не стала продолжать, но я понял, о чем она думает, и прижал ее к себе, нежно укачивая, чтобы она почувствовала мою благодарность. Обычно такая осторожная — даже чересчур, — сейчас она не отказывала мне ни в чем, как будто приняв какое-то бесповоротное решение. Но даже в моих объятиях она ни на минуту не расслаблялась. Нет, она оставалась такой же собранной и бдительной, как всегда. Почему бы ей не довериться мне, не раскрыть свои тайные мысли?.. Я посмотрел на нее. Она улыбнулась скорее себе самой, чем мне, какой-то двусмысленной улыбкой. Что это было? Удовлетворение? Торжество? Хотела ли она отомстить Жаллю? Или просто радовалась тому, что сумела положить конец своим колебаниям?
— Я живу в Нейи, — продолжала она. — Дом на углу улиц Ферм и Сен-Жам. Ты его стразу узнаешь: сад окружен сплошной решеткой. Главный вход с улицы Ферм, а со стороны улицы Сен-Жам есть калитка. Но для тебя я, конечно, открою ворота.
— В котором часу?
— Ну, скажем, в девять. Квартал очень уединенный, ты никого не встретишь. Я буду ждать. Только постучись два раза. Ты ведь хочешь прийти?
Еще бы мне не хотеть! Уже много недель я мечтал об этом. Снова я ждал, и день этот тянулся для меня особенно долго. Книги валились у меня из рук. От табака тошнило. По почте мне прислали билет на самолет. Я сходил в банк. Сделал кое-какие покупки. Как же я жил раньше, пока не встретил ее? На что тратил свое время? В моей жизни было множество приятных мелочей. Я беседовал с друзьями, читал рукописи, бывал на генеральных репетициях. В общем, наслаждался каждым мгновением. И вот теперь чувствовал себя как заключенный в тюрьме: утром он знает, что до вечера еще страшно далеко, и думай не думай, шевелись или сиди себе тихо — от этого ничего не изменится. Правда, я еще мог мучить себя, превращая ожидание в какое-то болезненное отупение. Быть может, Ману пригласила меня только затем, чтобы сказать, что во время поездки не станет говорить со мной. Или искала предлог не ехать вовсе. Или… Или… В этой игре мне не было равных; и когда наконец я отправился в Нейи, моя вчерашняя радость сменилась тревожными опасениями. Я узнал дом еще издалека. Это был скорее небольшой элегантный особняк. С улицы был виден только верхний этаж с закрытыми ставнями и крыша с мансардами. Основная часть здания, окруженного довольно просторным садом, была скрыта высокой решеткой. «Да, веселенькое местечко, — пришло мне в голову. — А Ману там совсем одна!»
Я подошел к главному входу и, как было условлено, постучал два раза. Ману мне открыла. Охваченный неясной тревогой, я поспешно вошел и украдкой чмокнул Ману в щечку, словно кузен из провинции. Для меня она надела вечернее платье, и это окончательно меня смутило. Будто я пришел в гости не к Ману, а к госпоже Жаллю: на мгновение мне даже захотелось уйти. Грациозно, как маленькая девочка, она взяла меня за руку, и мы пошли по длинной аллее к крыльцу в четыре или пять ступенек. По обеим сторонам аллеи густые заросли образовывали темные стены, сквозь которые ни справа ни слева ничего нельзя было разглядеть.
— Тебе здесь нравится? — спросил я.
— Я привыкла, — ответила Ману.
— Чудно, но мне трудно представить тебя в этой обстановке.
Возможно, виной тому была сгущавшаяся ночная тьма или тишина, царившая вокруг, но все казалось мне каким-то причудливым. Скорее всего, при ярком дневном свете этот укромный сад больше пришелся бы мне по душе. Фасад с двумя пилястрами и фронтоном, который сейчас выглядел слишком вычурно и даже немного враждебно, возможно, показался бы мне элегантным. Во мне росла уверенность, что мне не следовало сюда приходить. Ману проскользнула в темный вестибюль и зажгла свет. Она закрыла за мной дверь.
— Ты доволен?
Мне следовало бы броситься к ней, как-то выразить ей ту радость, которой она ждала от меня. Но я чувствовал растущую неловкость и улыбнулся ей через силу:
— Покажи-ка мне этот музей.
— Ну, это не так долго. Вот гостиная.
Загорелась люстра, и я увидел какие-то белые размытые очертания. Вся мебель стояла в чехлах.
Мне совсем не хотелось идти дальше. Ману сделала два-три шага, оглянулась кругом. Брошь у нее на плече переливалась мерцающим светом. Меня охватывало необъяснимое ощущение, будто она тоже здесь только в гостях. Я молча шел за Ману. Дом, казалось, вымер. Наши силуэты отражались, скользили в высоких зеркалах. В комнатах уже пахло затхлостью и запустением. Настоящий музей одиночества, и Ману была здесь всего лишь тенью.
— Ману, — прошептал я, — ты ведь где-то живешь… У тебя же есть своя комната… Ее-то я и хочу посмотреть…
Поднявшись впереди меня по лестнице на второй этаж, она и тут принялась распахивать двери в пустые комнаты.
— Комната для гостей… спальня мужа… туалетная комната… моя спальня.
По крайней мере, чувствовалось, что в этой комнате кто-то живет. Я на мгновение задержался в дверях, обняв Ману за плечи.
Кровать, кресла… Селектор… журнальный столик… я охватил все это одним взглядом. И одновременно ощутил запах духов Ману. Я узнал бы его из тысячи: ее духи пахли травой, утром, летом. Здесь ждала меня моя безраздельная любовь, и я склонился над Ману, поднявшей ко мне лицо. Со сдержанной страстью коснулся губами ее глаз, ее губ.
— Ману, любимая, — сказал я, — кроме тебя, не будет никого, никогда… Ты ведь знаешь?
— Сумасшедший, — прошептала она. — Садись…
Но любопытство и нежность побуждали меня переходить от одной безделушки к другой. Мне хотелось все рассмотреть, потрогать, вдохнуть аромат каждой вещицы. Я переходил от кровати к секретеру, приподнимал лампы, выдвигал ящики. Ману следила за мной, улыбаясь с видом заговорщицы. Этот шутливый грабеж забавлял, трогал, волновал ее.
— А это что такое?
— Моя музыкальная шкатулка, — сказала она. — Ну-ка, открой…
Я приподнял крышку: раздался слабенький, надтреснутый, чуть фальшивый мотив. Я узнал «Форель». [11] Ману подпевала, не разжимая губ. Иногда она останавливалась, пока механизм шкатулки исполнял самые сложные рулады, затем продолжала, тихонько отбивая такт, словно хотела подбодрить невидимого музыканта, то и дело сбивавшегося с ритма и путавшего клавиши спинета. Под конец она, приподняв юбку за краешек, сделала реверанс. Я захлопал, наслаждаясь неповторимым очарованием этой минуты.
Ману покраснела. Взгляд ее оживился, и она показала мне шкатулку:
— Посмотри, что там внутри.
Там лежали мои письма в конвертах. Я их вытащил, и, прижавшись ко мне, она прочла некоторые места вслух.
— Ты пишешь лучше, чем я, — заметила она. — А
