отчаяние.
«До слов последних в книге нашей жизни» [98]. Знаете, я всегда поражаюсь тому, что пьеса не становится скучной. Главный герой безнадежен с точки зрения героических образов. Волшебство творят его монологи, Дугал.
— Наверно, так и есть.
— Это правда, и ты это знаешь, — с готовностью сказала Мэгги. — Ты точно знаешь, что делаешь. Правда ведь, Перри?
— Конечно, знает, — сердечно сказал Перегрин.
Они стояли на сцене. В зале не было света, но оттуда донесся голос, сказавший:
— О да, можешь быть уверена, Мэгги: он знает, что делает.
И рассмеялся. Это был Мортен — Макдуф.
— Саймон! — воскликнула Мэгги. — Что ты там делаешь? Ты смотрел репетицию?
— Я только что пришел. Простите, что перебил вас, Перри. Мне нужно было зайти в администрацию по делу.
Дверь в задней части партера открылась, впустив продолговатый луч дневного света, и снова закрылась.
— А с ним что такое? — спросил Дугал, ни к кому не обращаясь.
— Бог его знает, — сказал Перегрин. — Не обращайте внимания.
— Ничего, — сказала Мэгги. — Он просто ведет себя глупо.
— Не очень-то глупо он выглядит, когда я вижу напротив его мрачное лицо с нахмуренным бровями и когда он размахивает своим мечом в нескольких дюймах от моего лица, — с нажимом сказал Дугал. — И если я правильно понял, что ты имеешь в виду, дорогая Мэгги, то делает он это совершенно напрасно. Я невинен как младенец. Хотя могу добавить, что не по собственному выбору.
— Я с ним поговорю.
— Осторожнее со словами, дорогая. Ты можешь его воспламенить.
— Мэгги, дорогая, — взмолился Перегрин, — успокой его, если сможешь. Мы репетируем английскую сцену на этой неделе, и мне очень хотелось бы, чтобы он был в нормальном состоянии.
— Сделаю что смогу. Он такой глупый, — сердито произнесла Мэгги. — А у меня столько дел.
Возможность представилась ей на следующий день. Она осталась в театре после работы над сценой с хождением во сне, пока Перегрин работал с Саймоном над английской сценой. Когда они закончили, и Мортен уже собирался уходить, она скрестила пальцы и остановила его.
— Саймон, отличное начало! Не хочешь пойти со мной и обсудить эту сцену? Выпьем чего-нибудь и немного поедим. Не отказывайся, пожалуйста.
Он был ошарашен. Он пристально посмотрел на нее, угрюмо пробормотал что-то, а потом сказал:
— Спасибо, с удовольствием.
— Хорошо. Надевай пальто, на улице холодно. Роль у тебя с собой? Тогда пошли. Перри, дорогой, доброй ночи.
— Доброй ночи, прекрасная леди.
Они вышли на улицу через служебную дверь. Услышав, как она захлопнулась, Перегрин перекрестился и сказал:
— Благослови ее господь.
Он погасил рабочее освещение, запер двери и с фонариком прошел к выходу через зрительный зал.
Они доехали до квартиры Мэгги на такси. Она позвонила, и дверь открыла пожилая дама.
— Нэнни, — сказала Мэгги, — сможешь накормить нас двоих ужином? Мы не спешим. У нас есть два часа.
— Суп и котлеты-гриль.
— Великолепно.
— Добрый вечер, мистер Мортен.
— Добрый вечер, Нэнни.
Они вошли внутрь, где ярко горел камин и стояли удобные кресла. Мэгги взяла у него пальто и повесила его в прихожей. Она приготовила ему довольно крепкий коктейль и усадила его в кресло.
— Нарушаю свои собственные правила, — сказала она, налив немного и себе. — Пока идут репетиции — никакого алкоголя, никаких вечеринок и никаких глупостей с приятными мужчинами. Но ты, конечно, и сам заметил.
— Разве?
— Конечно. Даже если предположить, что Дугал — чемпион мира по части секса (а я так не думаю), то было бы полной катастрофой увлечься им, когда мы играем шотландских горцев. Некоторые могли бы это сделать. Полагаю, даже большинство, но не эта леди. К счастью, у меня нет такого искушения.
— Мэгги.
— Нет.
— Честно?
— Конечно.
— Но он ведь не разделяет твоих взглядов?
— Я не знаю, что он чувствует по этому поводу. Ничего серьезного, — беспечно сказала Мэгги и добавила:
— Мой дорогой Сай, ты же видишь, какой он. Он ко всему относится очень легко.
— А вы… — он отпил из бокала, — обсуждали эту тему?
— Разумеется, нет. В этом не было необходимости.
— Ты с ним ужинала. В тот вечер, когда была репетиция.
— Я могу поужинать с мужчиной, не падая ему в руки, словно перезревшее яблоко.
— Ну а он?
— Саймон! Ты ведешь себя как ребенок. Он не пытался за мной приударить, а если бы и попытался, то я вполне в состоянии с этим справиться. Я ведь тебе говорила: я не завязываю отношений во время репетиций. Ты патологически ревнив на пустом месте. Совершенно на пустом.
— Мэгги, прости. Мне ужасно жаль. Прости меня, Мэгги, дорогая.
— Ладно. Но никаких спальных сцен. Говорю тебе, я чиста, как первый снег, когда репетирую роль. Честное слово.
— Я тебе верю. Конечно.
— Ну тогда перестань рыскать вокруг, словно небесное воинство, или как там оно называлось в сборнике церковных гимнов. «Господи, чего тут стесняться!», как говорила миссис Боффин [99].
— Ладно, — сказал он, и его лицо осветила красивая улыбка. — Нечего.
— И мы все прояснили?
— Да.
— Тогда выпей еще и расскажи мне, что ты думаешь о юном Малькольме.
— Юный Малькольм? Это трудный вопрос. Я думаю, у него все получится, но придется как следует поработать.
Они радостно и взволновано принялись обсуждать английскую сцену и занимались этим до самого ужина. Мэгги достала бутылку вина, суп был отличный, котлеты превосходные.
— Как хорошо, — сказала Мэгги, когда они поели.
— Идеально.
— Каким же ты был глупым, желая себе навредить, чтоб другим досадить, разве нет? Посидим полчаса у камина, а потом ты должен будешь уйти.
— Как скажешь.
— Да, я на этом настаиваю. Я собираюсь поработать над сценой с хождением во сне. Я хочу потренироваться говорить голосом лунатика. Мертвым, без модуляций, металлическим. Как думаешь, это произведет эффект?
— Да.
Она посмотрела на него и подумала: каким приятным и романтичным он кажется, и какая жалость, что он так по-глупому ревнив. Это было видно по его рту. Ничто не могло справиться с этой ревностью.
Когда он собрался уходить, она сказала:
— Спокойной ночи, дорогой. Ты ведь не станешь срываться на Дугале? Это было бы так глупо. Отыгрываться на нем совершенно не за что.
— Как скажешь.
Он держал ее за руки. Она быстро поцеловала его и отстранилась.
— Спокойной ночи, Саймон.
— Спокойной ночи.
Когда она закрыла за ним дверь и он остался один, он сказал:
— И все равно: к дьяволу Дугала Макдугала.
IV
Утром в понедельник перемены в атмосфере театра были еще заметнее. Она не была мрачной. Она была гнетущей и нервной. Похоже на приближение грозы, подумал Перегрин. Все будто замерло в душном ожидании.
