и я, обидевшись, молча забрался за ними внутрь кэба и затих в углу.
— Любезнейший, — громко произнес Холмс. — Пожалуйста, Кембридж-террас, девять!
— Но! — тут же сдавленно выдавил из себя кебмен, экипаж тронулся, громко загремев колесами по булыжной мостовой, и я невольно посочувствовал всем местным жителям, так как сам всегда был недоволен, когда ночью меня будил грохот повозок.
Экипаж медленно двинулся вперед.
— И побыстрее, пожалуйста, — недовольно добавил Холмс, судя по интонации находясь в сильнейшем нетерпении.
— Как скажете, сэр, — донеслось снаружи.
И лошадь тут же прибавила шаг.
Ночь выдалась ясная, звездная, и, проехав лабиринтом узких улочек, мы вскоре оказались на Эджвер-роуд. По приказу Холмса кебмен притормозил на углу, и я увидел перед собой убегающую вдаль Кембридж-террас, безлюдную и освещенную редкими уличными фонарями. Тусклый свет чередовался с излишне черной тенью. Мы вышли из экипажа и, невольно поежившись, зашагали к нужному нам дому, так как вышли несколько раньше — а то вдруг нас увидят?
Улица была узкой и темной — фонари горели не все.
Наконец мы подошли к требуемой калитке. Она была закрыта, но Холмс молча чем-то там пошуровал и калитка открылась.
— Холмс? — донесся до меня тихий удивленный возглас инспектора.
— Лестрейд, — только и ответил Холмс.
Мы вышли на аллею.
Лестрейд кивком указал на доски, которыми было забито окно.
— С одной стороны они не закреплены, — шепнул он. — Только, прошу вас, осторожней.
Холмс небрежно кивнул, приближаясь вплотную.
Вскоре послышался тихий скрип и доски отошли, открыв достаточно свободного пространства. Мы по очереди протиснулись в эту щель и оказались в антикварной комнате полковника Уорбертона, где, естественно, царила полная тьма.
Холмс извлек фонарик, его слабый луч прорезал тьму, и мы по стене дошли до алькова, где стоял диван.
— Ну вот, — шепнул мой друг, ставя маску на место. — Вполне удобная позиция, и камин совсем рядом.
Мы сели на диван. Холмс выключил фонарь и мы замерли в засаде.
Ночь выдалась на удивление тихая. Хотя время от времени тишину нарушал проезжающий мимо экипаж с припозднившимися гуляками — до нас доносилось их разухабистое пение да цокот лошадиных копыт, постепенно замирающий где-то вдалеке, у Гайд-парка. Потом, примерно час спустя мимо со звоном колокольчиков и пистолетным щелканьем бича возницы промчались бешеным галопом лошади пожарной повозки. Больше тишину не нарушало ничего, кроме тиканья высоких напольных часов в другом конце комнаты.
В воздухе попахивало какими-то благовониями; от этого запаха, распространенного в восточных музеях, меня стало клонить в сон, и я изо всех сил принялся бороться с собой, стараясь не уснуть.
Первые часы казалось, что в комнате царит чернильная тьма, но вдруг я заметил, что слабый свет от уличного фонаря, тонким лучиком просачивающийся через уцелевшее и не забитое окно, падает на один из экспонатов, находившихся в комнате. И я похолодел от страха, когда разглядел, что это. На меня пристально смотрело призрачное и от этого не менее страшное лицо идола! И он смотрел именно на меня! Должно быть, я невольно содрогнулся, потому что невидимый в темноте Шерлок Холмс тут же придвинулся ко мне.
— Маска, — шепнул он. — Наш трофей, конечно, менее впечатляет, но куда опаснее.
Откинувшись на спинку дивана, я пытался успокоиться, но вид этой страшной реликвии повернул ход мысли в новое русло. Перед глазами возникла странная фигура Чандры Лала в белом одеянии, индийского слуги полковника Уорбертона, и я силился припомнить, что именно говорила мисс Мюррей, описывая воздействие маски смерти на человека. Я знал об Индии, возможно, даже больше, чем Холмс, понимал, что господствующие там религиозный фанатизм и жертвенность не только могут оправдать любое преступление, но и вдохновить фанатика, верующего в подобных идолов, на самый дикий и жестокий поступок, невообразимый с точки зрения западного человека.
Я сидел и раздумывал о том, стоит ли делиться с коллегами этими соображениями, как вдруг от этих мыслей меня отвлек скрип дверной петли. Надо было немедленно предупредить Шерлока Холмса, что кто-то входит в комнату. Однако, протянув руку, я обнаружил, что друга моего рядом нет.
На протяжении нескольких секунд стояла полная тишина. А потом луч света, падающий из окна, пересекла сутулая фигура, чьи шаги заглушал ковер, и скрылась в тени прямо передо мной. На секунду мне показалось, что я видел накидку с высоким воротником и капюшоном, а также длинный и тускло поблескивающий предмет, зажатый в приподнятой руке незнакомца. А еще через секунду луч фонарика осветил камин и раздалось какое-то постукивание и тихое позвякивание стекла.
Я уже было приподнялся с дивана, как вдруг чья-то тень метнулась на человека в капюшоне. Фонарик тут же погас, навесив на глаза толстый полог непроглядной тьмы. Тишину прорезала энергичная возня и приглушенный крик.
— Ватсон! — сдавленно выкрикнул Холмс — его явно душили.
Я слепо бросился вперед, во тьму, и тотчас наткнулся на клубок тел. Навалился сверху, судорожно ощупывая одежду. Ага — это не пальто моего друга! Я быстро ударил дубинкой в то место, где должна находится голова противника, но попал ему в плечо, и тут же невидимые стальные пальцы схватили меня за горло. Я вскинул руку, пытаясь попасть нападавшему в глаза, но попал в скулу, и тот час его зубы злобно впились мне в предплечье. Человек этот обладал недюжинной силой. Но тут, слава Богу, вспыхнул свет — это Лестрейд зажег газовую лампу и бросился нам на помощь. И борьба тут же прекратилась. Все стихло. Щурясь от яркого света, я приподнялся на ковре и присел. Огляделся сквозь почти сомкнутые ресницы.
Холмс с побелевшим от напряжения лицом сидел, привалившись к стене, и одной рукой держался за плечо. Тяжелая кочерга валялась в камине, среди осколков оконного стекла, которые Холмс сложил сюда во время вчерашнего нашего визита. Рядом с камином Лестрейд крепко держал какого-то мужчину, полностью закрытого длинным плащом с капюшоном.
— Вот ваш человек, Лестрейд! — пробормотал Холмс. — Арестуйте его за убийство полковника Уорбертона и его супруги!
Лестрейд, внутренне озлобясь, судя по выражению его лица, резко и зло сорвал с нападавшего капюшон, и я остолбенел от изумления, не в силах вымолвить ни слова. Я просто глазам своим не верил и не сразу узнал в человеке с перекошенным от ярости лицом и злобно косящими глазами красивого и загорелого капитана Джека Лейшера.
В этот момент в комнату вбежала Кора.
— Что здесь происходит?! — воскликнула она, растерянно глядя на всех присутствующих. — Что все это значит?
— Это значит, что мы арестовали
