— А не в гостиницу?
Снова взгляд, брошенный на Мак-Джилла.
— Нет. Не в гостиницу… Я сам так захотел: мне было стыдно.
— Полагаю, вы больше не нуждаетесь в моих услугах?
На этот раз в поисках поддержки Мора оглянулся на отца, и странно было видеть, что Маленький Джон, человек столь энергичный, не принимает участия в этой сцене, словно все это его не касается. А ведь речь шла о его сыне, которому он писал такие нежные письма, что их можно было принять за любовные!
— У меня был долгий разговор с отцом…
— И с господином Мак-Джиллом?
Жан не ответил ни «да», ни «нет». Чуть было не стал отпираться, но раздумал и снова понес свое:
— Мне очень неудобно, что я заставил вас из-за своих детских страхов совершить такое путешествие. Представляю себе, как вы были обеспокоены… И не знаю, простите ли вы меня когда-нибудь за то, что я бросил вас и не давал о себе знать.
Он, казалось, тоже был удивлен поведением своего отца, которого взглядом просил о помощи.
Но Мак-Джилл снова взял все в свои руки.
— Патрон, вам не кажется, что настало время уладить наши дела с комиссаром?
Тут Маленький Джон обернулся, мизинцем стряхнул пепел с сигары и подошел к столу красного дерева.
— Полагаю, — заговорил он, — что уладить их будет нетрудно. Прошу прощения, господин комиссар, что встретил вас не слишком любезно. Я благодарен вам за то, что вы были так заботливы по отношению к моему сыну. Прошу вас попросту принять от меня чек, который вам вручит мой секретарь и который будет лишь ничтожным возмещением за все те неприятности, что мы с сыном причинили вам.
Мгновение он колебался — несомненно решал, надо ли протянуть комиссару руку. Наконец довольно сухо поклонился и направился к двери в соседнюю комнату, сделав Жану знак следовать за ним.
— До свидания, господин комиссар, — сказал молодой человек, быстро пожав руку Мегрэ.
И, казалось, с полной искренностью прибавил:
— Видите, я уже не боюсь.
Он улыбнулся. Это была довольно бледная улыбка, словно у выздоравливающего. Потом он вслед за отцом скрылся в соседней комнате.
Чек был уже выписан: он был в чековой книжке, лежавшей на столе. Не присаживаясь, Мак-Джилл оторвал его и протянул Мегрэ: быть может, он ожидал, что тот откажется.
Мегрэ равнодушно взглянул на цифру: две тысячи долларов. Потом аккуратно сложил и спрятал чек в бумажник, сказав:
— Благодарю вас.
Вот и все. Он отбыл повинность. Комиссар направился к выходу, не попрощавшись с Мак-Джиллом, тот проводил его до двери и закрыл ее за ним.
Несмотря на свое отвращение к коктейлям и к нелепо роскошным заведениям, Мегрэ зашел в бар и выпил два «манхеттена».
После этого он пешком отправился к себе в гостиницу, причем по дороге качал головой и шевелил губами, как человек, в котором идет длительная внутренняя борьба.
Клоун, кажется, обещал ему, что наверняка будет в «Бервике» в тот же час, что и вчера.
Тот действительно сидел там на диванчике, но взгляд у него был такой печальный, лицо такое скорбное, что сомневаться не приходилось: он уже выпил.
— Я знаю, вы сочтете меня подлецом, — заговорил он вставая. — И окажетесь правы: я и впрямь подлец. Я знал, что будет, и все-таки не смог удержаться.
— Вы завтракали?
— Нет еще. Но я не хочу есть. Нет, как ни невероятно это может вам показаться, я не хочу есть, потому что мне очень, очень стыдно. Лучше бы мне не показываться вам на глаза в таком состоянии. А ведь я выпил всего две стопочки. Две стопочки джина. Заметьте — я выбрал джин, потому что он послабей. А то бы я выпил шотландского виски. Я очень устал и сказал себе: «Роналд, ты выпьешь джину, одну стопку…» А вместо этого выпил три… Кажется, я сказал «три»?.. Не знаю… Я отвратителен, и в этом виноваты ваши деньги. Выставьте вы меня за дверь… Или нет, подождите — у меня кое-что есть для вас. Постойте. Что-то важное, сейчас вспомню… Лучше бы нам выйти на воздух. Давайте выйдем, глотнем воздуху.
Он сопел, сморкался.
— Я все-таки перехвачу кусочек. А потом скажу вам… Минуточку… Ах, да… Вчера вечером я опять зашел к моему другу. К Жермену. Помните его? Бедняга Жермен! Представьте себе человека, который жил полной жизнью, объездил с цирковыми труппами весь мир, а теперь прикован к креслу на колесиках. Согласитесь, лучше уж смерть… Господи, что это я несу? Не подумайте, что я желаю ему смерти. Но если бы со мной случилось такое, я бы лучше умер. Вот что я хотел сказать… Так вот, я был прав, когда говорил, что Жермен сделает для меня все. Этот человек даст себя на куски изрезать ради ближнего своего. На вид он совсем не такой. Он ворчун. Его можно принять за старого эгоиста. А он целыми часами копался в своих досье, чтобы разыскать следы «J and J». Смотрите, я принес еще один документ.
Он бледнел, зеленел, скорбно рылся у себя в карманах и, казалось, вот-вот разразится рыданиями.
— Я заслуживаю…
Но нет. Ничего такого он не заслуживал, потому что в конце концов отыскал документ под носовым платком.
— Бумага довольно грязная. Но вы разберетесь.
На сей раз это была тридцатилетней давности программа турне по провинции. Большущими буквами была напечатана фамилия шантанной певички, чья фотография красовалась на обложке; дальше следовали другие фамилии — пары эквилибристов, комика Робсона, ясновидящей Люсиль и, наконец, в самом низу — музыкальные эксцентрики «J and J».
— Хорошенько запомните фамилии. Робсон погиб в железнодорожной катастрофе лет десять — пятнадцать тому назад — точно не помню. Мне рассказал про это Жермен. Помните, вчера я говорил, что у Жермена есть старая приятельница, которая навещает его по средам? Правда ведь трогательно, как по-вашему? А знаете, между ними никогда ничего такого не было!
Он снова расчувствовался.
— Я ее никогда не видел. Кажется, в те времена она была очень худой и очень бледной — такой худой и бледной, что ее прозвали Ангелом. Ну, а теперь она так толста, что… Мы сейчас перекусим, хорошо?.. Не знаю, виноват ли тут джин, только у меня спазмы… Отвратительно это — опять просить у вас денег… Так о чем бишь я говорил?.. Ангел, Люсиль… Старая приятельница Жермена… Сегодня как раз среда. Она наверняка будет у него часов в пять. И как всегда, принесет ему пирог. Клянусь вам, что я и не притронусь к нему, если мы с вами пойдем туда. Дело в том, что эта старая женщина, которую прозвали Ангелом и которая каждую среду приносит Жермену пирог…
— А вы предупредили вашего друга о нашем приходе?
— Я ему сказал, что, может быть… Я могу зайти за вами в половине пятого. Это довольно далеко, особенно если ехать подземкой — надо будет делать пересадку.
— Идемте!
Мегрэ внезапно решил не отпускать клоуна — уж очень тот был мрачен; он накормил его, увел к себе в гостиницу и уложил на зеленом плюшевом диване.
После этого, как и накануне, написал длинное письмо г-же Мегрэ.
Мегрэ поднимался за клоуном по скрипучей лестнице; Декстер, бог весть почему, решил идти на цыпочках, и комиссар поймал себя на том, что следует его примеру.
Печальный человек проспался после джина, и, хотя лицо у него было помятое, а язык заплетался, он оставил свой жалобный тон и заговорил чуть более твердым голосом.
Декстер дал шоферу такси адрес в Гринич Виллидж, и Мегрэ обнаружил, что в самом сердце Нью-Йорка, в нескольких минутах езды от небоскребов, посреди большого города, существует маленький, почти провинциальный городок с домиками не выше, чем в Бордо или Дижоне, с лавочками, тихими улочками, по которым можно гулять, и жителями, которых, казалось, нисколько не интересовал окружавший их город-гигант.
— Здесь, — объявил Декстер.
Тут Мегрэ почувствовал в его голосе нечто вроде робости и внимательно поглядел на своего спутника в пальто цвета мочи.
— Вы уверены, что предупредили его о моем посещении?
— Я сказал, что вы, может быть, придете.
— И что говорили обо мне?
Клоун замялся — Мегрэ этого и ожидал.
— Я хотел сказать вам об этом… Я не знал, как приступить к разговору, потому что Жермен стал довольно нелюдимым. Кроме того, когда я пришел к нему в первый раз, он мне налил две-три стопочки. И я толком уже не помню, что я ему рассказывал, — кажется, что вы очень богатый человек и ищете сына, которого никогда не видели. Не сердитесь на меня. Я ведь хотел как лучше. В конце концов он расчувствовался и, наверное, поэтому не стал мешкать с поисками.
Вот идиот! Комиссар пытался представить себе, что мог выдумать про него клоун после нескольких рюмок.
А Декстер, пока они поднимались в квартиру бывшего коверного, казалось, пребывал в нерешительности. Кто знает, не способен ли он соврать — соврать даже Мегрэ? Нет, вряд ли — ведь и фотография, и программка налицо.
Полоска света под дверью. Чуть слышны голоса. Декстер шепчет:
— Стучите. Звонка нет.
Мегрэ постучал. Голоса смолкли. Чей-то кашель. Стук чашки, поставленной на блюдечко.
