Пейпекамп открыл дверь, но комиссар не уходил.
— Хотел бы просить вас еще об одной, последней любезности, — произнес он с необычной вежливостью.
— Слушаю вас, дорогой коллега.
— Сейчас нет и четырех часов. Сегодня мы могли бы воспроизвести события того трагического вечера со всеми действующими лицами, в той или иной степени причастными к делу. Не запишете ли фамилии? Госпожа Попинга, Ани, господин Дюкло, Баренс, Винанды, Бетье, Остинг и наконец господин Ливенс, отец Бетье.
— Вы хотите…
— Восстановить события с того самого момента, когда в зале гостиницы «Ван Хасселт» закончилась лекция.
Наступила тишина. Пейпекамп размышлял.
— Я позвоню в Гронинген, — ответил он, — посоветуюсь с начальством.
И наблюдая за реакцией присутствующих, он, не вполне уверенный в уместности своей шутки, добавил:
— Кое-кого, например, не хватает. Конрад Попинга не может…
— Его роль исполню я, — поставил точку Мегрэ.
И, сопровождаемый Жаном Дюкло, ушел, бросив напоследок:
— Спасибо за великолепный обед.
Направляясь из полицейского участка в гостиницу «Ван Хасселт», комиссар пошел не через город, а в обход по набережной. Его сопровождал Жан Дюкло, чья походка, осанка и лицо выдавали плохое настроение.
— Вы ведете себя отвратительно, — наконец процедил он сквозь зубы, посматривая на работающий кран, крюк которого едва их не задел.
— Это почему?
Дюкло пожал плечами, помолчал.
— Вы не понимаете или не хотите понять. Вы такой же, как все французы.
— Мне казалось, мы одной национальности.
— Только я много путешествовал, и у меня универсальная культура. Я могу приспособиться к любой стране, где живу. А вы, приехав сюда, идете напролом, не думая об обстоятельствах.
— Не думая, например, желают или нет найти виновного.
Дюкло оживился.
— А зачем? Здесь не преступление с целью ограбления, и совершивший его не является ни профессиональным убийцей, ни вором. Это не тот, кого надо обязательно упрятать за решетку, чтобы оградить общество.
— Что же вы предлагаете?
По привычке Мегрэ курил трубку, держа руки за спиной.
— Посмотрите, — понизил голос Дюкло, показывая вокруг: опрятный городок, где царил идеальный порядок, как в шкафу у хорошей хозяйки, крошечный порт со своей напряженной жизнью, спокойные люди в желтых деревянных башмаках. — Все работают, — продолжал он. — Все по-своему счастливы. И главное, сдерживают инстинкты, потому что таковы правила, такова необходимость, когда живешь в обществе. Пейпекамп подтвердит вам, что кражи здесь редкость, а кто украдет хотя бы два фунта хлеба, рискует по меньшей мере несколькими неделями тюрьмы. Где вы видели беспорядок? Где бродяги? Где попрошайки? Везде организованность, чистота.
— А я только что сдвинул с места фарфоровую безделушку!
— Подождите! Дома слева, возле Амстердипа, это дома именитых людей, людей богатых, обладающих определенной властью. Их знают все. Мэр, пасторы, преподаватели, чиновники — те, кто заботится, чтобы в городе было спокойно, чтобы каждый был на своем месте, не мешал соседям. Эти люди, я вам уже говорил об этом, не признают за собой даже права посещать кафе из опасения показать дурной пример. Однако преступление совершено. И перед вами семейная драма.
Мегрэ слушал, глядя на пароходы, которые из-за прилива разноцветными стенами возвышались над набережной.
— Я не знаю позиции инспектора Пейпекампа, чья репутация весьма высока, но думаю, лучший выход для всех — объявить сегодня вечером, что убийца Попинги — матрос с иностранного судна и что поиски будут продолжены. Для всех! Для госпожи Попинга, ее семьи, ее отца, он, кстати, известный интеллектуал. Для Бетье и господина Ливенса. Но главное, для примера! Для обитателей всех маленьких домиков городка, которые смотрят, что происходит в больших домах на Амстердипе и готовы делать то же самое. Вам нужна истина ради истины, нужно ради мелкого тщеславия распутать трудное дело…
— Это вам сказал Пейпекамп сегодня утром. И заодно поинтересовался, как охладить мой пыл. На что вы ему ответили: мол, таких во Франции подкупают хорошим обедом или взяткой.
— Мы не употребляли столь сильных выражений.
— Знаете о чем я думаю, господин Дюкло?
Мегрэ остановился, наслаждаясь панорамой порта. Переоборудованное под лавку маленькое суденышко, громыхая и дымя бензиновым двигателем, ходило от парохода к пароходу, причаливало к баржам и парусникам, предлагая хлеб, пряности, табак, трубки, джин.
— Слушаю вас.
— Я думаю, вам повезло, что вы вышли из ванной с револьвером в руке.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего! Только повторите, пожалуйста, что вы никого не видели в ванной.
— Я никого не видел.
— И ничего не слышали?
Дюкло отвернулся.
— Вроде бы нет. Мне, правда, показалось, будто что-то шевелится под крышкой ванны.
— Простите, меня ждут.
И размашистым шагом Мэгре направился к гостинице, где, поджидая его, прохаживалась по тротуару Бетье Ливенс.
Она пыталась улыбнуться, как раньше, но ее улыбке не хватало задора. Нервничая, она продолжала следить за улицей, словно опасалась нежелательной встречи.
— Я жду вас уже полчаса.
— Не зайдете?
— Только не в кафе, ладно?
В коридоре Мегрэ замешкался: он не мог пригласить ее в комнату. Тогда он открыл дверь огромного пустого танцевального зала, где голоса резонировали, как в храме.
При дневном свете декорация на сцене казалась тусклой, пыльной.
Рояль был раскрыт. В углу стоял огромный ящик, до потолка громоздились стулья. В ожидании праздника лежали в куче бумажные гирлянды.
У Бетье был все тот же цветущий вид. В голубом костюме, в белой шелковой блузке, под которой ее грудь казалась еще более соблазнительной, чем раньше.
— Вам удалось уйти из дому?
Она ответила не сразу. Сказать ей хотелось многое, но она не знала, с чего начать.
— Я удрала, — выпалила она наконец. — Не могла больше оставаться. Мне страшно! Служанка сказала, что отец в ярости и готов меня убить. Он запер меня в комнате без всяких объяснений. Он всегда молчит, когда сердится. В ту ночь мы возвратились, не сказав друг другу ни слова. Он закрыл дверь на ключ. И сегодня служанка разговаривала со мной через замочную скважину. В полдень, когда он вернулся, на нем лица не было. После обеда он долго ходил вокруг фермы, а потом ушел на могилу матери. Он всегда ходит туда, перед тем как принять важное решение. Я разбила стекло. Служанка просунула мне отвертку, и я отвинтила замок. Я не могу вернуться назад. Вы не знаете моего отца.
— Один вопрос, — прервал ее Мегрэ.
Он взглянул на изящную кожаную сумочку, которую она держала в руке.
— Сколько у вас с собой денег?
— Не знаю… Флоринов пятьсот.
— Кто был в вашей комнате?
Покраснев, она пробормотала:
— Тот, кто был в участке… Сначала я хотела пойти на вокзал, но увидела полицейского и подумала о вас.
Они стояли как в зале ожидания, где невозможно создать атмосферу интимности. Им даже в голову не пришло взять из кучи два стула и сесть.
Бетье нервничала, но не настолько, чтобы потерять самообладание. Возможно, потому, что Мегрэ смотрел на нее с некоторой неприязнью, особенно проявившейся в его голосе, когда он спросил:
— Вы уже предлагали кому-нибудь выкрасть вас?
Она растерялась, отвернулась:
— Не понимаю…
— Я спрашиваю, это был ваш первый любовник?
Она долго молчала, прежде чем ответить:
— Не думала, что вы будете так жестоки со мной. Я пришла…
— Так первый? Если посчитать, ваш роман продолжался больше года. А до этого?
— Я… Я флиртовала с преподавателем гимнастики в лицее, в Гронингене.
— Флиртовала?
— Он был… он…
— Ага! Следовательно, до Попинги у вас уже был любовник. Только один?
— Как вы смеете? — возмутилась она.
— Но ведь вы были и любовницей Баренса.
— Неправда! Клянусь…
— Однако вы встречались с ним.
— Потому что он влюбился в меня. Правда, едва решался поцеловать.
— А на последнем свидании, которому помешали я и ваш отец, вы предложили ему уехать вдвоем.
— Откуда вы знаете?
Мегрэ чуть не расхохотался. Святая наивность! Постепенно к ней возвращалось хладнокровие. Она говорила о подобных вещах с удивительным простодушием.
— Он не захотел?
— Испугался. Сказал, что у него нет денег.
— И вы предложили ему свои. Короче, с давних пор вас преследует мания побегов. Главная цель вашей жизни — покинуть Делфзейл с каким-нибудь мужчиной.
— Не с каким-нибудь, — поправила она обиженно. — Вы злой! Вы не хотите понять!
— Как раз напротив! Все очень просто: вы любите жизнь, любите мужчин. Вам нравятся те радости, которые можно получить.
Она опустила глаза, теребя в руках сумочку.
— Вам скучно на образцовой ферме отца. Вам хочется другого. Вы начали в лицее, в семнадцать лет, с преподавателем гимнастики. Уговорить его уехать не удалось. Вы перебрали всех мужчин Делфзейла и нашли одного, который показался вам решительнее других. Попинга много плавал.
