приносила ей почтовую бумагу?
— Уверена.
— А что это была за бумага? Та, которая сейчас лежит на столе?
Ева посмотрела. Это была та самая бумага с бледным рисунком из розово-желтых хризантем. Но бумага была скомкана… Рядом с ней лежал чистый конверт.
— По-моему, это та самая, — сказала Ева.
Он подошел к столу, достал из кармана носовой платок и, закрыв им пальцы, расправил листок. На нем было что-то написано. Ева прочитала слова, но ее сознание отказывалось работать нормально, и она не смогла постичь смысл написанного. Она запомнила только слово «Морель». Это фамилия адвоката Карен. Очевидно, это было начало письма к Морелю, письма, которое так и не было закончено, оно прерывалось на половине фразы.
— Это ее почерк?
— Да.
Он снова скомкал бумагу и бросил на стол точно на то же место, где она лежала раньше. Потом обошел вокруг стола и осмотрел все ящики.
— Никакой другой почтовой бумаги нет, — пробормотал он и задумался, прикусив верхнюю губу. — Послушайте, сестренка, — сказал он, — япошка дала Лейт бумагу и ушла. А когда бумага была еще у япошки, на ней было что-нибудь написано?
— Нет.
— Значит, это не она. Мисс Лейт писала после того, как ушла япошка. Это доказывает, что, когда япошка уходила, Карен еще была жива. Отлично. — Он посмотрел на часы.
— Кинумэ? — удивилась Ева. — Кинумэ никогда в жизни не сделает ничего подобного.
— А я и не говорил, что это сделала она. Не говорил ведь? — рассердился молодой человек. — Значит, вы все время сидели в гостиной. Никуда не выходили?
— Нет.
— Кто-нибудь входил или выходил из этой комнаты, пока вы так сидели?
— Никто.
— Никто? — Молодой человек был явно удивлен. В его глазах вновь появилось выражение озадаченности, и он по-прежнему внимательно посмотрел в ее лицо.
«Почему? — подумала Ева. — Хотя какое это теперь имеет значение? Стоит ли об этом задумываться, главное — Карен умерла». Единственное, чего ей сейчас хотелось, — чтобы Дик был здесь.
Загорелый молодой человек подбежал к двери, прислушался, потом бесшумно открыл ее и с порога осмотрел гостиную. Из гостиной шли две двери: одна в коридор, другая та, на пороге которой он стоял. Не поворачиваясь, он спросил:
— Вы абсолютно уверены? Может быть, вы заснули?
— Нет, никто не входил и не выходил из этой комнаты.
Он вернулся к ней, на ходу сжимая и разжимая пальцы рук.
— Вернемся к японке. Сколько времени она пробыла в этой комнате?
— Не больше десяти секунд.
— Чепуха. — Он даже покраснел от злости. — Конечно, Карен зарезали в то время, когда вы сидели в той комнате. Вы говорите, что никто мимо вас не проходил. Тогда как же, черт возьми, убийца вышел из комнаты? Даже если предположить, что убийца уже был в комнате, где-нибудь спрятался в то время, как японка приносила бумагу, как же, черт возьми, он вышел отсюда? Ну-ка, скажите мне. Ну, скажите.
— Я не знаю. — У Евы разболелась голова, и она ничего не могла сообразить.
А он все больше и больше злился.
«И почему он так злится?» — подумала Ева.
— Что ж, отлично. Значит, убийца не проходил через гостиную, — говорил он сам с собой. — Но он должен был каким-то образом уйти. Ведь его сейчас здесь нет. Как же он ушел? В эти окна? Нет. Они все загорожены железными решетками. Давайте допустим совершенно сумасшедшую идею. Допустим, что он никогда не входил в эту комнату, все время был за окном, висел на веревке, привязанной к крыше или еще к какой-нибудь штуковине, и сквозь решетку метнул в нее нож. Тогда почему сейчас ножа нет в горле? Нет, это чепуха… и в комнате нет другой двери, ведущей в холл. Только одна, в гостиную. Вот проклятье!
— Это не совсем так, — сказала Ева. — Здесь есть вторая дверь.
— Где? — Он повернулся и осмотрел комнату.
— Но; пожалуйста, не трогайте ее, пожалуйста, не трогайте!
— Где она?
— Карен… Карен никогда никому не позволяла дотрагиваться до нее. Никому. Никто не подходил к ней, даже самые близкие.
Он подошел к Еве совсем близко, она чувствовала на своем лбу его разъяренное дыхание.
— Где она? — требовал он.
Ева прошептала:
— За японской ширмой. Ширма скрывает ее.
Он в два прыжка очутился там и отодвинул ширму.
— Куда она ведет? Ну, быстро отвечайте.
— В… в мансарду. Там Карен работает, там она написала большую часть своих произведений. Туда никто никогда не ходил. Даже мой отец. О, пожалуйста, не трогайте…
Это была самая обыкновенная дверь. Его возбуждение постепенно затихало, он успокоился и стоял, не двигаясь и не дотрагиваясь до двери. Он просто смотрел. Потом повернулся.
— Здесь задвижка. И она задвинута с этой стороны двери.
Он уже больше не сердился. Он просто пристально смотрел на нее, так же пристально, как в тот момент, когда только что вошел в комнату.
— Вы дотрагивались до этой задвижки?
— Я даже не подходила к ней близко. А почему?.. А что?..
Он опять прищелкнул языком.
— Я… я ничего не понимаю, — прошептала Ева.
— Кажется, красавица, для вас дело дрянь. Похоже, что занавес опустится очень скоро.
Со ступенек эркера послышался едва уловимый шорох, от которого у обоих мороз пробежал по коже. Ева почувствовала, как у нее от ужаса буквально зашевелился каждый волосок. Это был булькающий звук, чуть слышное бульканье, издаваемое человеком, и притом… живым…
— О, боже, — прошептала Ева, — она… она…
Прежде чем она успела сдвинуться с места, он прошмыгнул мимо нее. Когда же ноги Евы обрели силу, чтобы двигаться, он уже стоял на коленях около Карен.
Карен открыла глаза и так пристально посмотрела на Еву, что она невольно зажмурилась. Но тотчас снова открыла глаза, потому что все еще слышала это ужасное бульканье, вырывавшееся из разрезанного горла Карен, при этом ее бескровные губы совершенно не двигались.
Молодой человек спросил чуть хриплым голосом:
— Мисс Лейт, кто на вас напал?..
Но он замолчал, так как пристальный взгляд Карен застыл, на искривленных губах появилась кровавая пена. Не успев отвернуться, Ева наблюдала всю эту ужасную сцену.
Молодой человек встал.
— Я готов был поклясться, что она уже мертва. Черт возьми. Она так распласталась на ступеньке…
Он достал сигарету и медленно закурил, потом положил использованную спичку к себе в карман. Все это время он не смотрел на Карен.
— Ну, что вы можете сказать в свое, оправдание?
Ева только смотрела на него, она не слышала ни одного его слова.
— Значит, не хватает ума придумать себе какое-нибудь алиби? Кой черт принес меня сегодня сюда? Одуреть можно.
— Вы сказали, — начала
