Впрочем, ничего сексуального в его желании не было.
Так, наплыло и растаяло. Единственное, чего он хочет (и сейчас это стало возможным), чтобы Вивиана увидела в нем другого человека, не того, в потертой одежде, что каждый вечер сидел в своем углу за одним и тем же столиком и с отчаянной робостью издали поглядывал на нее.
Нет, не совсем так. Все это составляет часть целого, а в этом целом из-за того, что, когда он вернулся, здесь был Рауль, появились трещины. Теперь Франсуа уже не так уверен в себе. Еще в такси он предчувствовал это.
Понимал, что никоим образом нельзя допустить, чтобы полученный импульс ослаб, исчез.
Уже с трудом он сумел все-таки вызвать в памяти смех Рене и уверился, что между ними установилось нечто вроде сообщничества. Нет, еще не подлинное сообщничество. Это даже нельзя назвать взаимопониманием, и тем не менее Франсуа знал: контакт возник.
Было что-то колдовское в покое улицы, где лишь иногда раздаются шаги запоздалого прохожего, в приглушенной музыке, доносящейся из ночного заведения, что находится через четыре дома; его неоновая вывеска бросает на часть улицы фиолетовый отсвет.
Франсуа испытывал потребность начать. Слишком долго он находился на обочине. Он задыхался. Это была потребность одновременно и физическая, и духовная, но ведь если он слишком долго прождет брата, Вивиана может уйти. Франсуа не знает, до какого часа она там бывает. Он никогда не был у Пополя в такое позднее время. Более того, даже не представляет, как в этот час выглядит бар. Франсуа зажег свет, вырвал листок из тетрадки, которую они с сыном использовали для записок, и нацарапал несколько слов на случай, если Боб проснется.
Франсуа вслушался в шум города, в тишину лестницы. Он стремительно сбежал вниз, так как боялся встретиться с возвращающимся Раулем, на улице оглянулся, проверяя, погашен ли свет, и торопливо пошел, чувствуя неприятное стеснение в груди. Оно было сильней, чем тогда в такси, когда ему казалось, что он опаздывает, и он беспокоился о Бобе.
Тем не менее это необходимо. Неподалеку от бара он чуть не налетел на Фельдфебеля, и она с удивлением досмотрела ему вслед. Она узнала Франсуа, хотя он непохож на прежнего, да и время сейчас не его. Решив сегодня не пить, он вошел в бар, но не уселся за свой столик, а остался у стойки. Пополь, тоже удивленный, потянулся к бутылке, виноградной водки.
— Бутылочку «Виши».
Соверши он убийство или будь арестован по какой-нибудь другой причине, какие нелепые показания дали бы о нем эти люди! «Каждый день приходил в одно и то же время, садился за один и тот же столик в углу, выпивал две стопки виноградной водки». Они же ничего о нем не знают. Он ни разу с ними не говорил.
— Вивианы нет? — поинтересовался он и не узнал своего голоса.
— Скоро должна прийти. — Пополь перегнулся и глянул сквозь витрину. — Э, да вот же она!
Из темной поперечной улочки вынырнула фигурка и смешалась с прохожими, идущими по улице Гэте. Женщина в синем костюме спокойно, не торопясь, покачивая бедрами, приближалась к бару. Увидев Франсуа у стойки, она тоже удивилась, но он тут же бросил ей своего рода ритуальный взгляд, означающий: «Жду вас на улице».
И она, опустив ресницы, показала, что поняла этот взгляд.
— Пополь, мятной.
Итак, все решилось, Франсуа заплатил, вышел, завернул за угол и встал в темноте, сразу за светлым прямоугольником витрины. Что, интересно, сказала она Пополю? И что сказал он? Не может быть, чтобы они не поговорили о нем. Оба они обратили внимание на его новый элегантный костюм, черную шляпу, галстук, безукоризненно белую сорочку.
На углу остановилась Фельдфебель, заметила силуэт Франсуа и пошла к нему. Но появившаяся из бара Вивиана сказала ей всего одно слово: «Мой» — и, направляясь к гостинице, бросила Франсуа:
— Идешь?
Франсуа впал в панику. Не думал он, что все произойдет вот так. А в это время Рауль, может быть, ломится к ним в дверь и разбудил Боба. В коридоре гостиницы справа находилось окошечко. За ним кромешная темнота, и Вивиана самым будничным тоном сообщила этой темноте:
— Это я, госпожа Бланш.
— Полотенца в шкафу, — ответил голос из темноты, после чего его обладательница снова плюхнулась на кровать.
Вивиана открыла стеклянную дверь, при этом звякнул электрический звонок. Взяла из стенного шкафа два полотенца и стала подниматься по крашенной белым лестнице, устланной такой же дорожкой, что и в доме на улице Деламбра, с такими же медными штангами. Единственная разница: на улице Деламбра перила покрыты лаком и уже истертые. Франсуа подумал, что ведь Вивиана совсем недавно вышла отсюда, возможно, из этого же самого номера, и забеспокоился: успела ли она совершить необходимый туалет?
У нее узкие ладони и вообще очень благопристойный, этакий буржуазный вид. Не будь она так спокойна и так уверена, ее можно было бы принять за приличную девушку.
Вивиана распахнула дверь под цифрой 7, зажгла свет, подошла к кровати и прикрыла ее покрывалом. Да, на этой кровати совсем недавно лежали: в комнате еще чувствуется запах туалетного мыла и дезинфекции. Не зная что сказать, Франсуа открыл бумажник, неловко вытащил пятидесятифранковый билет, положил на комод и увидел, что она удивилась.
— Ты собираешься на всю ночь?
Если бы он ответил «да», она могла бы сказать, что занята. У нее, вероятно, строгий распорядок, ей в определенное время нужно сесть в автобус или в метро, чтобы добраться домой. Может, она живет в пригороде или у нее есть ребенок.
— Ах, на время? И столько даешь?
Она сняла шляпку, жакет, задрала юбку и стащила трусики; ноги у нее оказались куда длинней, чем он думал. Теперь юбка опала, облепила тело, подчеркивая формы. Вивиана не сводила глаз с Франсуа, и он услышал ее удивленное:
— Ты что, хочешь раздеться?
Он стоял с сжавшимся сердцем и не сразу нашелся что ответить. Да, все у него получается, как у Боба с этими корзиночками: слишком он долго об этом мечтал.
Ничего у него не выходило, хотя она помогала изо всех сил. Она поняла, что он очень впечатлителен, и старалась не смотреть на него. Тем не менее Франсуа чувствовал, что заинтересовал ее. Кто лучше подобных девиц знает все типы мужчин? Наверно, ей уже попадались такие, как он. Франсуа подмывало спросить ее об этом.
Уже давно он испытывал желание стать ее другом, чтобы иметь возможность открыто, откровенней, чем с врачом, беседовать на самые разные, самые личные темы. Но сегодня у него было ощущение, что для первого раза лучше вести себя как обычному клиенту, и вот, как назло, у него ничего не получается. Может, она корит себя за то, что не дала ему раздеться? Впрочем, она же не запрещала, просто выразила удивление: в подобных случаях раздеваться не заведено.
Франсуа, конечно, знал это. Он не раз бывал с женщинами в номерах наподобие этого, но никогда в своем квартале. Уже много лет он периодически отправлялся в район Севастопольского бульвара, чтобы найти женщину, и шел с ней в какую-нибудь дрянную гостиницу около Центрального рынка. Севастопольский бульвар он выбрал чисто случайно: впервые подцепил там проститутку, с тех пор и пошло. Много раз, как и сегодня, у него ничего не получалось. «Больно ты нервный! — говорили ему женщины. — Небось сейчас чего-нибудь воображаешь себе. Зря ты это!»
Но он-то знал, что все гораздо сложнее. Интересно, у других мужчин случается такое? Перед тем как заговорить с девицей и подать ей знак, он чувствовал нечто вроде шока, стеснение в груди, напоминающее желудочный спазм. Порой это начиналось, буквально как только Франсуа решал отправиться на Севастопольский бульвар, и давило и жало все время, пока он ехал в автобусе.
Да и в номере иногда не отпускало, а, напротив, усиливалось, особенно когда женщина начинала задирать юбку.
Нет, не может быть, чтобы причиной этого была сцена между дядей Леоном и служанкой. Франсуа убежден, что больше всего тут виновата его мать. Он помнит, как она шпионила за ним, когда у него началось половое созревание. Стоило ему пойти к себе в комнату или в ванную, как она на цыпочках подкрадывалась по лестнице и распахивала дверь, словно не зная, что там кто-то есть. При этом старательно притворялась и вскрикивала, разыгрывая удивление: «Ах, извини! Ты здесь?» Короче, по ее милости в нем живет стыд, из-за которого все, связанное с плотью, представляется ему нечистым.
Может, у него что-нибудь не так? Чтобы узнать это, пришлось бы расспрашивать других мужчин, а он не решался. Впрочем, как ему казалось, с Жерменой у него все шло без всяких осложнений. Практически, кроме нее, у Франсуа была всего единственная длительная связь с женой его первого хозяина. Он был тогда совсем зеленый. Только что закончил коллеж.
Говоря о своем образовании, Франсуа утверждал, что он бакалавр, но это утверждение, как и все прочие, требовало определенной коррекции. Между тем, что он говорил, и действительностью всегда существовал некоторый зазор. Но разве у его мамочки было иначе? А у других?
