жестокие слова.
— Ха-ха-ха! Ну конечно, пресловутая женская логика! Саками — твоя марионетка, твой любовник! Все прозрачно. То письмо, что заманило меня в этот дом, ты впопыхах надиктовала своему обожателю! Несомненно, оно составлено женщиной.
Хозяйка молчала.
— Все ясно как день! Ослов помешал украсть сто пятьдесят тысяч иен, и Тонаси убрал его с помощью доноса. С интендантом Хосигуро вы разделались хитростью. Японские жандармы — сколь угодно жандармы, но они отнюдь не детективы и вряд ли смогут тут разобраться. Любопытно, кто следующая жертва? Тонаси или я? У-у, вертихвостка!
Женщина не отвечала.
— А я-то, глупец, ничего не понимал!
Хозяйка сделалась белой как мел, уголки ее рта мелко дрожали, а глаза налились кровью.
— Пускай! Пускай меня расстреляют, но прежде я все пойму! Ха-ха-ха!
Трясущимися руками хозяйка вцепилась в мой рукав, во взгляде мелькнул металлический блеск. Затем, отпустив меня, она стала что-то нашаривать в складках черного атласа. Предвидя это, я молниеносно схватил ее за руку и подтащил к себе. Блеснул пистолет. Вцепившись в ствол, я что было сил рванул его на себя.
Хозяйка была отнюдь не так сильна, как Нина, и повалилась на спину. Падая, она задела ногой бензиновую печку. Баки, что были соединены тонкими трубками, разлетелись и выплюнули синеватое пламя. Вокруг белых коленей разметались полы голубой юбки, и, окруженная морем огня, женщина закричала:
— Ай-ай-ай-ай! Помогите! Я отдам деньги, отдам!
Пламя перекинулось на ее волосы, но, взбешенный упоминанием денег, я еще больше ожесточился. Видя, что хозяйка пытается приподняться, я направил пистолет ей в лицо и толкнул женщину в грудь. Она повалилась на обгоревшую циновку, и лицо ее, тотчас утратив мстительное, демоническое выражение, стало спокойным и отрешенным, бледные губы затрепетали.
Я тут же шмыгнул в чулан и, пройдя через ванную, где приятно пахло свежим деревом, спустился в подвал. Затем я поднялся в коридор по другой лестнице и едва успел закрыть дверь, как увидел горничную.
— Подай-ка форму, — как ни в чем не бывало распорядился я.
— Минуточку.
Девушка проводила меня в большую, обставленную в западном стиле комнату с зеркалом, а затем принесла плетеную корзину с номерком и ароматный чай.
«Неужели все это происходит на самом деле?..»
Сам себе не веря, я прошел примерно квартал. Меня никто не окликнул, да и часовых я не видел. Лишь звезды, рассыпанные по небу, смотрели мне вслед.
Скучный жизненный путь подобен прямой линии, а удивительный напоминает дугу. Моя же судьба изогнулась параболой...
Уже через час я мчался вниз по течению Сунгари на белом катере. За штурвалом была Нина — та самая Нина, которая еще позавчера пыталась меня убить. На тот момент мы прошли около восьми миль.
— Это «Торникрофт», мотор двенадцать цилиндров.
Судно англичанина, который торгует углем. Обывателям такая лодка ни к чему, потому покупателей не нашлось. Стоит восемьсот пятьдесят долларов, максимальная скорость — семьдесят пять миль в час.
Вот что рассказала мне Нина. Желая оставаться незамеченными, мы выключили прожектора и шли у самого берега. Негромкий шум двигателя да плеск волн — все, что было слышно. Вдруг, показавшись из-за туч, в речной глади отразился месяц, и я так испугался от неожиданности, что практически протрезвел.
Нина надкусила огромную японскую грушу — одну из тех, что лежали завернутые в газету на плетеном коврике (он покрывал канистры с бензином). Девушка заранее попросила меня срезать шкурку. Выглядела Нина задумчивой и печальной. Кажется, она даже хотела утереть слезы рукавом китайского платья, но руки были заняты. Прожевав еще один кусок, Нина чрезвычайно спокойно заговорила.
— Я отправлюсь за тобой куда угодно. Это немыслимо — убить честного человека лишь потому, что тот стал помехой. Отныне негодяи, приговорившие тебя к смерти, — мои злейшие враги. И неважно, кто это — японские жандармы или белые. Ты же ни в чем не виноват!
Нет, ты не знаешь Харбина... Нахаловка, распутные женщины, игры и заговоры — вот чем дышит этот город. Тут запросто предают и убивают. Тебе известно лишь то, что солнце движется на запад, а Сунгари течет на восток.
Я одна понимаю, что случилось на самом деле. Ну, уже догадался, кто выхватил из твоей руки кинжал? Если нет, тогда послушай.
Поступая по совести, ты будешь бродить кругами и ничегошеньки не поймешь. А потом и вовсе окажешься под колесами грузовика без фар и номеров. Ты этого хочешь? Не думай, что сможешь где-нибудь затаиться и переждать бурю. Тебя схватят, и все будет кончено.
По реке мы доберемся до Хабаровска, пополним запасы еды и бензина, а потом спустимся к Николаевску, где сядем на паром до Сахалина. А там и до Японии рукой подать. Я очень, очень хочу увидеть Японию!
Я ненавижу идеалы и принципы. Они мне чужды и непонятны. Правду говорят: дурень думкой богатеет. А я просто беру то, что нравится. Я встала на сторону красных потому, что мне нравился Абрикосов. Еще пару дней назад я видела в нем мужественного смельчака, который рискует жизнью, и не могла ни о ком другом даже помыслить.
Сейчас же я страстно желаю спасти тебя. Просто так, бескорыстно. Жутко подумать, что честный и добрый человек окажется в самой гуще подлых интриг, которые плетут и белые, и красные. Поэтому я решила вытащить тебя из адского пекла. Мы вдвоем провернем под шумок это дело о ста пятидесяти тысячах иен, да так, что все ахнут — и белые, и красные, и японская армия.
Я не принадлежу ни к буржуазии, ни к пролетариям, поэтому мне плевать на класс и достаток. Мне нравятся простые честные люди. Я и сама не вру и не запускаю руку в чужой карман. Японцы, которым тут все в новинку, русские, что копошатся в подвалах и строят козни, лживые китайцы, у них вранье на вранье, — все мне противны!
А японские военные — те слишком честные и благородные. Не то что изворотливые гражданские. Вспомни только переводчика Тонаси и хозяйку «Серебряного месяца», которые коварно уничтожили Ослова! Но тут они просчитались — красные лишь сомкнули ряды. Ты обо всем догадался. Хосигуро, видимо, тоже. Он поплатился за свою честность. Японский служивый и обычный японец отличаются как небо и земля.
Но из всех штабных ты один растопил мое сердце. Узнав, что ты направляешься в «Серебряный месяц», я совсем не испугалась. Ведь ты не только честен, как обычные рядовые, но и очень умен. Ты способен распознать штуки красных. А еще ты храбрый. Такой человек ни за что не попадется на удочку хозяйки «Серебряного месяца». Я и не сомневалась, что ты с легкостью выберешься оттуда.
О нет, я разозлюсь, если ты скажешь, что это лесть. Я давно слежу за тобой. С тех пор как ты дал мне отпор на крыше, я раздумала тебя убивать. Мне известно, что сослуживцы считают тебя трусом и нытиком, но они ничего не понимают. Ты гораздо более сильный и ловкий, чем я. И когда ты меня спас, я устыдилась, ведь прежде недооценивала тебя.
Да, это я выхватила кинжал из твоей руки. За мной охотились жандармы, и я спряталась за черной лестницей. Их сапоги всегда громко цокают. Наверное, чтобы у преступника был шанс скрыться... И вот, когда шаги стихли, я заметила пустые ножны. Я подумала, что обронила где-то ножи решила его отыскать. Это превосходный кинжал, привезенный из Москвы. Тот, кто вздумает носить его без ножен, обязательно поранится. Ха-ха-ха!
Вернувшись, я увидела, как ты заглядываешь в танцевальный зал. Казалось, еще мгновение — и ты ворвешься туда! Мне стало любопытно, и я украдкой посмотрела через твое плечо в комнату. Тогда мне стало понятно: все кончено.
Испугавшись, что ты попытаешься спасти Ослова, я выхватила кинжал, сбежала по черной лестнице, прыгнула в проезжавшее мимо такси и помчалась к пирсу. Там, неподалеку, находится дом цветочника — пожилого казака по фамилии Добченко.
Этот Добченко — очень набожный старик. Когда-то он был нашим уборщиком и сохранил доброе отношение ко мне. Увы, коварная хозяйка «Серебряного месяца» обхитрила Ослова и, желая знать, что творится в штабе, подсунула нам якобы тугоухих корейцев, мужа и жену. Так Добченко лишился места. Бедняга! Эти подробности поведала мне по секрету мачеха. Конечно, я и сама рисковая, но тогда впечатлилась твоим безрассудством...
