Говоря о своем образовании, Франсуа утверждал, что он бакалавр, но это утверждение, как и все прочие, требовало определенной коррекции. Между тем, что он говорил, и действительностью всегда существовал некоторый зазор. Но разве у его мамочки было иначе? А у других?
На самом деле в последнем классе коллежа он во время гололеда поскользнулся и сломал ногу. Кость долго не срасталась, и он три месяца провалялся в постели; на врача, который плохо вправил перелом, даже собирались подать в суд. Чтобы держать экзамен на бакалавра, Франсуа нужно было приналечь на риторику. А ему не хотелось. Уверенный, что все равно провалится, он бросил заниматься. После этого он и поступил к г-ну Дотелю, который в ту пору заправлял крохотным издательством на улице Жакоб. Должность его никак не называлась, поскольку он был единственным служащим; в его обязанности входило и паковать книги, и помогать в счетоводстве.
Действительно ли Дотель был мошенником, каким впоследствии его ославили? Но в любом случае он был неисправимым оптимистом, не терявшим ни хорошего настроения, ни аппетита, даже когда касса зияла пустотой, а стены бывали оклеены желтыми, синими или зелеными постановлениями судебного исполнителя. Если не считать произведений нескольких давно вышедших из моды писателей, приобретенных вместе с издательством, г-н Дотель пробавлялся главным образом изданиями за счет авторов, в особенности творениями дам. Под конец он даже не давал себе труда печатать их, хотя авансы брал исправно, за что и поплатился: ему пришлось отправиться в тюрьму.
Словом, Франсуа не случайно подумал о предвыборной газете. После издательства на улице Жакоб ему приходилось редактировать рекламные объявления, газетную информацию и даже критические статьи, которые рассыпались по мелким провинциальным газеткам.
— Франсуа! Подите передайте моей жене, что я не приду обедать!
Г-н Дотель обожал обедать не дома и обладал талантом получать приглашения в лучшие рестораны. Его квартира находилась в соседнем доме на третьем этаже: там была темная лестница и не было телефона. Г-жа Дотель — ее звали Эме — большую часть дня проводила полуодетой. Ей было около сорока, как сейчас Рене. Да она и похожа была на Рене, разве что чуть худощавей, не такая полная.
Может, у них с мужем так было условлено? Г-н Дотель беспрестанно посылал Франсуа с разными поручениями к себе на квартиру, и на четвертый раз тот наткнулся на совершенно голую Эме, которая стояла в цинковом тазу.
— О, малыш, подайте мне, пожалуйста, полотенце.
Мне не хочется оставлять на полу лужи.
Догадывалась ли она, что Франсуа девственник? Нет, она не подталкивала его. Напротив, тянула, выдерживала почти месяц, возможно, чтобы продлить удовольствие.
И вот однажды в полумраке лестницы она впилась ему в губы, и Франсуа почувствовал у себя между зубами ее горячий язычок. А впоследствии Франсуа каждый раз дрожал от страха, ожидая катастрофы, так как она не давала себе труда запереть дверь, и ему мерещилось, что вот-вот ворвется разъяренный г-н Дотель. Эме с неистощимой изобретательностью разнообразила удовольствие, и скоро в квартире не осталось такого места, где бы они не занимались любовью. Бывало, в конце дня она приходила в контору, и Франсуа укладывал ее на штабелях книг, а в это время за перегородкой ее муж принимал посетителя, и любовники отчетливо слышали все, что те говорили.
Несмотря на все страхи, у Франсуа с ней все шло как надо. Гораздо легче, чем с Жерменой, которая вряд ли получала от этого удовольствие, стыдилась малейших проявлений чувственности и после всего с неловкой улыбкой, как бы извиняясь, спешила заговорить на какую-нибудь нейтральную тему, чаще всего о хозяйстве.
Значит ли это, что у него есть какой-то изъян? Возможно. Но в глубине души он так не думает. Конечно, чтобы произошла осечка, Франсуа должно что-то беспокоить, но это что-то слишком зыбко, и если бы даже он был способен наугад докопаться до него, то все равно не сумел бы дать ему определение. Тут Вивиана заблуждается. Однако в ее любопытстве есть симпатия, может быть, с некоторой примесью боязни, вернее, того чувства, какое сегодня перед уходом было у его брата. С недавних пор Франсуа, можно сказать, ставит людей в тупик.
— Попробуй чуточку расслабиться, — ласково предложила она, понимая, как несчастен Франсуа, какое испытывает унижение, хоть и продолжает упорствовать.
Потом с удивительной прозорливостью заметила:
— Спорить могу, у тебя сегодня произошло что-то важное и ты страшно взволнован. Я права?
Франсуа покраснел. В каком-то романе он читал, что преступники, особенно убивающие с целью ограбления, после злодейства испытывают потребность пойти к проституткам, чтобы расслабиться, как выразилась Вивиана.
А ведь она впервые видит его в новом костюме; кроме того, заметила пачку денег у него в бумажнике.
— У меня умерла жена, — поспешно объяснил Франсуа.
Вивиану ничуть не удивило его поведение в такой день. Может быть, ей не в новинку? Или это вообще обычное дело?
— Что-то в этом роде я и предполагала, — помолчав, отозвалась она.
Что она думает о нем, обо всех тех, кто приходил с ней в этот номер? Фельдфебель или Ольга думать, скорее всего, неспособны. Они животные. Но Вивиана выглядит совсем по-другому. А может, она ждет излияний? Такое нередко случается, Франсуа читал об этом.
Некоторые и девушку-то берут только для того, чтобы излить перед ней душу.
— Знаешь, это часто бывает. Ты, главное, не пугайся.
Бедра у нее длинные, белые, ему как раз такие и нравятся, но на черный треугольник внизу живота он решается взглянуть лишь искоса, украдкой. Стыд! Как всегда, этот стыд! Теперь, после всего, что ему наговорил Рауль, Франсуа начинает подозревать, что их мамочка сознательно вбила в него этот стыд, и не из соображений морали и добродетели, как он думал раньше, а со зла, из ненависти к радостям, которых не знала сама. Она умышленно пачкала эти радости, чтобы сейчас ему казалось, будто он занимается чем-то невообразимо грязным, постыдным.
— Знаешь, я все думала, не ради ли меня ты приходишь?
Да, Франсуа видел, что Вивиана его приметила.
— Ты, наверно, из-за жены не подходил ко мне?
Франсуа сказал «да», хотя это было не так. Нет, не из-за Жермены. Главное, из-за безденежья. Но не только, все гораздо сложнее. Как бы он сумел объяснить ей про туман, в котором живет?
— Это плохо, когда приходится так долго ждать.
Вспоминаю, как, бывало, в детстве неделями ждешь радость, которую тебе посулили.
И вдруг Франсуа подумал, что ведь она тоже была ребенком, сперва маленькая, как Одиль, потом такая, как Боб. Он старше ее самое меньшее лет на десять, так что, когда она была девочкой, он уже был взрослый и спал с Эме.
— И тут то же самое, — продолжала Вивиана. — Такое случается даже в первую ночь у новобрачных. — И чтобы развеселить его, она со смехом добавила:
— Представляешь физиономию молодой?
Франсуа улыбнулся. Что-то, похоже, сдвинулось.
— Хочешь, попробуем еще?
Но он опять не смог. Печальный, он прощался с ней под уличным фонарем и смущенно пробормотал:
— Простите меня.
— Глупый!
— Ну да. Вы были очень милы.
Видимо поняв, что ему станет легче, что ему необходима поддержка, перед тем как он вновь погрузится в одиночество, Вивиана чмокнула его в щеку.
— Не бойся, приходи снова.
Этот поцелуй и ее голос, немножко похожий на чуть более глуховатый голос Рене, вывели Франсуа из безнадежного отчаяния, но все равно он был мрачен, пока шел по улице Гэте, где погасли уже почти все окна. Он пошел не коротким путем, по переулку, а сделал круг через бульвар Монпарнас, где к нему приставали проститутки.
И в этом, как во всем остальном, ему, в сущности, никогда не давали шанса. А сейчас это оказалось для него в новинку. Ведь его преображение произошло так недавно, Господи, да всего лишь сегодня! Но надо полагать, что он изменился радикально и бесповоротно, раз уж все кругом поняли это. Во-первых, Рене, которая вдруг перестала обращаться к нему как к бедному родственнику, как к безнадежному дураку; во-вторых, сын (Франсуа был убежден, что Боб почувствовал его метаморфозу и обрадовался ей); в-третьих, Рауль. С братом вообще вышло потешно: вид у него был совершенно ничего не понимающий и оттого обеспокоенный. Разве не забавно было бы, если бы Рауль начал испытывать угрызения? Не слишком ли быстро Франсуа пошел по дорожке, которую указал ему брат? И не слишком ли далеко ушел? Или в ту ночь Рауль говорил в воздух, уверенный, что брат окажется глух к его словам? Больше всего Рауля интересует, откуда взялись деньги, и Франсуа решил держать его в неведении как можно дольше. Интересно, что он себе вообразил? Что Франсуа их украл? Или убил кого-нибудь?
На террасах кафе было еще полно людей, наслаждавшихся ночной прохладой, и Франсуа сделал то, чего не делал уже давным-давно: сел на плетеный стул перед «Куполом» и заказал кружку пива.
