— Парсон?
— А вы уже в курсе?
— Мне кажется, этому не стоит придавать значения.
— Как так?
— Невелика важность! Все равно через два-три года он умер бы от цирроза печени, а страдал бы при этом гораздо больше.
— Я вас не понимаю.
— Ничего… Я звоню вам, лейтенант, потому, что, по-моему, завтра утром в Европу отходит английское судно, и я хочу отплыть на нем.
— Вы знаете, мы так и не разыскали акта о смерти той молодой женщины!
— Вы его и не найдете.
— Что вы сказали?
— Так, ничего… Так вот, было совершено только одно преступление, то есть, простите, еще одно было совершено сегодня ночью, итого два! Анджелино и Парсон. У нас во Франции это называют «драмой преступных элементов».
— Каких элементов?
— Ну, людей, которых не интересует жизнь человека.
— Я вас не понимаю.
— Не беда!.. Я хочу попрощаться с вами, лейтенант; я возвращаюсь домой, в Мен-сюр-Луар, и буду счастлив принять вас у себя, если вы окажетесь в наших краях.
— Вы отказываетесь участвовать в розысках?
— Да.
— Считаете дело безнадежным?
— Нет.
— Я не хотел бы вас обидеть…
— Ну, конечно.
— Но мы их изловим.
— Я в этом уверен.
Кстати сказать, так оно и вышло: через три дня, в море, Мегрэ услышал по радио, что четверо опасных гангстеров, и среди них двое сицилийцев, задержаны полицией за убийство Анджелино и Парсона и что их адвокат пытается идти против очевидных фактов.
В момент отплытия парохода на набережной появилось несколько человек; все они делали вид, что не знают друг друга, но все смотрели в сторону Мегрэ. То были: маленький Джон в синем костюме и темном пальто; Мак-Джилл, нервно докуривавший сигареты до самого фильтра; унылый человек, который пытался проникнуть на пароход и с которым стюарды обращались высокомерно и пренебрежительно, — Роналд Декстер.
Был тут и рыжий мужчина с хитрой физиономией, который до последней минуты оставался на борту и которому полиция оказывала явные знаки уважения.
То был капитан О'Брайен; перед последним стаканом виски в баре парохода он тоже спросил:
— Стало быть, бросаете это дело?
Выражение лица у него было самое невинное, и Мегрэ, тоже стараясь напустить на себя как можно более невинный вид, ответил:
— Как вы заметили, капитан, бросаю.
— В тот самый момент, когда…
— …в тот самый момент, когда можно было бы заставить заговорить людей, которые ничего интересного сказать не могут, а в долине Луары самое время высаживать на унавоженные грядки дынную рассаду. Я, видите ли, увлекся садоводством.
— Вы довольны?
— Нет.
— Разочарованы?
— Тоже нет.
— Неудача?
— Понятия не имею.
Тогда еще все зависело от сицилийцев. Когда их арестуют, они могут заговорить, но могут и не заговорить, чтобы окончательно не засыпаться.
И они рассудили, что благоразумнее, вернее выгоднее, молчать.
Через десять дней г-жа Мегрэ спросила:
— Так что же ты все-таки делал в Америке?
— Ровно ничего.
— Ты даже не купил себе трубку, а ведь я тебе писала, чтобы ты купил.
Тут он, в свою очередь, сыграл роль Жозефа Домаля и трусливо ответил:
— Знаешь, трубки там слишком дорогие. И к тому же непрочные.
— Ну, во всяком случае, мог бы что-нибудь привезти мне на память.
Услышав это, он позволил себе дать телеграмму Маленькому Джону: «Просьба прислать проигрыватель».
Этот проигрыватель да еще несколько медяков и никелевых пятицентовых монеток — вот и все, что осталось у Мегрэ от поездки в Нью-Йорк.
регистратура (англ.)
монета в пять центов (англ.)
Здесь: ресторан (англ.)
подземка, метро (англ.)
работа (англ.)
Во-первых (лат.)
комнаты, занимаемые в гостинице одним человеком (англ.)
вечеринку (англ.)
шотландское виски (англ.)
Город на юге Франции.
Компания по эксплуатации музыкальных автоматов (англ.)
Генеральный директор Джон Мора (англ.)
Как поживаете? (англ.)
До свиданья (англ.)
