– И все-таки зачем воскрешать из мертвых Джеймса Филлимора? – в недоумении спросил Шерлок Холмс.
– Это было задумано как шутка, – ответил Алистер Кроули, любовно положив руку на плечо Бирса. – Я всегда питал склонность к эксцентричным поступкам. Муж моей матери был начисто лишен чувства юмора, а остроумие Амброза Бирса очень похоже на мое собственное. Мне нравится думать, что я унаследовал это от него. Несколько лет назад папаша Амброз – так я его называю – прислал мне свою студийную фотографию в виде Джеймса Филлимора и письмо, в котором вся афера описывалась во всех ее восхитительных подробностях. Договорившись с мистером Бирсом, что я навещу его в редакции “Космополитен”, я решил позабавиться, сделав это в обличье Джеймса Филлимора. Костюм свой я заказал еще до отъезда, в Лондоне.
– Никакого сомнения, что нас с Алистером объединяет родственное чувство юмора, – сказал мистер Бирс. – Поскольку оба мы, не сговариваясь, придумали одно и то же. Я также решил возродить Джеймса Филлимора по случаю нашей встречи. Костюм мой лежал наготове, присыпанный порошком от моли, так что только и требовалось, что немного расставить его по швам да купить накладные бакенбарды по образцу тех, что я носил в старые времена. Что и говорить, парни в редакции Хёрста чуть не лопнули со смеху, когда я вошел, наряженный, как принц Альберт. Но потом, когда еще и наш юный Алистер явился в том же костюме…
– Воображаю себе это веселье, – без улыбки произнес Холмс.
Он снова поднялся с места, жестом попросив меня следовать за ним, и сделал движение в направлении стоянки кэбов в южном конце Мэдисон-сквер. – Пойдемте, Ватсон! Мы еще поспеем на вечернее выступление Мод Адамс в “Эмпайр”.
Повернувшись назад, мой друг приподнял свою шляпу, прощаясь с парочкой былых Филлиморов.
– Адье, джентльмены! – сказал Шерлок Холмс. – Предлагаю вам устроить прощальное исчезновение Джеймса Филлимора. Поскольку мы с доктором Ватсоном направляемся в Сан-Франциско, где число недавно погибших велико непомерно, я легко могу устроить так, что имя Джеймса Филлимора попадет в списки мертвых. Пусть оно там и остается. Прощайте!
Л. Б. Гринвуд Последняя битва
Завершив расследование, описанное в рассказе “Львиная грива”, Холмс удалился на покой и практически ни с кем не общался. Лишь когда зловещий рокот, предвещавший войну, докатился и до него, он поступил на государственную службу. Этот период его жизни Ватсон осветил в своей книге “Его прощальный поклон”. Дело 1914 года стало последним расследованием Шерлока Холмса, о котором нам известно из рассказов Ватсона. Впоследствии в печати появлялось множество сомнительных произведений, повествующих о якобы реальных приключениях Холмса во время войны и в двадцатых годах, но мне кажется, все они были плодами воображения их авторов. Правда, было еще одно дело, но все связанные с ним документы сгинули, надежно спрятанные в подвалах Военного министерства. Именно его подробности удалось разузнать канадской писательнице и поклоннице шерлокианы Бет Гринвуд.
Итак, вниманию читателей наконец предлагается действительно последнее дело Шерлока Холмса.
* * *
– Сэр, он мертв.
– Да знаю я, Джексон, – раздраженно ответил я.
Непростительная, но вполне понятная грубость с моей стороны – руки у меня все еще были в крови умершего парнишки. Таких несчастных я за последнее время перевидал слишком много. Стоял ноябрь 1918 года, и я был единственным врачом в походном медпункте близ Ипра – не думаю, что какому-нибудь другому городку в истории человечества выпало на долю столько страданий и мук.
Мне в руку сунули кружку какого-то горячего питья – отличить фронтовой кофе от чая не смог бы никто.
– Спасибо, Джексон. Извините, что на вас сорвался.
– Да ничего, сэр. Чего с теми в углу делать? Они пока тихо лежат, но…
Еле передвигая от усталости ноги, я подошел к пятерым солдатам, укрытым одеялами. Свободных коек больным мы выделить не могли, как бы плохо им ни было, да и надеяться, что спустя пару дней станет полегче, тоже не приходилось. Очередная вспышка эпидемии была в самом разгаре.
Разумеется, мы сталкивались со смертельными болезнями с первых дней войны. (Попав на фронт, я получил свое первое задание – сообщить разъяренному майору, что у него корь.) Но того, что происходило с солдатами сейчас, я объяснить не мог. Примерно с месяц назад с обеих сторон на наш медпункт начали поступать больные, и с каждым днем их становилось все больше.
Все они страдали от необычной инфекции дыхательных путей, которая сопровождалась высокой температурой, ломотой в теле и – чрезвычайно часто – горячечным бредом. Для маленького перегруженного медпункта, где работал всего один немолодой врач, а его единственным помощником был парень, год назад поступивший в ученики к мяснику в Смитфилде, такие пациенты стали настоящим проклятием. Бедолаги.
Прошлым вечером я ввел конкретно этим пяти страдальцам морфий. Как выяснилось теперь, один из них умер, двое все еще были без сознания, трое потихоньку начинали шевелиться – при этом лбы у них были прохладные, а дышали они спокойно и глубоко. Честно говоря, я думал, все будет гораздо хуже – обычно смертность при этом заболевании достигала пятидесяти процентов. Я велел Джексону размочить галеты в кипяченой воде – больше нам нечего было им предложить – и протереть больных губкой. Теперь хоть у них появился шанс выкарабкаться.
Я устало привалился к шесту палатки, потягивая из кружки стремительно остывающий напиток. Вдруг у меня за спиной послышался голос, который я не спутал бы ни с одним другим. Как всегда лаконично и безапелляционно он произнес:
– Ватсон, вы мне нужны.
Ну все, начались галлюцинации, подумал я, не особенно этому удивившись: я уже и не помнил, когда в последний раз ел или спал. Холмс с начала войны занялся какими-то чрезвычайно секретными делами. До меня доходили слухи, что иногда его видели в гостиных влиятельных особ в самых разных странах. Правда это была или нет, неизвестно. Но одно я знал точно – в залитом кровью медпункте на Западном фронте Холмсу делать было определенно нечего.
Тем не менее кто-то все же схватил меня за плечи и принялся яростно трясти:
– Доктор, а ну соберитесь! Вы мне нужны!
К моим губам поднесли красивую серебряную флягу. Я ее решительно оттолкнул:
– Холмс, если я сейчас выпью, то скончаюсь на месте. Ну а насчет того, что я нужен… Я и сам это знаю. По моему глубокому убеждению, нуждаться в таких стариках, как я, не должен никто, но на практике…
Я умолк, потому что меня бесцеремонно развернули и чуть ли не носом ткнули в молодого мужчину в белоснежном халате, со стетоскопом в кармане и большим черным медицинским саквояжем в руке, который уже деловито направлялся к моим больным и раненым. Бросив на меня серьезный взгляд, он кивнул.
– Доктор Остенборо, это Ватсон, – небрежно представил нас друг другу Холмс. – Я так и знал, что вы откажетесь уехать, не оставив замены, а этот юноша очень просил дать ему шанс. Ну что, поехали?
– Остенборо, – с глупым видом повторял я, пока Холмс вежливо, но настойчиво выталкивал меня из палатки. – Он разве не при дворе работал?
– Ага, был одним из личных врачей короля. Теперь-то вы понимаете, насколько все серьезно?
Снаружи нас уже дожидался сержант британской армии. И стоял он, прислонившись к капоту старого французского такси!
– Самая настоящая сволота, – радостно отрекомендовал мне свой автомобиль сержант, – хуже колымаги мне еще видать не доводилось. Но поедет как миленькая, сэр, точно поедет!
– Я добирался до вас самыми необычными способами, – сообщил мне Холмс. – Пришлось взять эту развалюху – других вариантов не было. Забирайтесь внутрь, Ватсон, и прихватите с собой это. – Он протянул мне серебряную флягу. – Все равно, пока не доберемся до канцелярии, поделать ничего не сможем. Нет-нет, сейчас я ничего объяснять не намерен.
Бренди, этот нектар богов, тут же навеял воспоминания о всяких роскошествах жизни, к которым я и в мирное-то время приучен не был.
– А фляга вместе с содержимым тоже из дворца?
– Бренди сделали французские монахи. Последний из русских царей послал несколько бутылок своему английскому кузену. Фляжка – баварская, ее подарил мне принц Макс.
– Значит, у вас в друзьях сам канцлер Германии, да, Холмс?
– Он – да. А вот в его соотечественниках я не так уверен. Выпейте, Ватсон, и постарайтесь уснуть. Боюсь, силы вам понадобятся раньше, чем мы выполним задание.
Последним, что я увидел, прежде чем провалился в сон, была знакомая худощавая фигура Холмса (он что, похудел? Вполне возможно, а кто нет?) на соседнем сиденье. Он сидел, сложив руки на коленях и опустив голову на грудь. Можно было подумать, что мы просто в очередной раз отъезжаем от Паддингтона.
А осталась ли еще где-то эта обычная спокойная жизнь, за которую мы сражались?
