Он снова откашлялся.
– Могу я спросить, откуда вы взяли эту сумму – двадцать миллионов, мистер Лэм?
– Из головы, – ответил я и положил трубку.
После этого я отправился охотиться за секретаршей, которую уволил Карл Карвер Эндикотт и которая рассказала миссис Эндикот, что Джона Энсела отправили в экспедицию на верную гибель.
Найти ее оказалось нетрудно. Секретаршу звали Хелен Мэннинг. Выглядела она недурно – блондинка с голубыми глазами, хотя немного толстозадая. На пишущей машинке она умела играть любые мелодии.
Хелен работала в офисе, и так как ни ее босс, ни она сама не одобряли разговоров на службе, мы условились вместе пообедать.
Я вернулся в свой офис.
– Телеграмма, – сообщила мне Элси Бранд.
Телеграмма была от Барни Куинна. В ней были всего два слова: «Хорошо. Продолжайте».
Позвонил репортер «Ситрес-Гроув Кларион», который хотел взять у меня интервью.
– Я не могу говорить о деле об убийстве, – сказал я. – Вам следует связаться с мистером Куинном и…
– К черту дело об убийстве, – сердито прервал он. – Как насчет той фабрики?
– Вы говорили о ней с председателем вашей торговой палаты? – осведомился я.
– Я говорил с ним?! – воскликнул репортер. – Это он говорил с нами!
– А вы интервьюировали Друда Никерсона? – спросил я.
– При чем тут Друд Никерсон? – нервно отозвался он.
– Я просто спросил, интервьюировали ли вы его.
– Нет, – кратко ответил он.
– Я бы посоветовал вам сделать это.
– Слушайте, – сказал репортер, – тут кое-что происходит. Еще один член городского совета заявил, что получил от Никерсона двухтысячный взнос на предвыборные расходы. Он настаивает, что это никак не могло быть связано с изменениями зональной системы, и говорит, что расследует факты и что, если деньги имеют какое-то отношение к попытке заставить его голосовать за изменения, он будет голосовать против.
– Хороший у вас городской совет, – заметил я.
– Это сарказм?
– Какой еще сарказм? Люди принимают взносы на избирательную кампанию и заявляют, что если деньги каким-то образом связаны с изменениями зональной системы, то они будут голосовать против изменений.
– Погодите, – остановил меня репортер. – По-вашему, это правильно?
– Что правильно?
– Голосовать против изменений, которые могут принести городу процветание?
– Это ставит дело на долларовоцентовую основу, – ответил я. – А члены городского совета ставят в основу личную честность. Меня удивляет, что вы можете выдвигать финансовые аргументы в связи с решением членов вашего городского совета, чья честность подвергается сомнению. Больше у меня нет комментариев.
Я положил трубку, подождал десять минут и позвонил Хомеру Гарфилду, председателю торговой палаты Ситрес-Гроув.
– Как я понял, еще один советник признался в получении от Никерсона двухтысячного взноса на предвыборную кампанию? – спросил я.
– Да, – осторожно ответил он, – это правда.
– Вы беседовали с Никерсоном?
– Как я уже говорил вам, Никерсон недоступен.
– А почему именно он должен был делать взносы на избирательную кампанию?
– Взносы в две тысячи долларов слишком велики для офиса городского советника, – сухо отозвался Гарфилд.
– Верно, – сказал я. – Вы могли бы спросить у Никерсона, какие еще взносы были сделаны? Любопытно узнать, были ли эти четыре тысячи единственными его вкладами в избирательную кампанию.
– А могу я спросить у вас, каков ваш интерес в этом деле?
– Мой интерес в честной администрации, – ответил я. – В поддержке идеалов нашей страны. В том, чтобы жители вашего города не смотрели на вас как на слабака, который позволяет Никерсону прятаться за юбками окружного прокурора только потому, что он свидетель в деле об убийстве.
– Окружной прокурор сказал мне, что вы интересуетесь именно делом об убийстве.
– Он сказал правду.
– Что вы бы хотели дискредитировать Никерсона.
– Я бы хотел выяснить факты.
– Он говорит, что отказался позволить своему офису таскать для вас каштаны из огня.
– Это означает, что вы не можете побеседовать с Никерсоном?
– Прокурор говорит, что не могу.
– И Большое жюри тоже не сможет?
– Об этом я его не спрашивал.
– Могу я спросить, каков ваш род занятий, мистер Гарфилд?
– У меня здесь скобяная лавка.
– А у вас есть собственность в Санта-Ане?
– Нет.
– И свободных земельных участков тоже нет?
– Ну… я получаю доход с одного участка в Санта-Ане.
– Понятно.
– Что вы имеете в виду?
– То, что я не хотел бы оказаться на вашем месте. Если Ситрес-Гроув заполучит завод, вы потеряете всякое влияние. Если его заполучит Санта-Ана, все скажут, что вас подкупили. Положение у вас незавидное.
Гарфилд уклонился от этой темы.
– Единственная автомобильная компания, которая могла бы пойти на такой шаг, категорически это отрицает.
– А вы помните британских чиновников, которые категорически отрицали, что Британия отказалась от золотого стандарта?
Он задумался над этим.
– Если никакая компания не планирует строить здесь завод, – продолжал я, – как случилось, что по крайней мере двое, а может быть, и все ваши советники получили по две тысячи долларов на их предвыборную кампанию?
– Это меня тоже беспокоит, – признался Гарфилд.
– Неудивительно. Позвольте спросить еще кое о чем. Могут ли вопросы, которые вы задали бы Никерсону об этих вкладах, если бы повидались с ним, как-нибудь отразиться на его показаниях по делу Эндикотта?
– Не вижу для этого никаких причин.
– И я не вижу, – подтвердил я. – Тогда почему окружной прокурор держит его в изоляции? Ну, мне пора, мистер Гарфилд, у меня назначена встреча. Всего хорошего.
Хелен Мэннинг принарядилась для нашей встречи. Вкус в одежде у нее был отменный. При этом она побывала в салоне красоты и проделала с собой то, что помогает некоторым женщинам носить любую одежду так, как будто они приобрели ее в лучших парижских магазинах.
Мы выпили пару коктейлей. Когда дело дошло до заказа обеда, Хелен попыталась подсчитывать калории, но быстро подчинилась официанту, меню и моим предложениям. В итоге она съела омара, салат из авокадо и грейпфрута, томатный суп, филе миньон и сладкий пирог.
Мы пошли к ней в квартиру, и Хелен принесла бутылку мятного ликера. Она убавила свет, так как у нее устали глаза после долгой работы, и села, закинув ногу на ногу. Ножки у нее были отличные, да и вообще в полумраке ей можно было дать не больше двадцати двух лет. Когда я видел ее стучащей на машинке в офисе, она выглядела на все тридцать пять.
– Что вы хотите знать? – спросила Хелен.
– Вы работали у Карла Карвера Эндикотта?
– Да.
– В качестве кого?
– Личного секретаря.
– Ну и как вам у него работалось?
– Великолепно.
– Он вел себя как джентльмен?
– Во всех отношениях.
– Даже в личных?
– Личных у нас не было – только сугубо деловые. Если бы он не был настолько джентльменом, чтобы придерживаться этой программы, то я была вполне леди, чтобы на ней настоять.
– Вы много знали о его делах?
– Да.
– Как насчет его честности?
– Он был безукоризненно честен. Лучшего босса нельзя пожелать.
– Почему же вы уволились?
– По личным причинам.
– По каким?
– Атмосфера в офисе несколько изменилась.
– В каком смысле?
– Трудно описать. Мне не нравились некоторые девушки, которые со мной работали. Я могла найти работу где угодно и не должна была терпеть неприятное окружение. Поэтому я ушла.
– С дурными чувствами?
– Конечно, нет. Мистер Эндикотт дал мне отличные рекомендации. Если хотите, могу показать.
– Да, пожалуйста.
Хелен Мэннинг вышла в спальню и принесла бланк «Эндикотт энтерпрайзис» с отпечатанным текстом, в котором Эндикотт характеризовал ее как компетентного секретаря, проработавшего у него много лет и ушедшего по собственному желанию, о чем он крайне сожалеет.
– Вскоре после этого, – сказал я, прочитав рекомендацию, – вы отправились побеседовать с миссис Эндикотт, не так ли?
– Я? – недоверчивым тоном воскликнула она.
– Да, вы.
– Разумеется, нет! Я видела миссис Эндикотт в офисе однажды или дважды. Конечно, я знала, кто она, и здоровалась с ней, но не более того.
– И вы ни разу не говорили с ней после того, как уволились?
– Возможно, пожелала ей доброго утра при встрече на улице, но я этого не припоминаю.
– Вы не звонили ей по телефону и не спрашивали, где бы вы могли с ней встретиться, так как вам нужно кое-что ей сообщить?
– Конечно, нет.
– Прекрасно, – сказал я. – Вы бы не возражали в этом поклясться?
– Это еще зачем?
– Чтобы я мог доложить истинные факты моему боссу и пресечь слухи, которые начали распространяться.
– Не вижу причин ни для каких клятв.
– Но ведь это правда, верно?
– Разумеется, правда. К чему мне лгать?
– Тогда вам ничего не стоит дать клятву.
