как он это проделал? Сложность первая: зачем убивать человека здоровенной саблей, когда с тем же успехом его можно зарезать перочинным ножом, который свободно помещается в кармане? Сложность вторая: почему мы не слышали криков и вообще никакого шума? Разве не было бы естественно издать какой-нибудь звук при виде человека, размахивающего саблей? Третья сложность: входная дверь весь вечер была на глазах у доверенного слуги, а в сад Валантэна даже крыса не прошмыгнет. Как убитый оказался в саду? Сложность четвертая: как Брейн выбрался из сада?
— А пятая? — спросил О’Брайен, глядя, как к ним по садовой тропинке медленно приближается английский священник.
— Сущий пустяк, полагаю, — ответил доктор, — но пустяк довольно странный. В первую минуту я подумал, что голову отрубили не с одного удара, однако рассмотрев внимательнее, увидел отметины от клинка прямо на срезе — другими словами, удары были нанесены уже после того, как голову отделили от туловища. Неужели Брейн так безумно ненавидел своего врага, что продолжал кромсать саблей мертвеца в лунном свете?
— Ужасно! — содрогнулся О’Брайен.
Пока они разговаривали, подошел маленький отец Браун. Дождавшись, со своей обычной застенчивостью, пока те умолкнут, он несмело вымолвил:
— Простите, если помешал, но меня отправили сообщить вам новость!
— Новость? — повторил Симон, напряженно глядя на него сквозь очки.
— Да, простите, — кротко повторил отец Браун. — Видите ли, произошло еще одно убийство.
Оба вскочили, так что сиденье закачалось.
— И что самое удивительное, — продолжал священник, устремив свой невыразительный взор на заросли рододендронов, — тот же гадкий способ — отсечение головы. Вторая голова валялась у самой реки, так что кровь стекала в воду… Чуть дальше по направлению к Парижу. Оттого и предположили, что Брейн…
— Господь всемогущий! — воскликнул О’Брайен. — Он что, маньяк?
— В Америке существует кровная месть, — бесстрастно заметил маленький патер и тут же добавил: — Вас просят прийти осмотреть голову. Она в библиотеке.
Майор О’Брайен последовал за врачом и священником; его подташнивало. Как человек военный, он испытывал омерзение от скрытной бойни; когда же закончатся эти оголтелые усекновения? Сперва одному отхватили голову, потому другому… Вот вам случай, с горечью думал майор, когда неправду говорит старая поговорка, будто бы две головы лучше, чем одна.
Проходя через кабинет Валантэна, О’Брайен чуть не споткнулся, пораженный неожиданным совпадением. На письменном столе он увидел рисунок еще и третьей окровавленной головы; притом головы самого Валантэна. Присмотревшись, майор убедился, что тут лежала всего лишь националистическая газетенка под названием «Гильотина», где еженедельно публиковали изображение какого-нибудь политического противника после казни, с искаженным лицом и выпученными глазами; Валантэн же прославился своим антиклерикализмом. Ирландец О’Брайен отличался своеобразной чистотой души даже во грехе; у него желчь подступила к горлу от этой чисто французской интеллектуальной жестокости. Париж показался ему единым живым чудовищем — от химер на готических соборах до безобразных газетных карикатур. Тут же вспомнилось и кровавое шутовство революции. Весь город был словно сгустком злобной энергии — начиная с людоедского рисунка на столе у Валантэна и заканчивая ухмыляющимся дьяволом на крыше собора Парижской Богоматери, над чащобой оскаленных горгулий.
В длинной темной библиотеке с низким потолком красноватый утренний свет едва пробивался под опущенными шторами. Валантэн и его слуга Иван стояли возле длинного, чуть наклонного письменного стола, где, пугающие в полумраке, лежали бренные останки. Крупное тело в черном и желтое лицо человека, найденного в саду, нисколько не изменились. Рядом лежала вторая голова, найденная у реки в камышах. Люди Валантэна все еще не нашли оставшуюся часть второго тела — как предполагали, его унесло течением. Отец Браун, видимо, не такой впечатлительный, как О’Брайен, бестрепетно осмотрел вторую голову, близоруко помаргивая. Мокрый ком седых волос в лучах утренней зари вспыхивал серебряными бликами; уродливое багровое лицо — возможно, преступного склада — сильно побило течением о камни или корни деревьев.
— Доброе утро, майор, — приветливо поздоровался Валантэн. — Полагаю, вы уже слышали о новом палаческом эксперименте Брейна?
Отец Браун, все еще склоняясь над беловолосой головой, поинтересовался:
— Значит, нет сомнений, что и эту голову отрезал Брейн?
— Так подсказывает логика, — ответил Валантэн, заложив руки в карманы. — Второй убит точно таким же способом. Найден буквально в двух шагах от первого. Разрублен тем же орудием — как мы знаем, преступник унес клинок с собой.
— Да-да, я помню, — смиренно отозвался отец Браун. — И все-таки вряд ли Брейн мог отрезать эту голову.
— Почему? — с научным интересом спросил доктор Симон.
Священник выпрямился и снова заморгал:
— Доктор, а разве может человек отрезать голову самому себе? По-моему, сомнительно.
О’Брайену почудилось, что мир вокруг пошатнулся; однако доктор деловито подскочил к голове и отвел со лба мокрые седые волосы.
— О, это, безусловно, Брейн, — вполголоса заметил Браун. — У него на левом ухе был такой шрамик…
Сыщик, не сводя сверкающего взора с отца Брауна, разомкнул стиснутые губы и резко проговорил:
— А вы много о нем знаете.
— Да, — просто ответил низенький священник. — Мы с ним почти целый месяц тесно общались. Он подумывал принять католичество.
Глаза Валантэна зажглись фанатическим огнем; сыщик подскочил к патеру, сжимая кулаки.
— Быть может, — вскричал он с презрительной насмешкой, — Брейн и денежки свои подумывал оставить вашей церкви?
— Быть может, — невозмутимо отозвался отец Браун. —
