Ознакомительная версия.
При словах «вчера вечером» все еще ближе придвинулись к Жанне Шабрие.
– «Что-то я не пойму, о чем вы», — говорю я дяде Гра. «Да о том, — продолжает он, — что вчера вечером он не приехал в экипаже, а пришел пешком из Пюи, пешком туда и вернулся. Вот почему я говорю, что он, должно быть, очень устал, тем более что тяжело с ружьем пробираться по лесу Фрейсили и Риу».
После этих слов воцарилось гробовая тишина. Стало так тихо, что Жанна Шабрие немного испугалась.
– Успокойтесь, Жанна, — ласково обратился к ней судебный следователь, — и скажите нам, назвал ли Этьен Гра то место, где он встретил Жака Бессона?
– Назвал, господин судья. Он встретил его, или, лучше сказать, видел, как тот проходил около ручья.
– А в котором часу, он не говорил?
– Сказал, что около семи.
– Вы уверены?
– Это так же верно, как и то, что мы с вами христиане. Он сказал — в семь часов.
Тогда судебный следователь, обратившись к присутствующим, спросил:
– Ну, господа, что вы думаете об этом рассказе? А вы, господин прокурор, какого мнения о том, что мы должны предпринять в отношении Жака Бессона?
Прокурор хотел ему ответить, когда вперед выступил человек с холодным и сдержанным лицом и обратился к прокурору и судебному следователю:
– Извините, господа, но я хотел бы сказать пару слов касательно этого дела. Прошу меня выслушать, поскольку это позволит нам избежать серьезной ошибки.
Этим человеком был Берже, лардерольский мэр.
– Мы вас внимательно слушаем, — холодно произнес прокурор.
– Хочу с полной ответственностью заявить, — продолжал мэр, — что в тот самый час, когда, как уверяют, Жака Бессона видели с ружьем в окрестностях Шамбла, он лежал в постели в Пюи, в доме графинь де Шамбла, с ранами на ногах, в чем можно сейчас же удостовериться. Он был так слаб, что даже не мог ходить по городу. То, что я вам говорю, может подтвердить не только Луи Ашар, видевший Жака утром в постели в доме графинь де Шамбла, но и соседи этих дам, которые вчера наблюдали, как Жак с трудом прогуливался по улице и через четверть часа вернулся в дом бледный и изнуренный.
– Несмотря на вашу всем известную дружбу с госпожами Шамбла, господин мэр, — ответил прокурор, — мы нисколько не сомневаемся в искренности ваших слов. При этом я должен признаться, что сам был поражен, как и все здесь присутствующие, бледностью и слабостью Жака Бессона. Впрочем, доктору не составит особого труда проверить, мог ли он с его ногами одолеть восемь миль за один вечер.
Казалось, что лардерольскому мэру удалось развеять подозрения, возникшие было после рассказа Жанны Шабрие. Все присутствующие уже собрались расходиться, почти убедившись в невиновности Жака Бессона, как вдруг дверь столовой широко распахнулась и в комнату вошла женщина. Одетая во все черное, с заплаканными глазами, с бледным скорбным лицом, она остановилась на пороге и обвела взглядом всех собравшихся. Всплеснув руками, она вскрикнула:
– Опоздала! Я не смогу увидеть его, я не смогу обнять его в последний раз!
Этой женщиной оказалась госпожа Тарад, сестра Луи де Марселанжа. Она всегда была очень привязана к своему брату. Овдовев, госпожа Тарад очень надеялась, что проведет остаток жизни вместе со своим любимым братом, и в тот самый час, когда она ждала его, ей принесли известие о его смерти, о смерти от руки убийцы. Она приехала поспешно, обезумев от отчаяния, но все же надеясь в последний раз обнять его, прежде чем земля навсегда поглотит его холодные останки. Но судьба лишила ее и этого горького счастья — она опоздала. Молодая женщина подошла к Тюрши де Марселанжу и, устремив на него твердый взгляд, сквозь слезы проговорила:
– Брат, вы решились исполнить последнюю волю…
Волнение помешало ей закончить.
– Вы можете в этом не сомневаться, сестра, — ответил Марселанж.
– Убийца нашего брата арестован?
– Он еще неизвестен.
– Я его знаю, — сказала госпожа Тарад таким тоном, что все присутствующие разом ахнули.
Медленно развернув какое-то письмо, она продолжила, обведя печальным и исполненным достоинства взором окруживших ее людей:
– Послушайте, что мой брат написал своей рукой в последнем письме.
«Если я умру от рук убийцы, то это сделает Жак Бессон. Отомстите за меня».
Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Казалось, что покойный господин Марселанж сам предсказал свою смерть.
– Жак Бессон! — прошептал Тюрши де Марселанж.
– Да, — подтвердила молодая женщина. — Убийца он, но не он один.
– Что вы хотите этим сказать, сударыня? — спросил судебный следователь.
– Есть и другие, — продолжала госпожа Тарад, с трудом сдерживая гнев. — Они куда виновнее, и, хотя не они нанесли смертельный удар, именно их должно постигнуть мщение, о котором писал мой брат. Они богаты и могущественны, так могущественны, что думают, будто неподвластны никакому правосудию, но как бы высоко они ни стояли, я сумею добиться справедливости.
– Будьте осторожны, — предупредил ее судебный следователь с добротой, исполненной уваже— ния. — Горечь утраты — плохой советчик, и эти влиятельные преступники, на которых вы намекаете…
– Этих влиятельных преступников, — вскрикнула госпожа Тарад, — вам уже назвала ваша совесть честного человека и ваша проницательность судебного следователя. Потому-то вы и советуете мне соблюдать осторожность. И действительно, — прибавила она, обводя взглядом тех, кто слушал ее, затаив дыхание, — кто их здесь не знает? Кто шепотом не произнес имена этих преступников, которые подвигли убийцу на содеянное?
После недолгой паузы, утерев слезы, струящиеся по ее бледному лицу, она снова заговорила:
– Да и как их не знать? Кто выигрывал от этого убийства, как не те, что уже выразили свою ненависть к моему брату, подав прошение о разводе? Кто, если не те женщины, чья безграничная злоба преследовала, терзала и мучила моего несчастного брата до самого последнего часа? Словом, кто мог желать смерти владельцу Шамбла, как не те, кто, затеяв с ним две тяжбы, чтобы завладеть этим поместьем, поняли, что лишатся его навсегда, если допустят подписание договора, отдававшего это имение в аренду? Этот контракт должен был быть подписан второго сентября, а мой брат был убит первого! Ищите теперь виновных!
Через несколько минут госпожа Тарад продолжала, повернувшись к Тюрши де Марселанжу:
– Наш брат будет отомщен. Эти женщины богаты и влиятельны, но они виновны, а наше дело правое, Господь и правосудие за нас, и я не боюсь борьбы. Они должны трепетать в ожидании возмездия!
Потом, обратившись к судебному следователю, она добавила:
– Мы хотим отомстить за нашего брата, мы хотим всеми силами помогать следствию, чтобы разыскать и покарать виновных, всех виновных!
– Сестра, — постарался успокоить ее Тюрши де Марселанж, — после таких волнений и переживаний вам нужно отдохнуть. Я провожу вас в приготовленную для вас комнату.
Все присутствующие поняли эти слова как знак того, что пора разъезжаться по домам. Они простились с братом и сестрой, которые через несколько минут остались в замке одни.
Андре Арзак сидел один в своей хижинке, стоявшей посреди луга, где паслось его стадо. Он любовался своими золотыми монетами, взвешивал их на руке, бренчал ими и смотрел, как они сверкают на солнце. Арзак уже более ста раз пересчитал свои пять золотых монет, деля их в уме на монетки в двадцать су, и опять принялся было за то же занятие, когда поблизости заметил чей-то силуэт.
– Это что еще такое? — удивился он, в страхе спрятав золото под связку соломы.
– Не пугайся, это я, — отозвался суровый голос.
– А, это вы, Жак?
Это действительно был Жак Бессон. Арзак, внимательно посмотрев на Жака, проговорил:
– Что это случилось? На вас лица нет.
– Плохи у меня дела, а следовательно, и у тебя тоже, Арзак.
– У меня?! — вдруг бешено заревел пастух. — Совсем нет, это меня не касается! Что это вы хотите свалить на меня то, чего я не делал? Я об этом ничего не знаю и знать не желаю!
Пастух был вне себя, глаза его метали молнии, лицо страшно исказилось, и в эту минуту он стал похож на сумасшедшего.
– Нет! — крикнул он, скрежеща зубами и размахивая руками, как безумный. — Нет, я знать ничего не хочу об этом деле и не хочу, чтобы мне о нем рассказывали, — не хочу, не хочу! А не то я пойду и расскажу все судьям, которые увидят, что я бедный, невинный человек, который только увел собаку, не замышляя ничего плохого и не зная ничего, ничего, ничего, ничего!
Он топал ногами и бил кулаками по стенам своей хижины, продолжая выкрикивать какие-то бессвязные слова. Жак Бессон наблюдал эту сцену с нарочитым спокойствием, но время от времени его глаза зловеще сверкали, а руки крепко сжимали дуло ружья.
Ознакомительная версия.
