— Думаю, что с вызовом психиатра можно повременить, — сказал сэр Джон, немного помолчав. — Удивляюсь силе твоих логических умозаключений, Найджел, и готов поверить, что все оно так и было. Но какую роль сыграл тут Киотт-Сломан? Как и почему убил его О'Брайен?
— По сравнению с другими сложностями этот вопрос кажется мне довольно простым. Киотт-Сломана действительно убил О'Брайен. Ведь только ему было безразлично, когда тот расколет этот орешек. Это была, так сказать, месть из потустороннего мира. Полковник знал, что у Джорджии хранится яд, и ему было нетрудно добраться до него. А убивая Сломана таким способом, он рассчитывал вызвать еще большие подозрения по отношению к Кавендишу. Возможно, он также предполагал, что Сломан шантажировал Кавендиша. По этой причине он и анонимные письма писал на машинке Сломана — ведь Кавендиш был в его заведении завсегдатаем. За обедом полковник убедился, что никто, кроме Сломана, не разгрызает орехи зубами, и поэтому мог быть спокоен, что орех дойдет по назначению.
Но самое важное заключалось в том, что О'Брайен мог убить Киотт-Сломана только после своей смерти. Дело в том, что между ними существовала связь, из которой мы могли вывести истинный мотив убийства.
— И какой же был истинный мотив? — поинтересовался сэр Джон. — Шантаж?
— Нет. Нечто гораздо более интересное. О'Брайен и Сломан вместе служили в военно-воздушном флоте во время войны. Сломан называл полковника Слип-Слоп, и никто, кроме Джимми Хоупа, не знал этого прозвища. Газеты никогда не упоминали его, и, услышав его впервые, я был очень удивлен. Отсюда можно заключить, что Сломан служил в том же подразделении, что и О'Брайен. В этом рождественском вечере было удивительно то, что он вообще состоялся. Это было странно со стороны О'Брайена, которому надоели шум и суета и который хотел вести уединенную жизнь. Еще более удивительным мне показался тот факт, что на этот вечер были приглашены по меньшей мере три человека, с которыми у полковника, казалось, не было ничего общего, — Кавендиш, Люсилла, Киотт-Сломан. Мне он заявил, что среди гостей находится и тот или те, кого можно заподозрить в написании анонимных писем, и поэтому он не хочет выпускать их из поля зрения. Но тут сразу напрашивается вопрос: а почему полковник вообще связался с таким человеком, как Киотт-Сломан? Джорджия сказала, что именно О'Брайен предложил посетить его ресторан. А ведь такой человек, как О'Брайен, избегал подобных заведений как чумы.
— Должен сознаться, я тоже задавал себе вопрос: что нужно Киотт-Сломану в Дауэр-Хауз? — заметил Филипп Старлинг.
— Вот видите!.. А когда-то, помнишь, дядя, ты мне сам рассказывал, как однажды, когда полковник был командиром звена, он получил из штаб-квартиры приказ произвести вылет и напасть на вражеские соединения при такой погоде, когда вылет был просто невозможен, и все его звено погибло, кроме него самого? После этого он стал еще более одержимым, чем раньше. А Джимми Хоуп рассказал мне, что брат Юдит погиб точно при таких же обстоятельствах. Он мне рассказал также, что О'Брайен и брат Юдит были большими друзьями и что полковник постоянно оберегал ее брата. А теперь вспомните показания Киотт-Сломана. Сначала он служил в одном подразделении с О'Брайеном, потом перешел на службу в штаб и стал в конце концов начальником над теми подразделениями, в одном из которых служил и О'Брайен. Когда я говорил по этому поводу с Джимми Хоупом, я, признаться, не увидел взаимосвязи. Но после поездки в Ирландию я сообразил, что О'Брайен имел вескую причину ненавидеть Киотт-Сломана, потому что именно этот штабной офицер и послал брата Юдит Файр на верную смерть. Он в то время как раз и командовал на этом участке фронта. В минувший вторник мне удалось повстречаться с человеком, который служил со Сломаном в одном штабе и который подтвердил, что именно Сломан отдал этот приказ. По замыслам О'Брайена, Кавендиш должен был умирать долгой и мучительной смертью, как умерла Юдит Файр, а Киотт-Сломан — быстрой и почти мгновенной, как умер брат Юдит. Очень опоэтизированное восстановление справедливости, и причем не в одном-единственном смысле опоэтизированное, — задумчиво добавил Найджел.
— Ты что, намекаешь на «Трагедию мстителя»? — спросил Филипп Старлинг.
— Угу… Наконец-то и до вас начинает доходить. Именно это я и имел в виду, когда говорил, что вы подсказали мне решение проблемы. Вы обратили мое внимание на странную ошибку, которую допустил О'Брайен на рождественском ужине, когда процитировал несколько строк Тёрнера и приписал их Уэбстеру. Для него это был пробный шар. Он хотел проверить, знает ли кто-нибудь из присутствующих эту пьесу так хорошо, что заметит его ошибку. Но я не думаю, чтобы он изменил свой план, даже если кто-нибудь и обратил бы внимание на эту оговорку. Как бы то ни было, но факт остается фактом: оба убийства и их мотивы находят удивительные параллели в драме Тёрнера. И вы, разумеется, это знаете, Филипп…
— Может быть, ты кончишь эту литературную болтовню и скажешь мне наконец конкретно, что ты имеешь в виду? — перебил Найджела сэр Джон.
— Если бы ты, дядя, читал что-нибудь, кроме дешевых романов и каталогов для садоводов, тебе не пришлось бы заставлять меня делать экскурс в английскую литературу, — ядовито заметил племянник. — «Трагедия мстителя» — трагедия Тёрнера, появившаяся где-то около тысяча шестьсот седьмого года. Сочная болтовня елизаветинской эпохи содержит тем не менее порой божественные строки с точки зрения высокой поэзии. Начинается трагедия спокойно и очень мило, если уместно так выразиться. За сценой появляется молодой человек с черепом в руке, по имени Вендайс. Потом появляется герцог, и Вендайс с укором говорит ему:
Сгинь с глаз моих, проклятый совратитель!
Ведь ты уж весь седой…
Постепенно Вендайс входит в раж и находит для герцога еще целый ряд сочных эпитетов вроде таких, как «иссохший старец, кого давно ждет земля». Более того, выясняется, что это череп возлюбленной Вендайса, которую герцог отравил, потому что она «не хотела отвечать желаниям парализованного старца». Кавендиш был для Юдит тоже стариком, и она умерла, потому что не хотела подчиниться ему.
Должно быть, О'Брайен случайно наткнулся на эту пьесу, когда раздумывал о своей мести, ибо поведение полковника дьявольски похоже на поведение Вендайса. В пьесе Вендайс уничтожает герцога. Сначала он делает его своим сообщником, а потом проводит в беседку, где его якобы ждет новая возлюбленная. Но в беседке находится лишь кукла из папье-маше, которой Вендайс придал облик своей любимой и губы которой смочил ядом. Герцог опускается перед ней на колени и жадно целует ее в губы, лишь потом замечая обман. Он умирает в страшных мучениях. А теперь сравните с этой пьесой наш случай. О'Брайен — это Вендайс, Кавендиш — герцог. О'Брайен заманивает Кавендиша в барак, используя его слабость к Люсилле. Действительно, это просто поразительно, что Люсилла именно в этот вечер передала О'Брайену записку, ибо он теперь мог проделать с Кавендишем то же самое, что Вендайс проделал с герцогом, чтобы заманить того в роковую ловушку. Подобное случилось и со Сломаном. Он был убит, если так можно выразиться, предметом своих постоянных вожделений — ведь он очень любил грецкие орехи. Это убийство тоже можно смело назвать актом мести в духе елизаветинской эпохи. Лорд Марлинворт совсем не подозревал, насколько прав он был, назвав полковника последним человеком елизаветинской эпохи.
И тем не менее О'Брайену нужно воздать должное. Любовь для него была похоронена навсегда. Она лежала в гробу вместе с Юдит Файр. И с того момента, когда собственное тело он сделал приманкой для Кавендиша, чтобы заманить его в ловушку, жизнь О'Брайена представляла собой лишь «трагедию мстителя» и ничего более.
Какое-то время в комнате стояла полная тишина. Лишь с улицы доносился неясный шум. Наконец Филипп Старлинг поднялся и торжественно сказал:
— Найджел, мой мальчик, ты являешься прекрасным доказательством того, что мои педагогические способности еще чего-то стоят.
Имеется в виду произведение «Трагедия мстителя» английского поэта и драматурга Сирила Тёрнера (1575–1626).
