— Вы слушаете, лейтенант?.. Простите, что злоупотребляю вашим временем. Что касается Мора, то ничего, заслуживающего внимания, нету. Разрешите читать дальше?..
«Жозеф Эрнест Доминик Домаль родился Байонне, … года тчк Сын почтового служащего и учительницы тчк Мать овдовела зпт когда ему было пятнадцать лет тчк Учился лицее зпт затем Бордоской консерватории тчк Уехал Париж зпт где должно быть встретился Мора тчк Довольно долго проживал Америке тчк Настоящее время дирижирует курортах тчк. Последний сезон провел Ла-Бурбуле зпт где построил себе виллу тчк Должно быть находится там настоящий момент тчк Женат Анне Марии Пенетт из Сабль д'Олонн зпт Имеет троих детей тчк»
— Алло! Вы слушаете, лейтенант?.. Могу вам сообщить, что одного из ваших мертвецов я нашел… Да, я знаю, что они не ваши. Речь идет о Джозефе… Да, о кларнетисте. Так вот, Жозеф Домаль теперь во Франции, женат, отец семейства, владелец виллы и дирижер. Будете продолжать расследование?.. Что?.. Да нет же, уверяю, я не шучу… Да, понимаю — остается старик Анджелино. Вы действительно полагаете…
Тут Льюис на другом конце провода заговорил с таким жаром, что Мегрэ уже и не пытался что-либо разобрать в этом залпе английских фраз. Он довольствовался тем, что равнодушно бормотал:
— Да… Да… Как хотите… Всего хорошего, лейтенант… Что собираюсь делать? Это зависит от того, который час теперь во Франции… Что вы сказали?.. Полночь? Поздновато. Если позвонить отсюда в час ночи, там будет семь утра. В это время владельцы вилл в Ла-Бурбуле должны уже вставать. Во всяком случае, в семь утра их наверняка застанешь дома. А сейчас я просто-напросто пойду в кино. В одном из кинотеатров Бродвея идет кинокомедия. Сказать по правде, я люблю только кинокомедии. Всего хорошего, лейтенант! Привет О'Брайену.
Он вымыл руки, освежил лицо, почистил зубы. Поставил сперва одну, потом другую ногу на кресло и смахнул пыль с ботинок грязным носовым платком, за что г-жа Мегрэ непременно сделала бы ему выговор.
После этого Мегрэ весело, с трубкой в зубах, вышел на улицу и принялся искать ресторанчик получше.
Он решил закатить пир самому себе. Заказал кушанья, которые любил, старое бургундское, лучший арманьяк, заколебался в выборе между сигарой и трубкой и все-таки остановился на трубке. Наконец он вновь очутился среди движущихся огней Бродвея.
К счастью, его никто не знал, а то бы его репутация в глазах американцев непременно пострадала. Он шел сгорбившись, засунув руки в карманы — точь-в-точь добропорядочный буржуа, а то и ротозей, который останавливается перед витринами, порой не отказывает себе в удовольствии проводить взглядом хорошенькую женщину и разглядывает афиши кино.
В одном из кинотеатров показывали «Лорела и Харди», и довольный Мегрэ подошел к окошечку кассы, заплатил деньги и в темноте кинозала последовал за билетершей.
Через четверть часа он уже хохотал от всего сердца, да так громко, что соседи подталкивали друг друга локтями.
Однако его постигло небольшое разочарование. К нему подошла билетерша и вежливо попросила погасить трубку; Мегрэ с грустью сунул ее в карман.
Приблизительно в половине двенадцатого Мегрэ вышел из кино; он был спокоен, сосредоточен, хотя немного неуклюж; он не нервничал, не напрягался, как во время многих других расследований, когда в определенный момент у него возникало вот это самое чувство — чувство спокойной силы и немножко, в самую меру, ощущение тревоги, подступавшей к горлу, или, скорее, какой-то робости. В иные мгновения он даже забывал, что находится на Бродвее, а не на Итальянском бульваре, и мысленно прикидывал, по какой улице ему пройти на набережную Орфевр.
Начал он с того, что выпил пива в первом попавшемся баре — не оттого, что ему хотелось пить, а из какого-то суеверия: он всегда пил пиво перед тем, как начать трудный допрос, да и во время допроса.
Он вспоминал те кружки пива, которые приносил ему в его кабинет на набережной официант из «Пивной дофины» по имени Жозеф, — ему, а часто и какому-нибудь бедняге, который сидел напротив него белый как мел, ожидая вопросов и будучи почти уверен, что выйдет из кабинета в наручниках.
Почему в этот вечер Мегрэ вспоминал самый долгий, самый трудный из всех своих допросов, допрос, ставший почти классическим в анналах уголовного розыска, — допрос Месторино, который продолжался почти двадцать шесть часов?
К концу допроса комната наполнилась табачным дымом, дышать стало невозможно, все было засыпано пеплом, повсюду стояли пустые стаканы, валялись огрызки сандвичей, и оба они сняли галстуки и пиджаки; лица же у обоих были такие осунувшиеся, что посторонний вряд ли смог бы определить, кто из них убийца. Мегрэ вошел в телефонную будку чуть раньше полуночи, набрал номер «Сент-Рейджи» и попросил соединить его с Маленьким Джоном.
На другом конце провода раздался голос Мак-Джилла.
— Алло! Это Мегрэ. Я хотел бы поговорить с господином Мора.
Наверное, в его голосе было что-то такое, от чего Мак-Джиллу стало ясно: сейчас не время разыгрывать спектакль. И он просто, без уверток, с не вызывающей сомнений искренностью ответил, что Маленький Джон на приеме в «Уолдорфе» и вернется, по всей вероятности, не раньше двух часов ночи.
— А вы не можете позвонить ему или, еще лучше, съездить за ним? — спросил Мегрэ.
— Я не один. У меня в гостях приятельница и…
— Попросите ее уйти и сделайте так, как я сказал. Это совершенно необходимо, слышите? Если угодно, крайне важно, чтобы вы и Маленький Джон были у меня в номере в «Бервике» самое позднее без десяти час. Самое позднее — подчеркиваю… Нет, встреча в другом месте невозможна. Если Маленький Джон будет колебаться, скажите ему, что я хочу, чтобы он присутствовал при разговоре с человеком, которого он когда-то знал… Нет, к сожалению, сейчас больше ничего не могу вам сказать. Без десяти час.
Он заказал разговор с Ла-Бурбулем на час ночи, и у него еще оставалось время. Обычным своим неторопливым шагом, с трубкой в зубах, он отправился в «Данки-бар»; народу за стойкой было много, но, к своему великому разочарованию, он не нашел там Парсона.
Тем не менее Мегрэ выпил еще стакан пива и тут заметил в глубине зала двери в маленький зальчик. Он направился в ту сторону. В одном углу сидела пара влюбленных. В другом, на диванчике, обитом черной кожей, раскинув ноги, полулежал журналист, глядя в пространство пустыми глазами; рядом валялся стакан, Парсон узнал комиссара, но даже не пошевелился.
— Парсон! Вы еще в состоянии выслушать меня? — спросил Мегрэ. Он стоял перед журналистом и смотрел на него быть может, скорее с жалостью, чем с презрением.
Тот шевельнулся и невнятно пролепетал:
— How do you do?[13]
— Сегодня днем вы говорили, что возьмете у меня сенсационное интервью, не так ли? Так вот, если у вас хватит сил пойти вместе со мной, то, думаю, вы получите материал для лучшего интервью в своей жизни.
— Куда вы хотите меня отвести?
Парсон говорил с трудом, едва выговаривая слова заплетающимся языком, и все-таки чувствовалось, что, несмотря на опьянение, он сохраняет некоторую, если не полную, ясность мысли. В глазах его читалось недоверие, а быть может, и страх. Но гордость его была сильнее страха.
— Третья степень? — спросил он, презрительно выпятив губы; он намекал на методы физического воздействия при допросах в американской полиции.
— Нет, я не собираюсь вас допрашивать. В этом уже нет необходимости.
Парсон попытался подняться, но прежде чем это ему удалось, он дважды падал на диванчик.
— Одну минутку… — сказал Мегрэ. — Есть сейчас в баре кто-нибудь из ваших приятелей? Я имею в виду тех, о которых вы думаете. Спрашиваю об этом ради вас же. Если есть, то, пожалуй, для вас будет лучше, чтобы я вышел первым и подождал вас в такси метрах в ста отсюда, слева.
Журналист пытался понять комиссара, но это ему не удавалось; больше всего он старался не показать, что сдрейфил. Он оглядел зал, опершись на наличник двери, чтобы не упасть.
— Идите… Я за вами.
Мегрэ не пытался понять, кто из посетителей был членом банды. Это его не касалось. Это было дело лейтенанта Льюиса.
Выйдя на улицу, он подозвал такси, попросил шофера остановиться на левой стороне улицы и сел на заднее сиденье. Минут через пять Парсон, который еле ковылял и, чтобы сохранить равновесие, был вынужден внимательно смотреть себе под ноги, открыл дверцу.
Он еще съязвил:
— Загородная прогулочка?
То был намек на прогулку в автомобиле, которую устраивали убийцы, чтобы где-нибудь в пустынном месте освободиться от мешавшего им человека.
— «Бервик», — сказал Мегрэ шоферу.
«Бервик» был в двух шагах от «Данки-бара». Комиссар довел под руку своего спутника до лифта, и в усталых глазах журналиста была все та же смесь страха и гордости.
— Лейтенант Льюис у меня?
— Ни он, ни другие полицейские к вам не заходили.
