Она опустила глаза, теребя в руках сумочку.
— Вам скучно на образцовой ферме отца. Вам хочется другого. Вы начали в лицее, в семнадцать лет, с преподавателем гимнастики. Уговорить его уехать не удалось. Вы перебрали всех мужчин Делфзейла и нашли одного, который показался вам решительнее других. Попинга много плавал.
Тоже любил жизнь. Его сковывали предрассудки. И вы бросились ему на шею.
— Зачем вы говорите…
— Может быть, я и преувеличиваю. Допустим, он ухаживал за вами: вы девушка красивая, чертовски аппетитная. Но ухаживал он робко, боясь осложнений, боясь своей жены, Ани, директора, воспитанников…
— Особенно Ани.
— Мы сейчас поговорим об этом. Он целовал вас в укромных уголках. Держу пари, у него даже и смелости-то не хватало помышлять о большем. Однако вы посчитали — пора! Вы стали подстерегать его. Вы приносили ему домой фрукты, вошли в семью. Вы вынуждали его провожать вас на велосипеде и останавливались за штабелем леса. Вы писали ему письма, предлагали уехать.
— Вы читали?
— Читал.
— А вы не думаете, что начал он?
Она вспылила.
— Сначала он говорил, что несчастен, что госпожа Попинга не понимает его и беспокоится только о том, что скажут люди, что жизнь бессмысленна, и все…
— Черт возьми!
— Вы прекрасно знаете, что…
— Шестьдесят женатых мужчин из ста говорят это первой же смазливой девчонке. Только бедняга напал на девушку, которая поймала его на слове.
— Вы злой, злой!
Она чуть не плакала и топала ножкой, подчеркивая слово «злой».
— Короче, он все время откладывал ваш злополучный отъезд, и вы прекрасно понимали, что эта затея неосуществима.
— Неправда!
— Да, да. И вот доказательство: вы в некотором роде подстраховали себя от случайностей, принимая ухаживания Баренса. Правда, осторожно, потому что он человек молодой, робкий, хорошо воспитанный, почтительный, которого можно и вспугнуть.
— Ужасно!
— Обычная житейская история.
— Вы презираете меня, да?
— Я? Вовсе нет.
— Вы меня презираете! Но я так несчастна. Я любила Конрада.
Она заплакала, затопала ногами.
— Я вам запрещаю…
— Говорить, что вы их не любили? Полноте. Вы их любили, пока они давали вам надежду на новую жизнь, отъезд, мысль о котором неотступно преследовала вас.
Не слушая больше, она простонала:
— Не надо мне было приходить! Я думала…
— Что я возьму вас под защиту? Но именно это я и делаю. Только я не считаю вас ни жертвой, ни героиней. Вы маленькая лакомка, глуповатая, немного эгоистичная — вот и все. Девчонка, каких множество.
Она взглянула на него заплаканными глазами, где уже светилась надежда.
— Меня все ненавидят, — посетовала она.
— Кто это все?
— Прежде всего, госпожа Попинга, потому что я не такая, как она. Ей бы только целый день шить одежду для аборигенов Океании или вязать для бедняков. Я знаю, что она советовала девушкам-белошвейкам из монастыря не брать с меня пример. Она даже заявила, что я плохо кончу, если быстро не выйду замуж. Мне все передали.
От этих слов повеяло затхлостью провинциального городка: монастырь, разговоры, девушки из добропорядочных семей вокруг дамы-патронессы, наставления, коварные излияния.
— Но особенно Ани…
— Ненавидит вас?
— Да! Почти всегда, когда я приходила, она покидала гостиную и поднималась к себе. Могу поспорить, она уже давно догадалась. Госпожа Попинга, несмотря ни на что, славная женщина. Она хотела лишь повлиять на мои манеры, изменить фасон моих платьев, а главное, научить меня читать не только романы. Она ничего не подозревала, иначе не просила бы Конрада провожать меня.
На лице Мегрэ играла загадочная улыбка.
— Ани — совсем другое. Вы видели ее? Какая она страшная! Кривые зубы! Ни один мужчина никогда не позарится на нее. Она это хорошо знает, как и то, что останется старой девой. Именно поэтому она и училась — хотела иметь профессию. Она делает вид, что презирает мужчин, и состоит в феминистских лигах.
Бетье снова оживилась. В ней вспыхнула скрытая ненависть.
— Вот она и слонялась по дому, сторожа Конрада: раз ей на роду написано быть целомудренной, пусть и другие тоже, понимаете? Я уверена, она догадалась и, без сомнения, задумала отвадить от меня Конрада и даже Корнелиуса. Она прекрасно видела, что все мужчины, включая Винанда, поглядывают на меня. У него, правда, никогда не хватало смелости заговорить со мной — он только краснея, когда я с ним танцевала. Его жена тоже ненавидит меня. Может быть, Ани ничего не сказала сестре, а может, сказала. Возможно, и письма нашла она.
— А кто убил? — резко спросил Мегрэ.
— Клянусь, не знаю, — растерялась Бетье. — Я этого не говорила… Но Ани — язва. И если она уродка, это не моя вина.
— Вы уверены, что она никогда не любила?
Улыбка, даже короткий смешок Бетье, инстинктивно триумфальный смех желанной женщины, уничтожающей дурнушку. Ну, прямо-таки девчонки из пансионата, ссорящиеся по пустякам.
— Во всяком случае не в Делфзейле.
— Своего зятя она тоже ненавидела?
— Не знаю. Здесь совсем другое: он — член семьи, а значит, хоть немного, но принадлежал и ей. Поэтому надо было следить за ним, сберечь его…
— Но не убивать!
— А что думаете вы? Вы всегда говорите так…
— Я ничего не думаю. Скажите, Остинг знал о ваших отношениях с Попингой?
— Вам и это сообщили!
— Вы вместе ходили на отмели Воркюма. Он оставлял вас одних?
— Да. Он вел судно, на мостике.
— Предоставляя вам каюту?
— Разумеется. Снаружи было прохладно.
— Вы его не видели с… со дня смерти Конрада?
— Да! Клянусь!
— Он никогда не ухаживал за вами?
Улыбка тронула ее губы.
— Остинг?
Бетье занервничала и готова была расплакаться.
Дверь приоткрылась. Г-жа Ван Хасселт, которая в конце концов услышала голоса, просунула голову и, пробормотав извинения, вернулась за кассу. Наступила тишина.
— Вы полагаете, отец способен убить вас?
— Да! Он сделал бы это…
— Следовательно, он мог убить и вашего любовника.
Она в ужасе вытаращила глаза, резко запротестовала:
— Нет! Неправда! Это не отец!
— Однако, когда в ночь преступления вы вернулись домой, его не было на ферме.
— Откуда вы знаете?
— Он пришел позже вас, не так ли?
— Сразу же за мной, но…
— В своих последних письмах вы проявляли нетерпение. Вы почувствовали, что Конрад уходит от вас, что приключение начинает его тяготить и он никогда не покинет дом ради отъезда за границу с вами.
— Что вы хотите сказать?
— Ничего. Уточняю некоторые детали. Кстати, ваш отец не заставит себя долго ждать.
Она испугалась и посмотрела вокруг, ища глазами выход.
— Не бойтесь. Вы мне нужны сегодня вечером.
— Сегодня вечером?
— Да. Мы восстановим факты и поступки каждого в ночь преступления.
— Он убьет меня!
— Кто?
— Отец!
— Я буду там. Ничего не бойтесь.
— Но…
Открылась дверь, и в зал вошел Жан Дюкло. Он быстро закрыл за собой дверь на ключ. Вид у него был растерянный.
— Осторожно! Здесь фермер. Он…
— Проводите девушку в свою комнату.
— В мою?
— Ну в мою, если хотите.
В коридоре послышались шаги. Через дверь около сцены Бетье и Дюкло вышли на черную лестницу. Мегрэ повернул ключ и оказался нос к носу с фермером. Ливенс заглянул в зал через плечо комиссара.
— Бетье?
Снова встал вопрос языка — они не могли понять друг друга.
Пользуясь своей массой, Мегрэ заслонял вход, чтобы выиграть несколько мгновений, и в то же время стараясь не рассердить фермера.
Жан Дюкло, с непринужденным видом, не замедлил спуститься.
— Скажите ему, что он получит свою дочь сегодня вечером и что он тоже потребуется для восстановления картины преступления.
— Надо…
— Да переводите, черт возьми, то, что я сказал.
Дюкло перевел слащавым голосом. Фермер молча смотрел на них.
— Скажите еще, что сегодня вечером убийца будет арестован.
Мегрэ едва успел прыгнуть и повалить Ливенса, который, выхватив револьвер, приставил дуло к его виску.
Схватка была короткой. Всем своим весом Мегрэ навалился на противника и обезоружил его. Гора стульев, задетая в борьбе, рухнула, слегка поранив комиссару лоб.
— Дверь на ключ! — крикнул Мегрэ Жану Дюкло. — Никого не впускать!
И, отдуваясь, выпрямился.
Глава 9
Следственный эксперимент
Первыми, ровно в половине восьмого, пришли Винанды. В этот час в зале для торжеств гостиницы «Ван Хасселт» находилось лишь трое мужчин, которые поджидали остальных, не вступая в разговоры друг с другом: нервничающий Жан Дюкло ходил из угла в угол, хмурый Ливенс сидел как изваяние, а Мегрэ с трубкой в зубах стоял, прислонясь к роялю.
Никто не догадался зажечь полный свет — высоко под потолком тускло горела одна большая лампа. Все так же громоздились стулья, кроме первого ряда, выставленного по распоряжению Мегрэ.
