Зазвонил телефон. Я повернулся и снял трубку.
– Контора Ниро…
– Это Сол, Арчи. Я…
– Минутку.
Я отложил трубку в сторону, прошел в прихожую, а оттуда на кухню и поднял трубку параллельного аппарата.
– У нас посетитель. Вываливай, что там у тебя.
– У вас будут еще посетители. Я опростоволосился. Встретил себе равного. Это Джулия Джекет. Отдал бы недельное жалованье, чтобы посмотреть, как бы справился с ней ты. Беда в том, что Ниро Вульф – знаменитость, по ее словам, а также в том, что она обожает орхидеи. Если Вульф покажет ей орхидеи, то она готова хоть часами рассказывать про Изабель Керр. Мне же не скажет ничего. Вообще ничего.
– Да, просто жуть. Боюсь, что мне пришлось бы угрохать на нее целых десять минут.
– Милости прошу. Я уже сказал – даю недельное жалованье. Она…
– Где ты находишься?
– В телефонной будке на Кристофер-стрит. В «Десяти маленьких индейцах» к телефону не пробиться. Сейчас она выступает. Будет на сцене до восьми, а потом снова с десяти минут десятого до десяти с четвертью.
– Тогда это пара пустяков. Приведи ее в половине девятого.
– Пара пустяков – ха!
Послышался щелчок, и связь оборвалась.
Я не надеюсь, что вы мне поверите, когда я скажу, каковы были первые слова, что я услышал по возвращении в кабинет, но вы имеете право знать, почему мы добились от Эвери Баллу так же мало, как Сол от Джулии Джекет. Вот что сказал Баллу:
– Редьярд Киплинг.
Я подошел к столу, не веря своим ушам и не сводя глаз с Баллу.
– Стихи? – спросил Вульф, когда я усаживался.
– В основном стихи, – ответил Баллу, – но также некоторые рассказы. Еще Роберт Сервис и Джек Лондон. Кое-что другое, но эти трое, Киплинг, Сервис и Лондон, есть у меня целиком, в кожаных переплетах. И все хранится там. Кстати, я хотел вас спросить – могут ли они снять отпечатки пальцев с кожаных переплетов? Кожа – не гладкая, а пупырчатая.
Вульф повернул голову.
– Арчи?
– Возможно, не смогут, – сказал я. – Но ваши отпечатки могут быть на других предметах. У вас когда-нибудь брали отпечатки пальцев? Они где-нибудь хранятся?
– Не знаю. Просто не знаю.
Плечи Вульфа поднялись на одну четвертую дюйма, потом опустились.
– Тогда вам остается только надеяться. Но мне трудно поверить, мистер Баллу, что вы проводили там десять часов в неделю, или пятьсот часов в год в течение трех лет, и мисс Керр никогда не говорила, как проводит оставшиеся… почти двадцать пять тысяч часов. Куда ходит, с кем общается…
– Я уже сказал, – нервно ответил Баллу, – уступая вашему давлению. Кроме физической близости у нас не было ничего общего. Разве что еще обсуждение прочитанных стихов и рассказов.
– Все равно – не могу поверить. Она никогда не упоминала сестру?
– Нет, несколько раз невзначай упоминала, но ничего не рассказывала.
– И вы не знали, что сестра была резко против вашей связи?
– Нет, не знал. И сейчас не знаю.
– Тем не менее это факт. Мисс Керр когда-нибудь называла имя Джулии Джекет?
– По-моему, нет. Если и называла, то как-то между прочим, и я его не помню.
– Поразительно. Вы часто и помногу общались в течение трех лет. Я просил вас назвать мне хоть несколько имен, и вы назвали три: Джек Лондон, Роберт Сервис и Редьярд Киплинг. – Вульф отодвинул кресло назад. – Вопрос: почему вы хотели знать, когда мистер Кэтер впервые услышал ваше имя?
– Я… мне было просто любопытно.
– Вы сказали, что сейчас это уже не важно. А когда это могло быть важно и почему?
– Я имел в виду – важно только для меня, а не для вас и не для ваших целей. Какую цель вы преследуете? Вы говорите, что я не могу нанять вас или заплатить вам, но почему? Я не вижу противоречия между интересами Кэтера и моими. Что вы скажете, если я предложу вам десять тысяч в задаток? Двадцать тысяч?
– Нет. – Вульф поднялся. – Я уже связан обязательством.
И вышел.
В четверть девятого мы вновь сидели в кабинете, а Фриц убирал кофейные приборы; я еще этого не знал, но шла подготовка к одному из самых грандиозных представлений, которые когда-либо разыгрывались в нашем старом особнячке красного кирпича. Выпроводив Баллу, я отправился на кухню и рассказал Вульфу про звонок Сола. Конечно, Вульф получил бы большее наслаждение от лукового супа и мяса с овощами по-кентуккийски, если бы я подождал хотя бы до кофе. Но меня интересовал вопрос: что перевешивает у этого чревоугодника – аппетит или пищеварение. Оказалось, что испортить ему аппетит можно только чудом.
Впрочем, пищеварению тоже немного досталось. Вульф выпил кофе больше обычного, опустошив весь кофейник, и теперь, поскольку я был рядом – а обычно по вторникам я провожу вечера вне дома, – Вульф решил продолжить беседу, начатую за ужином. Речь шла о Вьетнаме, хотя он не слишком интересовался Вьетнамом. Во всяком случае в те минуты. Он готовился к встрече с женщиной, что само по себе уже портило ему настроение, но эта женщина к тому же пела в ночном клубе, что было выше его сил. Вечер обещал быть чудовищным. Когда в дверь позвонили, Вульф злобно зыркнул на меня, хотя виноват был не я, а Сол, о чем я не преминул напомнить Вульфу, отправляясь открывать.
Даже через одностороннее стекло ею можно было залюбоваться. Она возвышалась над Солом на пару дюймов, и если шубка была из настоящего соболя, то на нее пошло не меньше сотни соболиных шкурок. Войдя, она сверкнула ослепительной улыбкой, которой я тут же удостоился вторично, повернувшись после того, как повесил шубку. Сол с трудом сдерживал ухмылку, предвкушая удовольствие. Редкостный негодяй. Взяв меня за руку, она нежно промурлыкала грудным голосом:
– Где он, Арчи?
После чего, не выпуская моей руки, устремилась прямехонько в кабинет. Там она освободила мою руку, протанцевала до середины комнаты, повернулась лицом к Вульфу, отбросила сумочку на пол и пропела:
Вперед, толстяк, вперед!
Смелей, толстяк, смелей.
Бери меня, толстяк,
Смелей же, не робей.
Любезный толстячок,
Люби меня, люби.
Я жду тебя, малыш,
Приди ко мне, приди.
Люби меня, любии-и-и-и-и-и…
Смелей!
Потом протянула к Вульфу две длинные, изящные, оголенные руки и изрекла:
– Теперь орхидеи. Показывайте!
Признаться, зрелище было впечатляющее. Похоже, правда, Вульф тоже не собирался сдаваться, показывая, что и он не лыком шит. Он хмуро пялился на нее, причем на лице его было точно такое же выражение, которое я не раз видел, когда он никак не мог угадать нужное слово в кроссворде.
Вульф перенес хмурый взгляд на меня и рыкнул:
– Это ты подстроил?
– Нет, – звонко ответила она. – Со мной никто никогда ничего не подстраивает. Это ни к чему. Где орхидеи, толстяк? Смелей!
– Мисс Джексон, – произнес Вульф.
– Только не здесь, – отрезала она. – Я Джулия Джекет.
– Только не здесь, – жестко сказал Вульф. – Возможно, что много лет назад, при других обстоятельствах, я бы воздал должное этому спектаклю, но только не здесь и…
– Это не спектакль, парень, это я.
– Не верю. Создание, которое ворвалось сюда в прогнусавило сии скверные вирши, не способно есть, или спать, или читать, или мечтать… или любить. Вы способны любить?
– Ха! Это я-то!!
Вульф кивнул.
– Вот видите? Минуту назад вы бы сказали: «Это я-то, парень!» Вы прогрессируете на глазах. Что касается вашего желания посмотреть на орхидеи, его легко исполнить. Либо мистер Пензер, либо мистер Гудвин могут препроводить вас в оранжерею в удобное время, может быть, завтра. Сейчас у нас другие дела и совсем мало времени. Вы хотите, чтобы убийцу Изабель Керр изобличили и наказали?
– О да, еще как. Еще как, парень!
Вульф скорчил гримасу.
– Это уже атавизм. Я тоже хочу, чтобы убийца получил по заслугам, поскольку, только изобличив его, я могу освободить из-под стражи арестованного Орри Кэтера. Мисс Керр, должно быть, рассказывала вам о нем.
Джулия Джекет уставилась на Вульфа с высоты своих пяти футов и двух дюймов.
– Вы что, больны? – спросила она.
– Нет. Я зол, но я не болен. Если вы считаете, что ее убил мистер Кэтер, то вы ошибаетесь, и я собираюсь это доказать, найдя настоящего убийцу. Вы не убивали?
Сол и я стояли между ней и дверью. Джулия повернулась к нам и отчеканила:
– Ах ты, крыса!
– Не виновен, – ответил Сол. – Вы сразу сказали, что полагаете, что ее убил Орри. Вы также сказали…
– Вы пообещали, что Ниро Вульф попросит меня помочь уличить его.
– Нет. Я сказал, что Ниро Вульфу нужна ваша помощь. Вы же ясно дали понять, что мне ничего не скажете.
Она круто развернулась, словно ища, чем в нас запустить, потом прогарцевала к моему столу, уселась на мое место и уставилась на Вульфа. Не знаю, хватило бы у нас сил стащить ее оттуда, но я счел за лучшее сесть в красное кожаное кресло, а Сол разместился в одном из желтых.
