– Да, мадам?
Она чуть было не прибавила: «Рядом с ним был кто-то еще», но посмотрела на Лоузов, сообразила, как это могло быть понято, и осеклась. Воображение снова нарисовало ей шевелящего губами старого джентльмена, лупу и смутную тень сзади.
– Рядом с ним, на столе, лежала табакерка, – чуть слышно сказала Ева, – он ее разглядывал.
– В котором часу это было, мадам?
– Я… я не помню!
– Ну а потом?
– Нед бросился ко мне. Я его оттолкнула. Я умоляла его не будить служанок. – Ева изливалась, она говорила чистую правду, и все же при последних ее словах лица слушателей слегка вытянулись. – Как же вы не понимаете? Я не хотела, чтоб служанки узнали! И тут зазвонил телефон…
– Ага! – сказал мосье Горон с облегчением. – В таком случае нетрудно установить время, – он оглядел всех. – Кажется, мосье Лоуз, вы позвонили мадам Нил ровно в час?
Тоби кивнул. Но он и не посмотрел на мосье Горона. Он обратился прямо к Еве.
– Так, значит, пока ты со мной говорила. – сказал Тоби, – этот тип торчал у тебя в спальне?
– Прости меня! Я старалась, чтоб ты не узнал.
– Да, – согласилась Дженис, неподвижно сидевшая на низком стульчике, – что верно, то верно.
– Он стоял рядом, – бормотал Тоби, – сидел рядом. Может быть, даже… – Он закончил свою фразу выразительным жестом. – А ты говорила так спокойно. Как ни в чем не бывало. Как будто я разбудил тебя своим звонком, и ты ни о чем, кроме меня, и думать не думаешь…
– Продолжайте, пожалуйста, – перебил его мосье Горон.
– Потом, – сказала Ева, – я стала его выгонять. А он все не уходил. Он сказал, что не допустит, чтоб я сделала ошибку.
– И что он имел в виду, мадам?
– Что мне не следует выходить за Тоби. И он решил, что обо мне плохо подумают, неверно подумают, если он высунется из окна и закричит сэру Морису, что вот он в моей спальне. А когда уж Нед заберет что-нибудь в голову, с ним не сладить. Он подошел к окну. Я бросилась за ним. Но мы выглянули и…
Ева вытянула вперед обе руки ладонями вверх. Дермот Кинрос, Аристид Горон – все способные ощущать атмосферу прониклись ужасом наступившей паузы.
Ее нарушали негромкие звуки. Елена Лоуз, прижав руку к груди, тихонько покашливала. Бенджамин Филлипс, только что сосредоточенно набивавший трубку, теперь зажигал спичку: треск ее о коробку звучал как выжидательное покрякиванье. Дженис застыла, и по ее большим, наивным глазам видно было, что до нее постепенно доходит значение внезапного молчания Евы. Один Тоби решился прервать его.
– Вы выглянули в окно? – спросил он. Ева отчаянно тряхнула головой.
– Когда?
– Сразу же после…
Этого было достаточно. Вокруг нее уже послышался шепот. Вслух говорить никто не осмеливался, будто боясь вызвать злых духов.
– Вы не видели…? – начала Елена.
– Никого? – вступила Дженис.
– Ничего? – пробормотал дядя Бен.
Никем не замечаемый в темном уголке, опершись подбородком в ладони и не сводя глаз с Евы Нил, Дермот ломал себе голову над тем, что кроется за ее сбивчивым, неубедительным рассказом.
Привычно все анализируя, он отмечал: богатое воображение. Легко внушаема. Добра, великодушна, быть может, даже в ущерб себе. Предана всякому, кто хорош с нею. Да, такую женщину можно довести и до того, что она пойдет на убийство. И эта мысль больно кольнула Дермота, пробившись сквозь толстую скорлупу, в которой он вот уже двадцать лет прятался от собственных чувств.
Он разглядывал ее. Следил, как пальцы ее сжимают подлокотники рыжего кресла. Он разглядывал тонкое лицо, плотно сжатые губы и бьющуюся на шее жилку. Морщинка у нее на лбу отражала отчаянную работу мысли. Он следил, как она переводит взгляд с Тоби на Дженис, с Дженис на Елену и дядю Бена и опять на Тоби.
И Дермот подумал: «Сейчас эта женщина солжет».
– Нет! – крикнула Ева; все тело ее напряглось, и видно было, что она на что-то решилась. – Мы не видели никого. И ничего.
– Мы… – повторил Тоби, стукнув кулаком по камину. – «Мы» ничего не видели!
Мосье Горон взглядом призвал его к молчанию.
– Однако же, мадам, – произнес он с роковой любезностью, – вы все же что-то увидели. Сэр Морис был мертв?
– Да!
– Вы ясно его разглядели?
– Да.
– Так отчего же, мадам, вы утверждаете, – вкрадчиво спросил префект, – что это было «как раз после» того, как его убили?
– Я этого не утверждаю, – ответила Ева после короткой заминки. Серые глаза смотрели прямо на мосье Горона; она тяжело дышала. – Просто мне так показалось.
– Продолжайте, пожалуйста, – вздохнул мосье Горон, прищелкнув пальцами.
– Вошла бедная Елена и закричала. И тогда я всерьез выгнала Неда.
– О? Стало быть, прежде, мадам, вы гнали его не всерьез?
– Всерьез. Я уже вам сказала! Но тут уж он и сам понял, что ему необходимо уйти! Сначала я отобрала у него этот самый ключ и положила в кармашек пижамы. Когда он спускался по лестнице, он… – Тут она поняла, какую странную, почти несуразную вещь ей сейчас придется рассказать. – Когда он спускался по лестнице, он оступился и разбил себе нос.
– Разбил нос? – повторил мосье Горон.
– Да. Пошла кровь. Я до него дотронулась и перепачкала руки и халат. Вы так переволновались всего-навсего из-за крови Неда Этвуда.
– Вот как, мадам?
– Зачем вам спрашивать меня? Можете спросить у Неда. Какой бы он ни был, а подтвердит каждое мое слово, раз вы поставили меня в такое положение.
– Вы думаете, мадам?
Ева опять отчаянно тряхнула головой. Она быстрым молящим взглядом окинула окружающих. Эта женщина, кажется, уже спутала все карты Дермота. Черт возьми! В жизни еще он не испытывал ничего подобного! Но холодным умом он, тем не менее, понимал, что Ева, если исключить ту маленькую заминку, рассказала чистую правду.
– Итак, мистер Этвуд, – продолжал префект, – как вы утверждаете, «споткнулся на ступеньках и разбил себе нос». Других повреждений не было?
– Других повреждений? Не понимаю.
– Не повредил ли он ну, скажем, голову?
Ева сдвинула брови:
– Не знаю. Может быть. Лестница крутая, высокая, грохнулся он ужасно. Я в темноте не разглядела. Но кровь шла из носу, это я помню.
Мосье Горон улыбнулся туманной улыбкой, тем давая понять, что не ожидал иного ответа.
– Продолжайте, будьте любезны.
– Я выпустила его через черный ход…
– Почему через черный ход?
– На улице было полно полицейских. Он ушел. И тут случилось еще одно. У меня дверь черного хода запирается на английский замок. Пока я стояла во дворе, ее захлопнуло ветром, и я не могла попасть в дом.
После паузы, во время которой все члены семьи Лоузов недоуменно переглядывались, Елена обратилась к Еве.
– Да нет же, милочка, вы, видно, ошиблись? – тоном мягкого увещания сказала она. – Дверь захлопнуло ветром? Вы это точно помните…?
– В ту ночь не было ни ветерка, – вмешалась Дженис. – Мы еще говорили об этом в театре.
– Да… я знаю.
– Ну так как же, милочка! – вскрикнула Елена.
– Да, я и сама об этом подумала. И уже потом, когда я стала думать, как же это получилось, я поняла, что кто-то… ну да, нарочно захлопнул дверь.
– Ого? – сказал мосье Горон. – Кто же?
– Ивета. Моя горничная. – Ева стиснула руки, ее всю передернуло, как от боли. – За что она меня так ненавидит?
Брови мосье Горона еще больше поднялись.
– Верно ли я вас понял, мадам? Вы обвиняете Ивету Латур в том, что она нарочно захлопнула дверь перед вашим носом?
– Клянусь вам, я никого не хочу обвинять! Я просто, изо всех сил стараюсь понять, как это получилось!
– Вот и мы тоже стараемся, мадам. Продолжайте ваш интереснейший рассказ. Итак, вы во дворе…
– Ну да! Я же не могла попасть в дом!
– Не могли попасть в дом? Господи боже! Чего же проще постучать в дверь или позвонить, а, мадам?
– Ну да, и разбудить служанок, а ведь я ни за что не хотела их будить. Ни за что. Особенно Ивету…
– Которая, если я вас верно понял, сама уже проснулась и для какой-то надобности захлопнула перед вами дверь. Очень вас прошу, – добавил мосье Горон, неубедительно пытаясь придать своему голосу нотки сочувствия, – не огорчайтесь. Я не стараюсь поймать и сбить вас, мадам. Я хочу лишь установить… как бы это сказать…? всю правду, как вы ее излагаете.
– Но это все!
– Все? Все?
– Я вспомнила, что у меня в пижаме ключ от парадного, обогнула дом и вошла в холл. Я потеряла поясок; не помню даже, как он развязался, я заметила, что его нет, только когда… когда стала умываться.
– Ах!
– Вы, наверное, его нашли?
– Да, мадам. Простите, что обращаю на это внимание, но ваша история не осветила одной маленькой частности. Я имею в виду агатовый осколок, запутавшийся в кружевах вашего халата.
Ева спокойно ответила:
– О нем я ничего не знаю. Прошу вас, поверьте. – Она прижала ладони к глазам и тотчас отняла. Она говорила с глубочайшей искренностью, которая не могла не подействовать на ее слушателей. – Я в первый раз про него слышу. Я почти могу клясться, что, когда я пришла домой, на халате не было никакого осколка. Я ведь уже сказала: я сняла халат, чтоб помыться. Просто приходится думать, что кто-то подсунул этот осколок уже потом.
