Потом Блекли натолкнулся на Эдварда и Джорджию Кавендишей, которые возвращались с прогулки. Он задал им тот же вопрос. Эдвард сразу же заявил, что ничего не знает об этом документе. Джорджия, немного помедлив, сказала:
— Я не знаю, где он хранил свое завещание, но он как-то сказал, что оставил и мне по этому завещанию небольшую сумму.
— Вам, лейтенант, лучше спросить об этом его адвоката, — предложил ее брат.
— В нужное время мы сделаем это, сэр. Кстати, вы не знаете, у покойного были родственники, с которыми мы могли бы связаться?
— К сожалению, нет. Что-то не припомню, чтобы он когда-либо говорил с нами о своих родственниках. Только как-то упомянул, что родители его уже давно умерли… Ах да, теперь я вспоминаю, что он называл также своих двоюродных родственников, которые живут в Глочестере.
Несколько минут спустя вернулся Киотт-Сломан. Блекли встретил его во дворе.
— Я выезжал на машине Кавендишей, — не дожидаясь вопроса, сообщил он. — Надо «выгуливать» машину, чтобы она не застоялась. А в деревне я сделал небольшую передышку — в «Пчелином улье». Очень рекомендую вам это заведение.
— Я хотел вас спросить: вы ничего не знаете о завещании О'Брайена? Мы нигде не можем его найти.
— Нет, не знаю… А что с ним, с этим завещанием?
— Да нет, я просто думал, что вы, как один из друзей полковника, возможно, подписывали завещание в качестве свидетеля.
— К чему это вы клоните? — Глаза Киотт-Сломана сразу стали холодными и настороженными. — Уж не хотите ли вы сказать, что я уничтожил это завещание?
— Да что вы, мистер Киотт-Сломан! У меня и в мыслях такого не было. Просто задал вопрос, обычный в таких случаях.
Но когда Киотт-Сломан повернулся, чтобы уйти, он выглядел обиженным и грустным. Блекли так и хотелось отвесить себе оплеуху за свою тактическую ошибку. Ведь вопрос о свидетеле при подписании завещания мог натолкнуть кого-нибудь из приглашенных на мысль, что полиция не очень-то верит в самоубийство О'Брайена.
Вернувшись от родственников, Найджел буквально натолкнулся на Филиппа Старлинга и тут же увлек его в свою комнату.
— Мне нужны сведения, которые касаются закулисных сторон жизни всех гостей Дауэр-Хауз, Филипп, и в этом деле вы, возможно, сможете мне помочь. За это я расскажу вам волнующую историю, которая, по крайней мере в данный момент, должна быть сохранена в тайне. Только сначала я должен задать вам один вопрос: какие у вас отношения с Люсиллой?
Циничное, надменное и в то же время чем-то привлекательное лицо Старлинга нахмурилось. Он отвел взгляд, а потом небрежно сказал:
— Мне нравятся пышные и высокие блондинки. А Люсилла не любит маленьких мужчин… — Он говорил это таким тоном, каким обычно рассказывал самые невероятные истории, но Стрэйнджуэйз понял, что на этот раз он говорит правду.
— Понятно, — сказал он. — Извините меня, пожалуйста. Кстати, думаю, вы не много потеряли…
— О Боже ты мой! Конечно не много. Она, правда, умеет околдовывать мужчин, но при этом — самая бессовестная лгунья в мире. Ты только взгляни, как она себя ведет! Как жена маршала, которого хоронят со всеми почестями… Противно смотреть!
— О'Брайен мог оставить ей часть денег?
— Не исключено. Они были в довольно близких отношениях. А золотишко она промывает неплохо. Но вы что-то усиленно интересуетесь завещанием полковника — и ты, и Блекли. В чем дело?
— О'Брайен был убит, — небрежно сказал Найджел и закурил сигарету.
Филипп Старлинг в ответ лишь протяжно свистнул.
— Что ж, тебе, конечно, виднее, — сказал он чуть погодя.
— Но если вы расскажете об этом кому-нибудь, то, возможно, станете причиной еще одного убийства, — добавил Найджел. — А теперь расскажите мне немного об этой Траль…
— Несколько лет назад она появилась в Оксфорде. Люсилла была актрисой. Очень неважной. Но прекрасно умела возмещать свои неудачи на подмостках в постели. Преподавателей она буквально с ума сводила. И они были вынуждены идти на всякие ухищрения, чтобы заставить ее уехать подальше. Студенты из-за нее влезали в долги.
— Ну а потом?
— Потом Люсилла отправилась в Лондон. Особых доходов у нее там тоже не было, зато она обзавелась целой армией ангелов-хранителей. Кавендиш был последним из этой гвардии. Она поменяла его на О'Брайена. Эта маленькая крыса всегда отлично чуяла, когда корабль собирался пойти ко дну. Как ты, наверное, знаешь, в последний год у Кавендиша были финансовые затруднения. Я не уверен, действительно ли Люсилла влюбилась в О'Брайена, но она впервые в жизни побежала за мужчиной сама, а не наоборот. Постепенно она почему-то все больше и больше уверялась в том, что О'Брайену без нее не обойтись, хотя на самом деле все было наоборот. Полковник был первым мужчиной, который не поддался ее чарам. Представляешь, какой получился бы великолепный спектакль: Люсилла в роли отвергнутой любовницы! Но она этого просто так не оставила бы. Она бы…
— Замолчите! — воскликнул Найджел и с притворным отчаянием заткнул уши руками. — Я могу обдумать пока что только одну версию, а вы мне предлагаете сразу три: Эдвард Кавендиш мог убить полковника, во-первых, потому, что тот отнял у него девушку, во-вторых, потому, что надеялся получить часть его наследства, и, в-третьих, сама Люсилла могла убить О'Брайена, потому что чувствовала себя оскорбленной. Теперь вам достаточно сказать мне, что Джорджия тоже была отвергнута О'Брайеном, а Киотт-Сломан — агент ГПУ, и тогда каждого гостя можно будет подозревать. Ах да, я забыл миссис Грант! Ну, а ее мотивом мог бы быть религиозный фанатизм.
— А что скажешь насчет меня? Ведь я могу и оскорбиться, если окажется, что у меня не было мотивов для убийства! Мне всегда нравилось воображать себя потенциальным убийцей. Это совершенно переворачивало все представления о мире и позволяло мне как ученому по-новому взглянуть, так сказать, на проблемы бытия. — Говоря это, Старлинг выглядел беспечным, как ребенок, но в глазах читалась некая настороженность.
— Я бы с удовольствием поставил ваше имя во главе списка подозреваемых, Филипп, но у меня, к сожалению, нет для вас более или менее подходящего мотива.
— У меня тоже нет. И уж если бы я захотел прикончить кого-либо из этого избранного общества, мой дорогой Найджел, то моей жертвой стал бы Киотт-Сломан! Во время войны он был штабным офицером, а во время… ну, в мирные дни он стал владельцем какого-то питейного заведения. Представляешь, из офицеров — в трактирщики! Что может быть отвратительнее! Добавь к этому, что он постоянно что-то бубнит, а в промежутках между приемами пищи грызет орехи, — и ты согласишься, что, знай его Данте, он приготовил бы для него особое место в чистилище.
— Где находится это питейное заведение?
— Неподалеку от Лондона. По дороге на Кингстаун или где-то поблизости от него. Ты посмотри на него, какой он элегантный и во всем везучий! Носит, наверное, на смокинге все свои военные знаки отличия и похлопывает женщин по заду. Именно такой и способен на что-нибудь низкое.
— Хотел бы я знать, почему О'Брайен подружился с таким человеком.
— Меня это тоже интересует. Может быть, шантаж? Знающие его ближе считают, что Сломан иногда работает на пару с Люси. Если это так, то вполне вероятно, что мы имеем дело с шантажом.
— Поразительно, — сказал Стрэйнджуэйз, — но что-то похожее я и надеялся от вас услышать. Теперь вам остается дать мне какой-нибудь, хорошенький мотивчик для Джорджии — и я буду совсем доволен.
— О Боже ты мой! Я обожаю скандалы ради самих скандалов! Но Джорджия — хорошая девочка. Как раз такая, какой и должна быть женщина, — не слишком красивая, но привлекательная, эксцентричная, но без странностей, умная, хорошая кулинарка, разумная, чувствительная и надежная. К тому же она хорошая наездница, как я слышал. Причем для нее годится все, что имеет четыре ноги, — от ишака и до верблюда.
— Да, она действительно средоточие всех лучших качеств, но только не пышная и высокая блондинка! — слегка подтрунивая, заметил Найджел.
— Ну и что? Да, она не высокая и не пышная блондинка! Но могу же я сделать исключение из своего правила. Правда, Джорджия была исключительно предана О'Брайену. И по-настоящему в него влюблена. Не смотрела ни на одного другого мужчину. И ему она тоже очень нравилась. Только вот не пойму, почему они не поженились.
— Вы это и имели в виду, когда говорили о ее надежности?
— Угу… Но еще и о ее отношении к своему брату. Он, должно быть, много старше ее, но она ухаживает за ним, как за сыном. И взволнованной я видел ее только однажды — когда на одном из вечеров ее брат потерял сознание. Она так разволновалась, будто наступил конец света. Да, в Эдварде она души не чает. И кто знает почему. Он очень милый человечек, но самый, как говорится, рядовой.
— Я считал его умным.
