Рекс Стаут - Черная гора (сборник)

Вульф останавливался и несколько минут стоял, наклонив голову и ворочая ею из стороны в сторону. Когда мы удалились от берега на приличное расстояние и можно было разговаривать вполголоса, я спросил его, в чем дело. Он проворчал:

– Звезды… Память меня подвела.

То есть предполагалось, что он ориентируется по звездам, но я в это не поверил.

Тем не менее он, по-видимому, знал, где мы находимся. Спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми миль, он резко свернул вправо, еле протиснулся между двумя огромными валунами, прошел через россыпь зубчатых утесов и, остановившись перед скалой, вертикально вздымавшейся вверх, протянул вперед сложенные ковшиком руки, а затем поднес их к лицу.

Я догадался по звукам о том, что он делает: он подставлял руки под струйку воды, падающей вниз, и пил ее. Я тоже попробовал эту воду и пришел к выводу, что она значительно вкуснее той, что текла из крана в Бари.

После этого я уверился, что мы все-таки не заблудились и путешествуем не только ради физических упражнений.

До рассвета было еще далеко, когда на довольно ровном участке пути он значительно замедлил темп, остановился, повернулся ко мне и спросил, который час. Я посмотрел на часы и сообщил, что сейчас четверть пятого.

– Давай фонарь, – сказал он.

Я вытащил фонарь из петли на ремне и зажег его. Вульф сделал то же самое.

– Может быть, тебе придется искать это место без меня, – заметил он. – Поэтому вникай.

Он направил луч света вниз по склону:

– Видишь вон тот камень, с завитком, как петушиный хвост? Направь на него свет. Другого такого не найдешь нигде между Будвой и Подгорицей. Запомни его.

Камень находился в тридцати ярдах, и я подошел, чтобы лучше его разглядеть. На высоте в три моих роста один из углов образовывал дугу, и при богатом воображении в нем можно было усмотреть хвост петуха. Я поводил лучом фонаря вверх, вниз, из стороны и сторону и, вернувшись к Вульфу, увидел, что мы находимся на тропе.

– О’кей, – сказал я – Куда дальше, босс?

– Сюда.

Он отошел от тропы, и вскоре мы снова карабкались по круче. В пятидесяти ярдах от нее он остановился и направил луч вверх под острым углом.

– Ты можешь забраться на этот выступ?

Выступ находился на отвесной скале в двадцати футах над нашими головами.

– Могу попробовать, – опрометчиво заявил я. – Если вы будете стоять так, чтобы подостлать мне соломки, когда я упаду.

– Попробуй справа, – подсказал он. – Вон там. Если ты на выступе встанешь на колени, то на уровне своих глаз увидишь горизонтальную расщелину. Мальчиком я залезал внутрь, но ты не сможешь. Через двенадцать дюймов она пойдет слегка под уклон. Засунь все как можно дальше и задвинь поглубже фонариком. Чтобы вытащить закладку, тебе придется воспользоваться палкой. Палку принесешь с собой – поблизости ее не найти.

Пока он говорил, я расстегнул брюки и задрал свитер с рубашкой, чтобы добраться до пояса с деньгами. Мы приготовили их заранее, еще в Бари, – восемь тысяч долларов в пяти небольших упаковках, обернутых клеенкой и перетянутых резиновой лентой. Я положил их в карманы куртки и снял рюкзак.

– Зовите меня Тенцингом[14], – бросил я, подошел к указанному месту и полез.

Вульф встал так, чтобы освещать мне путь фонариком. Я ухватился пальцами за узкий край повыше, насколько мог дотянуться, поставил ногу на выступ на высоте двух футов и подтянулся. На десять процентов дело было сделано. Дальше я легко переставил ногу на другой выступ, но вдруг она соскользнула, и я сорвался вниз.

– Сними ботинки, – посоветовал Вульф.

– Сниму. И носки тоже.

Так было легче. Карниз, на который я в конце концов забрался, не достигал в ширину и десяти дюймов. Я крикнул сверху:

– Вы сказали, что нужно встать на колени. Залезайте сами и встаньте, а я на вас посмотрю.

– Тише ты, – шикнул на меня он.

Уцепившись за расщелину одной рукой, я достал пакеты из карманов и засунул их в трещину, насколько доставала рука, потом с помощью фонарика запихал еще глубже. Вернуть фонарь на место одной рукой было невозможно, и я отправил его в карман куртки, а затем, посмотрев вниз, объявил:

– Мне отсюда нипочем не спуститься. Найдите мне лестницу.

– Прижмись тесней к скале, – приказал Вульф, – и передвигайся на пальцах.

Конечно, спускаться было намного труднее, чем подниматься – это всегда так, – но я выдюжил. Когда я снова оказался на одном уровне с Вульфом, он пробурчал:

– Сойдет.

Не удостоив его ответом, я сел на камень и направил луч фонарика на ноги. Они не везде были порезаны до кости, всего несколько синяков и царапин, и кровь не лилась ручьем. На пальцах сохранились остатки кожи. Надев носки и ботинки, я вдруг почувствовал, что мое лицо покрыто потом, и достал платок.

– Пошли, – скомандовал Вульф.

– Послушайте, – взбунтовался я, – вы хотели спрятать бабки до рассвета, и я это сделал. Но если существует возможность, что мне придется доставать их одному, лучше дождаться, когда рассветет. Я узн́аю петушиный хвост, это точно. Но как я найду его, если мы оба раза подходили к нему в темноте?

– Найдешь, – заявил он. – Отсюда всего две мили до Риеки, а идти надо все время по тропе. Я бы сказал, что ты заслуживаешь оценки «весьма удовлетворительно». Пошли.

Он затопал вперед. Я встал и пошел следом. Было еще совсем темно. Через полмили я почувствовал, что мы больше не поднимаемся, а идем все время вниз. Еще через полмили мы двигались по ровному месту. Где-то недалеко залаяла собака. Вокруг нас теперь простиралось открытое пространство, я это скорее чувствовал, чем видел, и под ногами осязал не скалы и гравий, а плотную почву.

Немного дальше Вульф остановился:

– Мы вошли в долину Морачи.

Он зажег фонарик и посветил вперед:

– Видишь, тропа разветвляется? Если пойти налево, она выходит на дорогу, ведущую в Риеку. Позже мы ею воспользуемся. А сейчас надо найти подходящее место, чтобы поспать.

Он выключил фонарик и зашагал вперед. На развилке повернул направо.

Пока все шло по плану. В Риеке, которая была просто деревней, не водилось даже постоялого двора, поэтому мы искали стог сена. Еще несколько минут назад нам пришлось бы зажечь фонарик, чтобы его найти, но теперь, когда тропинка перешла в дорогу, вдруг стало достаточно светло, чтобы разглядеть дорожные колеи.

И шагов через сто Вульф свернул налево, в поле. Присмотренный им стог имел странную форму, но времени искать другой у нас не было. Я зашел со стороны, противоположной дороге, встал на колени и начал вытаскивать сено охапками. Вскоре образовалась ниша, достаточно глубокая для Вульфа. Я спросил:

– Не желаете ли поесть, прежде чем отправитесь в свои покои?

– Нет. – Он был мрачен. – Я слишком долго шел.

– Кусок шоколада снова сделает вас человеком.

– Нет. Лучше помоги мне.

Я выпрямился и помог ему скинуть рюкзак. Вульф снял куртку и надел под нее свитер, опустился на одно колено, потом на другое и лег. Залезть в нишу было не так-то просто, потому что подстилка из сена возвышалась на восемь дюймов над уровнем земли. Но в конце концов ему это удалось.

– Может, снять с вас ботинки? – предложил я.

– Ни в коем случае. Я не смогу натянуть их снова.

– О’кей. Захотите есть – зовите горничную.

Я начал готовить другую нишу и сделал ее подлиннее, чтобы поместились рюкзаки. Устроившись в ней и высунув голову наружу, я сообщил Вульфу:

– Над албанскими Альпами, где-то в десяти милях за долиной, на востоке, занимается розовое зарево. Очень красиво.

Вульф не ответил. Я закрыл глаза. Пели птицы.

Восемь часов спустя, выбравшись из стога и впервые взглянув на Черногорию при дневном свете, я узрел много интересного. Милях в десяти, прямо по курсу, виднелся острый пик, заметно возвышающийся над другими вершинами. Очевидно, это и была Лофхен, Черная гора, расположенная на северо-западе. Судя по положению солнца, так и выходило. На востоке простиралась широкая зеленая долина, за ней лежали горы, относившиеся уже к территории Албании. К югу, примерно в двадцати ярдах, виднелся дом, окруженный деревьями. А на юго-западе, недвижимый и монолитный, как утес, возлежал Ниро Вульф.

– Доброе утро, – приветствовал я его.

– Который час? – спросил он. Голос его звучал хрипло.

Я взглянул на часы:

– Без двадцати два. Хочется есть и пить.

– Не сомневаюсь. – Он закрыл глаза и снова открыл их. – Арчи.

– Да, сэр?

– Конечно, у меня болят ноги и спина. У меня все болит. Однако я предполагал, что так и будет, и могу это вынести. Что меня волнует, так это ступни. Они испытывают на себе нагрузку в сто раз больше, чем твои. Мои стопы изнежились за многие годы. Боюсь, я переоценил их возможности. Они, наверное, стерлись, но я пренебрег опасностью и не снял ботинки. Теперь ступни как будто отнялись. Я не чувствую ног ниже колен. Сомневаюсь, смогу ли я стоять, не то что идти. Ты что-нибудь знаешь о гангрене?