— Даже если я усну по твоей милости… я проснусь снова… и тогда она пробудет со мной… не три часа… три дня и три ночи… и это будет стоить того.
Правой рукой он стал наносить сильные удары мне по голове, держа левую в кармане. Он уже так делал минутой раньше, но тогда я опоздал на десятую секунды. Свой коронный удар я наношу правой в область почек, поворачиваясь при этом всем корпусом в сторону удара, будто хочу развернуться на месте. Когда согласованность действий и расстояние рассчитаны верно, удар получается на славу; так было и на этот раз. В поведении моего противника наступил перелом. Он не опустился вниз, но ноги его обмякли, и на мгновение руки были парализованы. Я уже молотил его с очень близкого расстояния, работая обоими локтями, лицо мое находилось дюймах в шести от его лица, и когда я увидел, что он уже слабеет и у меня есть в запасе пара секунд, я отступил назад и врезал ему еще пару раз в область печени. Второй удар пришелся немного выше, так как он стал опускаться.
Я стоял над ним, сжав кулаки, и до меня стало доходить, что я дрожу с головы до ног и ничего не могу с собой поделать. Я услышал голос одного из водителей такси:
— Вот это да! Вот это картинка! Последние два я даже почувствовал на себе.
Я огляделся. Этот квартал населен не густо, и в это время дня был совсем пустынен. Мы не издавали никаких звуков — ни визгов, ни рева. Ни одной души поблизости, кроме двух водителей.
— А где леди? — спросил я.
— Она рванула отсюда как молния, когда он вмазал вам около моей машины, — он показал пальцем на запад. — В том направлении. А с тобой я бы не хотел поспорить.
Я пытался отдышаться. Муж поднялся на локте и, очевидно, собирался встать на ноги.
Я заговорил с ним.
— Ты, чертов охотник за собственной женой, если второй раз поднимешься на ноги, даже на одну ногу, снова получишь такую же порцию. Знаешь, кто живет в этом доме? Ниро Вульф. Я уговорил ее прийти сюда по делу, а теперь она сбежала, и будь я проклят, если я приду домой ни с чем, поэтому я возьму тебя. Кроме того, тебе надо причесаться и выпить чашку чая.
Он сидел с ошарашенным видом.
— Это правда? — спросил он. — Вы привели ее сюда, чтобы поговорить с Ниро Вульфом?
— Да.
— Тогда извините, мне очень жаль, — он с трудом поднялся на ноги. — Я никогда не перестаю думать о ней. Можно и не только чаю. Заодно хотелось бы посмотреться в зеркало.
— В таком случае поднимайся на крыльцо. Я знаю, где там зеркало. Твоя шляпа вон там, в грязи.
Один из водителей протянул ему шляпу. Я пошел за ним — семь ступенек вверх — и, открыв дверь своим ключом, впустил его внутрь. Мы повесили одежду в холле, и я повел его в кабинет. Вульф сидел за столом. Он кинул быстрый взгляд на входившего мужа, перевел его на меня и спросил:
— Какого черта ты сейчас пришел? Это та самая женщина, с которой ты сегодня ужинал?
— Нет, сэр, — сказал я. Я чувствовал себя побитым, но удовлетворенным, и дыхание уже успокоилось. — Это ее муж, Гарольд Энтони, финансист, выпускник колледжа. Он следил за ней от работы и дошел за нами до этого места. Он считал, что я веду ее сюда, чтобы вас поразвлечь. Очевидно, он знает вашу репутацию. Он целился мне в лицо, но промахнулся на тротуаре, перед входом. Пришлось кое-чему его поучить, мне потребовалось минут десять, чтобы уложить его тремя ударами в печень. Он так и растянулся на тротуаре. Верно я говорю, мистер Энтони?
— Да, — сказал он.
— О'кей, шотландское виски, бурбон?
— Побольше бурбона.
— Это у нас есть. Мистер Вульф попросит Фрица принести. Ванная в той стороне. Идите.
Сзади раздался голос Вульфа:
— Черт возьми, где же миссис Энтони?
— Увы, — ответил я ему из дверей ванной. — Придется вам подавить на сегодня свои желания. Она пошла прогуляться. Муж ее заменит.
В нескольких футах от письменного стола Вульфа стоит просторное и удобное кресло из красной кожи, а рядом с ним стоит небольшой тяжелый столик из дерева масарабунды, который используется главным образом для того чтобы клиенты выписывали на нем чеки, расплачиваясь с нами. Пока Вульф допрашивал в течение часа Гарольда Энтони, тот сидел в кресле, а рядом с ним на маленьком столике стояла бутылка бурбона. Энтони однозначно заявил, что отдел фондов компании «Нейлор — Керр» был рассадником похоти и разврата, где низменные страсти расцвели, подобно побегам сладкого картофеля.
Мистер Энтони поставил рекорд: с тех пор как он вернулся в ноябре из армии, он выследил четырех мужчин, направлявшихся с его женой в разные места; одному из них даже пришлось отправиться в больницу со сломанной челюстью. Был ли среди них человек по имени Уалли или Мур, он не знал.
У мистера Энтони было алиби: вечер четвертого декабря он провел в кегельбане с друзьями. Они разошлись около половины двенадцатого, и он пошел домой. Когда Вульф отметил, что у него оставалось очень много времени, чтобы добраться на машине до Тридцать девятой улицы и сбить Мура, Энтони, не сомневаясь, согласился, но добавил, что воспользоваться автомобилем не смог бы, так как тот, видимо, был украден не позднее двадцати минут двенадцатого, когда владелец, вернувшийся из театра на место, где он запарковал автомобиль, обнаружил пропажу.
— Получается, — прокомментировал Вульф, — что за обстоятельствами смерти Мура вы следили с интересом и усердием. По газетам?
— Да.
— Почему вас это интересовало?
— Потому что в газетах были снимки Мура, и я узнал в нем человека, которого видел с моей женой за несколько дней до этого.
— Где?
— Они садились в такси на Бродвее, в центре.
— Вы с ним разговаривали?
— Да, я ему кое-что сказал, а потом слегка остудил.
— Остудили? Каким образом?
— Я так ему врезал, что он отлетел до середины улицы, и затем забрал свою жену.
— Вот как? — Вульф сердито посмотрел на него. — Вы что-то плохо соображаете. Вы сказали, что не знаете, был ли Мур среди поклонников вашей жены, которых вы били.
— Конечно, я так и сказал, — ничуть не смутился муж. — Какого черта, сначала я не знал, а потом вы стали про это спрашивать.
Он действительно стал другим человеком. Сидя здесь с двумя мужчинами, попивая хороший бурбон, он стал уравновешенным, зная себе цену. Я бы не узнал в нем разъяренного самца лося с дикими глазами, потерявшего самообладание, увидев, как я помогал секретарше главного делопроизводителя выйти из такси, если бы не полоска пластыря, закрывавшая ссадину на его щеке. Эту ссадину он получил в результате того, что я на миг совсем забыл, какими твердыми для костяшек кулака могут быть скулы.
Сперва, после того, как мы побывали в ванной и вернулись в кабинет, он был очень подозрителен и давал уклончивые ответы, даже выпив порцию виски, пока не убедился окончательно, что я действительно хотел привести сюда Розу по делу. Затем, когда он выяснил, что речь идет о расследовании смерти Уальдо Уилмота Мура, он мгновенно сообразил, что если он хочет, чтобы мы помогли ему держать его жену как можно дальше от этого дела, лучшей линией поведения для него является полное и откровенное сотрудничество. По крайней мере, так мне казалось, и к тому времени, когда мы добрались до его алиби на четвертое декабря, я был почти готов считать его отличным парнем.
Примерно без четверти десять он ушел, но не потому, что бутылку опорожнили и у Вульфа кончились вопросы, — приехал Саул Пензер. Я открыл дверь и впустил его, и пока он шел в кабинет, муж вышел, достал с вешалки свое пальто и влез в него, постанывая и ворча без ложной скромности. Он протянул мне руку.
— Боже, теперь я всю неделю буду калекой, — признался он. — Этот твой удар правой сделает вмятину даже в танке.
Я выразил благодарность за комплимент, закрыл за ним дверь и вернулся в кабинет.
Саул Пензер, человек маленького роста, с большим носом (который мог быть принят за него только на основании теории: нос — это все, что нужно лицу) и всегда выглядевший так, будто последний раз брился накануне, был лучшим независимым сыщиком в Нью-Йорке. Саул был единственным человеком, которому я мог бы дать подписанный, но не заполненный чек и забыть об этом. Он пришел к Вульфу с докладом, и, судя по тому, что он рассказал, задание свое он получил сегодня утром от Вульфа, который позвонил ему, как только я вышел из дома.
Его сообщение было очень насыщенным и охватывало многие направления. Он разговаривают с сотрудниками полиции, работавшими по этому делу, изучил три подшивки газет, видел запись, сделанную капитаном Воуэном из центрального участка, и даже видел владельца автомобиля; собранные им сведения являли собой наиболее полную коллекцию отрицательных результатов, какую я когда-либо видел. Никаких отпечатков пальцев в автомобиле, никто не имел ни малейшего представления, что делал Мур на Тридцать девятой улице, никто не видел, как машину потом запарковали на Девяносто пятой улице, — нигде не было ни малейшей ниточки. Полиция знала о дружбе Мура и миссис Пайн и о его любовных похождениях в «Нейлор — Керр», а также ряд другах фактов о нем, явившихся новостью для меня, но ни один из них не мог помочь пролить свет на эту историю. Теперь для полиции дело это было прошлым — у нее были другие дела, если не принимать во внимание то, что убийство в результате наезда всегда оставалось для полиции незавершенным делом, покуда преступник не схвачен.
