— Куда пойдем?
— Посмотрим.
До тропинки вниз они шли молча, и Малуэну было беспричинно радостно, словно он отправился на праздник или на свадьбу и повседневная жизнь куда-то отступила.
— Хозяин за тобой не приударял?
— Еще чего!
Он изучал дочь своими маленькими глазками с удовольствием и в то же время с беспокойством.
— Я посоветовал матери никому не рассказывать о сарае. Разумеется, и ты никому не говори.
В порту отчаливал траулер, и весь экипаж, собравшийся на палубе, с улыбкой поглядывал на Анриетту. Она тоже шла не обычной своей походкой, а выступала как-то мягко, торжественно, и на лице ее светилась радость.
— Мы идем в кафе «Швейцария»?
Малуэн ответил не сразу, он посмотрел на свою стеклянную будку на конце порта и вздрогнул при мысли, что теперь богат. Это было неслыханно, не правдоподобно! В одиночестве он даже не отдавал себе отчета в том, что собой представляют такие деньги, но сейчас, прогуливаясь с дочерью, открывал для себя все новые и новые перспективы.
— Тебе не хочется снова идти на работу?
— Нет. Но это невозможно, — ответила она, не подозревая, какой смысл вложил в эти слова отец.
— А если бы стало возможно? И я одел бы тебя лучше, чем дочь Лене?
— Ну, эта сколько на себя ни истратит, так и останется пугалом огородным.
В стеклянной будке Малуэн различил фигуру сменщика. День был серый. Огней еще не зажигали, и все вокруг казалось мрачным и убогим. Дневной стрелочник тоже, наверно, видел его и завидовал, что он гуляет со своей прифрантившейся дочерью.
На углу набережной дежурили два жандарма, еще один — у входа в морской вокзал. Прохожие спешили.
День угасал. Пешеходы жались к домам, чтобы их не забрызгали автомашины.
Кафе «Швейцария» зажгло огни. Зазвучал граммофон. Камелия уже сидела в своем углу и, поскольку Малуэн пришел с дочерью, делала вид, будто они незнакомы, что, однако ж, не помешало ей оглядеть Анриетту с головы до ног.
— Выпей-ка чего-нибудь сладкого, скажем ликеру.
Официант! Один ликер и один кальвадос!
— Бенедиктин? — осведомился официант.
Анриетта поморщилась и покачала головой.
— Мне тоже кальвадос, только с сахаром.
Она первой заговорила о том, что их волновало.
— Я все думаю, есть ли у него еда. И потом, молодой он или старый?
Ни молодой, ни старый! Он человек без возраста.
Печальный неприкаянный бедняга.
«Невезучий», — подумал Малуэн, припоминая медленно плывущую шлюпку и человека в ней, погружающего багор в воду в поисках чемодана.
— Трубка была дорогая, отец?
— А что?
— Если не очень, то я куплю тебе другую.
Ему стало страшно — а вдруг она узнает, что трубка стоила двести пятьдесят франков?! Он перевел разговор на другую тему.
— Кажется, мать просила тебя купить голубую шерсть?
— Да. Она хочет, чтобы я связала Эрнесту свитер.
Интересно, сколько стоит мех, который носит Камелия? Малуэн вспомнил, как однажды, целуя девицу, он прикоснулся к теплому надушенному меху. В мехах он не разбирался и спросил об этом у дочери. Анриетта высокомерно ответила:
— Держу пари, что он искусственный! А женщина эта — шлюха. Я ее знаю. По утрам она приходила в мясную лавку в грязном халате и стоптанных туфлях.
— А искусственный мех сколько может стоить?
— Пожалуй, три сотни франков.
Он выпил вторую рюмку кальвадоса и вынул для расплаты с официантом пятисотфранковый билет.
— Пошли!
— Куда?
— Увидишь!
Бывают дни, когда алкоголь не действует или просто вызывает головную боль, иной же раз он вселяет в душу надежду и оптимизм. Так было сейчас с Малуэном.
Глаза его блестели и, выходя, он тайком дружески помахал Камелии.
Стемнело. Витрины светились огнями. Зонты прохожих сталкивались. Малуэн заметил на одной молодой женщине элегантный голубой плащ и тут же решил купить дочери такой же. С безразличным видом и легкой улыбкой он завел Анриетту в магазин «Новые галереи», прошел от секции к той, где торговали непромокаемой одеждой, и сразу же подозвал продавщицу:
— Покажите-ка нам голубые плащи.
— Простые или шелковые?
Пока дочь примеряла, Малуэн думал об инспекторе Скотленд-Ярда, именно ему адресуя вызывающую улыбку. Он бросал вызов не только инспектору, но и простофиле-жандарму, своему утреннему собеседнику, и маленькому комиссару, который все еще, вероятно, бегал под дождем как одержимый.
— Сколько? — спросил он.
— Сто семьдесят пять франков. К плащу можем предложить подходящий берет.
Он купил и берет за двадцать франков, потом оглядел полки — нельзя ли еще что-нибудь приобрести.
— Останетесь в плаще, мадмуазель?
Само собой. И она дала свой адрес, чтобы ей отослали старое пальто. На улице стрелочника и его дочь охватило еще более праздничное настроение. Прохожие замечали это по их возбужденным, улыбающимся лицам. Малуэн решил про себя, что может полностью израсходовать взятые в коробке пятьсот франков.
— Туфли у тебя еще хорошие?
— Не промокают, но к голубому плащу не подходят.
Купили и туфли. Было радостно подойти к кассе и спросить с самым равнодушным видом, словно сумма не имела для них никакого значения:
— Сколько с нас?
Г-жа Малуэн пробегала бы по городу полмесяца, прежде чем выбрала такую пару обуви! Жандарма наверняка уже сменили. Может быть, вообще сняли пост — нельзя же веки вечные охранять берег только потому, что кто-то сбежал.
— Довольна?
— Еще бы! Но что скажет мать?
Глаза его совсем сузились, он молча подвел дочь к магазину перчаток:
— Входи.
Анриетта уже с беспокойством поглядывала на возбужденное лицо отца.
— Вам на меху или на шерстяной подкладке?
— Какие получше.
Самое удивительное, что ему хотелось плакать от радости и волнения. Он словно жил теперь в каком-то ином мире. Не будь он богат, сидел бы сейчас дома, что-нибудь мастерил, как всегда после полудня, или играл в домино в кабачке.
— Купи пару и для матери. Она будет довольна.
— Я размера не знаю.
— Если они не подойдут, мы обменяем, мадемуазель, — поспешно вмешалась продавщица.
Все вокруг были любезны. В соседнем магазине, где они покупали чулки, к Анриетте обратились: «сударыня», и Малуэн отвернулся, чтобы спрятать улыбку.
Все это прекрасно, но на что надеется человек, укрывшийся в сарае? У него ни гроша. Полиции известны его приметы.
Неожиданно Малуэна перестали интересовать покупки дочери. Убийца забрался в его сарай. Не собирается ли он под покровом ночи проникнуть к Малуэнам? Дом он знает. Не может же он догадаться, что чемодан остался в будке стрелочника. Знает он и то, что Малуэн по ночам на работе.
В газетах полно историй подобного рода: рецидивист, разыскиваемый правосудием, понимая, что ему терять больше нечего, проникает в стоящий на отшибе дом или ферму, убивает женщин и стариков топором или ломом, забирает деньги, опустошает кладовку, а вино пьет прямо из бутылки, отбив горлышко.
— Сколько? — спросил Малуэн кассиршу упавшим голосом.
Анриетта заметила, что отец переменился в лице, и тихонько сказала:
— Считаешь, что это слишком дорого?
— Да нет же!
— Рассердился?
— Говорю тебе — нет!
Малуэн не любил Эрнеста, потому что все находили в нем сходство с дядей, а мать всегда защищала сына от поучений отца. Но все же он купил ему новый ранец и акварельные краски. Анриетта несла покупки, дождь поредел, но капли стучали по бумажным пакетам с вещами.
Что бы еще купить? Теперь, когда он разменял и тысячефранковый билет, не было расчета останавливаться. Но мысль купить что-нибудь для себя даже не приходила ему в голову.
— Ты должен купить себе новую фуражку, отец.
Ах да, фуражку железнодорожника. А почему не всю форму?
— Зайдем сюда на минутку.
Это было бистро, и у бара он проглотил аперитив в надежде вернуть себе хорошее настроение. Ведь он даже не имеет права оставаться ночью дома, чтобы охранять свою семью!
— Чего выпьешь?
— Ничего. Не хочется мне.
— И все-таки налейте ей рюмочку, — сказал Малуэн официанту. Ведь если она не выпьет, это будет вроде как упрек. — Пей, вреда не будет. Где тут есть меховой магазин?
— Напротив почты.
Малуэн пьянел, от навязчивых мыслей становился упрямей. У меховщика он вел себя не слишком любезно.
— Сколько стоит лиса?
— Настоящая? От пятисот франков и выше.
— Покажите.
Дочь потянула его за рукав.
— Не надо! Мать рассердится. Искусственная тоже хороша.
— Отстань!
Радостное чувство опьянения у Анриетты стало проходить, но оно вернулось, как только мех обвил ей шею.
Это была рыжая лиса, не подходившая к плащу.
— В ней и пойдете?
Еще бы, конечно, в ней! Они снова вышли на улицу со своими пакетами.
— Не пора ли возвращаться? — забеспокоилась Анриетта.
Она перешла на другую сторону, чтобы пройти мимо мясной, но жалюзи были опущены, лавка пуста. На углу какая-то женщина расспрашивала прохожего. Малуэн обратил на нее внимание, потому что говорила она по-английски. На ней был черный костюм, легкий не по сезону. У женщины были не правильные черты лица, рыжие волосы выбивались из-под шляпки, тонкую шею украшала золотая цепочка с медальоном.
