давление на погоду упало. Не обидишься, если я прямо сейчас свалю?
– Не обижусь. Но так и знай, я не поверила ни одному твоему слову. Что-то с тобой не так. И ты мне расскажешь что.
– Звучит угрожающе, – вяло улыбаюсь. – Но да, расскажу. Обязательно. Как только сама переварю новости.
– То есть вы хотите разбить в саду огород? Я правильно
