Компаньонка лишь укрепилась в своих подозрениях, когда обнаружила в мусорной куче маленький стеклянный пузырек с несколькими оставшимися на дне каплями. Она отнесла его местному аптекарю, который сделал анализ жидкости и выяснил, что в ней содержался морфий.
Здесь Холмс снова замолчал и повернулся к мисс Крессуэлл, которая, подняв вуаль, молча внимала рассказу моего друга. Ее простое, но приятное лицо было совершенно спокойно, лишь руки в черных перчатках, лежавшие на коленях и судорожно сцепленные в замок, выдавали внутреннее напряжение.
– Впрочем, это ваша история, мисс Крессуэлл, – заметил Холмс. – Быть может, вы сами поведете рассказ, если это не причинит вам чрезмерных страданий?
– Благодарю вас, мистер Холмс, – серьезно ответила мисс Крессуэлл. – В общем-то вы уже почти все рассказали. Получив ответ аптекаря, я сразу телеграфировала внуку своей хозяйки, который не откладывая приехал к нам, прихватив с собой адвоката. Я отослала Фэрроу с каким-то поручением в деревню, и как только он ушел, внук миссис Найт и его адвокат обыскали спальню Фэрроу и там, в его шкафу, обнаружили пропавшие деньги и драгоценности. Кроме того, они нашли какие-то пилюли и порошки, которыми он, без сомнения, собирался напичкать миссис Найт. Я убеждена, что он замыслил убить ее после того, как она под влиянием морфия, который он ей давал, изменила бы завещание в его пользу. Эта догадка подтверждалась тем, что среди его вещей был также найден черновой набросок нового завещания, по которому она, в благодарность за «преданность и верность», оставляла своему секретарю пять тысяч фунтов.
На последних словах мисс Крессуэлл чуть было не разрыдалась, но с похвальным мужеством взяла себя в руки и продолжала:
– Тем временем Фэрроу исчез. Думаю, вернувшись домой и увидев у входа экипаж, в котором приехали внук хозяйки и адвокат, он что-то почуял. Возможно, его встревожило мое поведение, ибо, когда я отсылала его с поручением, мне стоило больших трудов скрыть свое отвращение.
Послали за полицией. В его комнате вновь был произведен обыск. Кроме того, стали опрашивать людей в округе, надеясь установить его местонахождение; выяснилось, что на железнодорожной станции видели человека, похожего на Фэрроу: он купил билет до Лондона. Насколько мне известно, его так и не нашли.
Голос ее задрожал, и она замолчала. Холмс, видя ее страдания, опять стал рассказывать сам.
– Когда я расспросил своего осведомителя, – продолжал он, уже не запинаясь на последнем слове, – то оказалось, что, к великому счастью, внук миссис Найт до сих пор состоит в переписке с мисс Крессуэлл, поэтому я смог ее навестить. Я объяснил ей суть дела, и она любезно согласилась принять в нем участие, поскольку, когда мы сравнили описания Фэрроу и Адамса, все приметы, включая необычные мочки ушей, совпали и стало понятно, что это один и тот же человек.
Побывав у инспектора Лестрейда в Скотленд-Ярде, я установил, что полицейские, несмотря на упущенное время, все еще не теряют надежды арестовать Фэрроу – Адамса. Его подозревают не только в том, что он обманул или пытался обмануть еще трех престарелых богачей, но также в убийстве прикованной к постели вдовы, которая отписала ему по завещанию огромную сумму в двадцать тысяч фунтов.
Кстати, Лестрейд телеграммой предупредил суссекскую полицию, так что на станции нас встретят инспектор Булстоун, сержант Кокс и два констебля. Полиция арестует Адамса, как только он будет опознан мисс Крессуэлл, которая, должен сказать, – и Холмс улыбнулся нашей спутнице одной из самых очаровательных своих улыбок, – проявила в этом неприятном деле беспримерное мужество.
Кроме того, я телеграфировал мистеру Мэйтленду, внучатому племяннику сэра Реджинальда, который первым предупредил нас об Адамсе. Когда мы приедем в поместье, он уже будет там. Я решил, что, поскольку его двоюродному деду грозила опасность, он должен присутствовать при развязке, а после того, как Адамс покинет дом, ему придется позаботиться о родственнике.
Как Лестрейд и обещал, на станции в Чичестере нас уже ждали четверо полицейских: инспектор Булстоун, голубоглазый белокурый гигант с легким местным выговором, сержант Кокс, по контрасту с коллегой низенький и темноволосый, и два молодых, пышущих здоровьем констебля, которые, как только мы сошли с лондонского поезда, с любопытством уставились на нас, будто на иностранцев.
Булстоун уже успел реквизировать для наших нужд два транспортных средства: станционный кэб и старую извозчичью пролетку, поэтому мы не мешкая выехали в Холбрук. Булстоун подсел к нам, остальные полицейские разместились во втором экипаже.
Стоял чудесный летний день. На голубом небе не было ни облачка, ласковый ветерок доносил до нас деревенские запахи нагретой солнцем травы и полевых цветов. После душного, пропыленного Лондона было так сладко дышать этими восхитительными ароматами. Я заметил, что даже Холмс не остался равнодушен к окружавшей его прелести: он прикрыл глаза и чуть откинулся назад, почти в этой позе он обычно слушал оперы Вагнера[38].
Я опять подивился тому, чт́о он говорил о радостях сельской жизни, когда мы ехали этой дорогой в прошлый раз, но отмахнулся от этого странного воспоминания. Холмс и Лондон были неразрывно связаны, я не мог вообразить его в ином окружении, кроме как среди многолюдных, суетливых улиц нашей столицы, предлагающей своим обитателям множество способов развлечься и встряхнуться.
Главный дом поместья, который прежде мы видели лишь с большого расстояния, оказался представительным особняком восемнадцатого века, оштукатуренным, выкрашенным в светло-желтый цвет и сверкающим рядами подъемных окон, каждое из которых венчал маленький каменный фронтончик. Наши экипажи остановились перед величественным колонным портиком. Холмс спрыгнул с подножки, взбежал по ступеням и позвонил в колокольчик.
Миссис Графтон, которую, очевидно, священник предупредил о нашем приезде, тотчас открыла дверь, и мы вошли в большой вестибюль, вымощенный мраморными плитами и увешанный картинами. Там, где лестница, ведущая на второй этаж, разделялась надвое, красовалась полукруглая галерея, поддерживаемая колоннами.
Едва мы вошли, как из двери, расположенной слева от нас, выглянул Эдвард Мэйтленд. Он был очень рад нашему появлению, ибо явно тревожился за исход дела.
Мы вполголоса быстро посовещались, а затем миссис Графтон, по кивку инспектора Булстоуна, постучала в дверь комнаты, из которой только что появился мистер Мэйтленд, и вошла внутрь.
Мы услышали голоса; один звучал чуть громче остальных, он как будто возражал кому-то, но по прошествии нескольких тревожных мгновений дверь снова отворилась и на пороге возник мужчина. Судя по всему, это был Адамс.
Я помнил, что ему должно было быть около сорока пяти лет, однако выглядел он намного моложе благодаря присущим ему бойкости и живости, особенно сказывавшимся в движениях и улыбке; подозреваю, он нарочно стремился придать себе жизнерадостный вид. Несмотря на показную бодрость, он сразу встревожился и, не подходя ближе, принялся буравить нас пристальным взглядом, пытаясь угадать, зачем мы явились. Сначала он уставился на четырех полицейских и сразу напрягся, судя по всему заметив их выправку, несмотря на то что они были в штатском. Дольше всего он рассматривал Холмса, словно этот долговязый незнакомец с худым лицом и проницательными стальными глазами беспокоил его куда сильнее, чем прочие. Фигура мисс Крессуэлл, снова опустившей вуаль на лицо, кажется, не привлекла его внимания, поскольку женщина стояла позади всех.
Адамс узнал бывшую компаньонку миссис Найт, только когда Холмс назвал ее имя и она выступила вперед. Это произвело на него ошеломляющее впечатление. Он побледнел как мел, отшатнулся, глаза его дико завращались, как у лошади, готовой вот-вот понести: ему в голову явно пришла мысль о бегстве. Но дорогу к выходу ему преградили два широкоплечих констебля, а позади, перед коридором, ведущим в комнаты, тотчас встали инспектор Булстоун и сержант, отрезав Адамсу путь к отступлению. Словом, он был окружен со всех сторон, словно лиса.
И тогда, как настоящая лиса, Адамс начал хитрить. Быстро взяв себя в руки, он высокомерно поинтересовался:
– По какому праву вы вторглись сюда? Если вы сейчас же не покинете дом, я уведомлю сэра Реджинальда и он прикажет вышвырнуть вас вон!
Я заметил, что Холмс усмехнулся, будто наглость Адамса его забавляла. Впрочем, на инспектора Булстоуна она не произвела ни малейшего впечатления.
Кинув на Адамса суровый взгляд, он обратился к мисс Крессуэлл:
– Вы узнаете этого человека, сударыня?
– Да, узнаю, – холодным, четким голосом промолвила она. – Это Эдвин Фэрроу, который украл у моей хозяйки, миссис Найт, драгоценности и намеренно пичкал ее морфием, судя по всему собираясь заставить ее изменить завещание в свою пользу.
