class="p1">– Вы снова видели Шабёя?
– Не я. Наши атомы не стыкуются… я узнала от секретарши Робера, что он приезжал на фабрику. Хотел повидаться с патроном… своим другом патроном, и всего-то.
– Уж не воспылал ли он действительно страстью к игрушкам?
– К игрушкам… да, по дешевке! Приближается Рождество, а полицейские ведь тоже люди. Вы также не знаете… – Она тараторила, не переводя дыхания, словно боялась, что не успеет сказать всего, что ей надо было сказать. – Шабёй уже звонил Роберу перед самым его отъездом. И знаете, по какому поводу? Чтобы Робер подтвердил ему в сотый раз, что он действительно был в Мулене, когда вы приехали. Вам не кажется, что это уже чересчур?
– Поразительно! – сказал Филипп. – Как будто у них в полиции делать больше нечего. – Он приоткрыл дверь. – Лучше бы ловили грабителей, вместо того чтобы отравлять жизнь честным людям.
Грабителей и убийц! Дрожь пробежала по телу Люсетты – возможно, от ледяного сквозняка, хлынувшего в дверной проем. Она зябко стянула вокруг себя пальто и продолжала:
– На прошлой неделе я читала статистику в одном журнале… Кажется, половина преступлений остаются нераскрытыми! Когда я об этом думаю…
Филипп резко распахнул дверь. Она протянула ему свою руку в перчатке, мило улыбнулась.
– Половина преступлений… Представляете!
Она вышла, а на крыльце, прежде чем он успел закрыть, обернулась:
– Филипп! – Улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. – Насчет субботы, в Мулене. Подумайте еще!
– Шлюха!.. О, какая шлюха! Еще чуть-чуть, и вы занялись бы здесь любовью… без всякого стыда… А я, наверху, вынуждена все это сносить!
Бледная, с полным ртом желчи, Раймонда давала волю ненависти.
– А ты! Ты божился, что между вами никогда ничего не было… Ты ее уже целовал, она сама сказала… я слышала…
Ее сотряс приступ кашля, смеха и рыданий. Филипп положил руку ей на плечо.
– Это было давно, много лет назад… Один-единственный раз, до того, как я познакомился с тобой… Впрочем, я об этом даже не помнил.
– Но она, она помнит!
Передразнивая Люсетту, Раймонда скопировала ее голос:
– Насколько я помню, вам это не было неприятно! – Она схватила журнал и с силой швырнула его через всю комнату. – Она вела себя как… как…
– Как шлюха, ты уже говорила!
Терпение, которым он вооружился, предвидя эту сцену, начинало оставлять Филиппа. Он в очередной раз сделал над собой усилие, желая сохранить примирительный тон.
– Я ставлю себя на твое место и понимаю твою реакцию. Встань ты на мое. Что я, по-твоему, мог сделать?
– Признайся, ты ее даже не одернул, как следует.
– Я обязан был ее выслушать, прежде чем выставить за дверь…
– Ты должен был сделать это сразу.
– Чтобы поссориться с ней и Робером, спасибо за совет!
– И чтобы не поссориться с братом, – ухмыльнулась Раймонда, – ты готов переспать с сестрой.
– С сестрой я спать не собираюсь. Это раз! – Он схватил ее за запястья и заставил сесть на край кровати. – И если мы все еще торчим здесь, то из-за тебя. Это два!
– Из-за меня? Вот это сказанул!
Пробежавшая по ее плечу дрожь передалась запястьям, которые он не выпускал из рук.
– Если бы ты не была такой упрямой и уехала…
– Вот-вот, скажи, – завопила она что было силы, пытаясь вырваться. – Скажи, что я тебе мешаю… Может, это меня ты хочешь выставить, чтобы иметь свободное поле действий. Ах, если бы я была сейчас в Рио…
– Пожалуйста, не драматизируй. Я и без того в большом затруднении!
– Если бы я была сейчас в Рио-де-Жанейро, – продолжала она на одном дыхании, – ты был бы в гораздо меньшем затруднении!
Сделав резкое движение спиной, она встала. В ее запястья по-прежнему впивались пальцы Филиппа, предплечья упирались в ходуном ходившую грудь, глуховатым голосом она проговорила:
– Я – твоя… Но и ты, ты принадлежишь мне, мне одной… Если ты поедешь в Мулен, я не знаю, что сделаю!
Он ослабил хватку, дабы не поддаться искушению сломать хрупкие суставы, перекатывавшиеся под его пальцами.
– Если ты перешла на такой тон, я больше не буду спорить!
Он подчеркнуто повернулся к ней спиной и подошел к окну, на котором за один угол было подвешено одеяло, снятое на день. В подвижном небе солнце играло в прятки с облаками. Оно было таким слабым, таким болезненным, что тепло его за шторами почти не ощущалось.
– Филипп! – Голос Раймонды позади него прозвучал покорно и умоляюще. – Почему ты говоришь, что это из-за меня?
Он не шелохнулся. Голос стал хнычущим.
– Выходит, это я виновата, что Люсетта кокетничает с тобой?
– То, что Люсетта кокетничает со мной, это одно. А то, что она ведет себя так, как только что себя вела, это другое, – сказал он, украдкой наблюдая за ней.
Она вновь села на кровать и принялась усердно, одно за другим, растирать запястья. Он продолжил:
– Ты не находишь это странным?
– Скорее возмутительным!
– Ладно, – бросил он ей, возвращаясь назад ровным шагом. – Сделай над собой усилие. Попытайся хоть раз быть объективной. Она позволяет себе с такой беззастенчивостью говорить о моем вдовстве…
– С цинизмом, ты хочешь сказать.
– Поступала она безотчетно или сознательно ломала комедию, а возможно, и то и другое, понять трудно. Но я сразу почуял неладное, когда она намекнула на хорошо ухоженный дом… – продолжил Филипп. – Слишком хорошо ухоженный дом для одинокого мужчины.
– Есть мужчины, которые…
– Только не я, и она меня знает! Что же до остального…
Он еще и сейчас ретроспективно испытывал ужас, в который его поочередно повергали бесстыдство, наглость и дерзость Люсетты. То, что ему показалось тогда немыслимым, даже ненормальным, высвечивалось теперь до странности разоблачающим светом.
– Сейчас ты понимаешь, что означает для нее «Пел-Мел» в пепельнице?
Она не ответила. Из-за ее пассивности он вспылил:
– Вот она, твоя вина, твоя ошибка, вернее, твои ошибки! Слишком хорошо ухоженный дом… Свет в окне в тот день… Сегодня сигарета… завтра будет что-нибудь еще.
Раймонда сбросила на пол свои туфли без задников. Забравшись с ногами на одеяло, подтянув колени к подбородку, она свернулась в позу зародыша, как будто в своем подсознании хотела вернуться к вегетативной жизни, без ответственности, без проблем. Постепенно ее агрессивность сменилась чем-то вроде прострации.
– Я буду осторожнее…
– Слишком поздно! Люсетта пришла к убеждению, что я принимаю женщину… женщину, которая ведет себя здесь, как хозяйка дома… И лишь потому, что знает, что я никогда не был безупречным мужем, что я не являюсь безутешным вдовцом, она осмелилась…
Внезапно он понял, что говорит в пустоту, и оборвал себя
