«Предлагаю незамедлительно арестовать мисс Маделин Фрейзер по обвинению в убийстве Сирила Орчарда. Абсолютно ясно, что ее сотрудников объединяет заговор. Сначала я думал, что они просто пытаются ее защитить, но теперь убежден, что ошибался. Во вторник вечером в моем кабинете все они демонстрировали крайнюю обеспокоенность тем, чтобы мисс Фрейзер благополучно добралась до дома, – или так мне тогда показалось. Теперь я считаю, что их беспокоило совсем другое». Абзац.
«В тот вечер мистер Медоуз заюлил, когда я поинтересовался, как он решает, какие бутылки вынимать из холодильника. Кое-что еще, явно указывающее на мисс Фрейзер, вызвало у меня подозрение. В частности, они притворялись, будто не могут вспомнить, кто именно поставил стакан и бутылку перед мистером Орчардом, что, конечно, смехотворно. Они определенно помнят. И вряд ли стали бы единодушно защищать кого бы то ни было, кроме мисс Фрейзер. Несомненно, ими движут различные мотивы: преданность, привязанность и просто желание сохранить работу, которую они потеряют после того, как мисс Фрейзер арестуют и, как я надеюсь, накажут по всей строгости закона». Абзац.
«Я давно вынашивал эти соображения, но мне не хватало убежденности, чтобы изложить их Вам со всей категоричностью. Я намеревался подождать с этим, пока не побеседую с мисс Шепард, что и сделал теперь. Мне представляется совершенно ясным, что она тоже участвует в заговоре и что от разоблачения защищают именно мисс Фрейзер. Ведь мисс Шепард сделала бы для нее все, а ради всех остальных не шевельнула бы пальцем. Мисс Шепард дважды солгала мне. Первый раз – когда сказала, будто не знает, почему прозрачные стаканы, из которых пили участники передачи, заменили непрозрачными. А во второй – когда не пожелала объяснить расхождение ее слов со словами других касательно количества бутылок, выставляемых в холодильник. Мистер Гудвин сообщит Вам детали». Абзац.
«Когда Вы упрячете мисс Фрейзер в камеру, я бы предложил, чтобы при ее допросе Вы сосредоточились на замене стаканов. Их заменили около года назад, и потому представляется правдоподобным, что убийство мистера Орчарда планировалось заранее. Это облегчило бы Вашу задачу, особенно если бы Вам удалось склонить мисс Шепард к полной откровенности доступными вам методами. Я не…» Арчи!
Если бы Нэнсили страдала раздвоением личности и в ней внезапно проснулся гангстер с револьвером в руке, меня бы, несомненно, порешили на месте. Но она не спустила курок – всего лишь вскочила с кресла, метнулась ко мне, как торнадо, выхватила мой блокнот и швырнула его через всю комнату, а затем, сверкая глазами, набросилась на Вульфа:
– Это ложь! Все это ложь!
– О господи, Нэн, – издала слабый стон миссис Шепард.
Я поднялся на ноги и стоял рядом с бушевавшим ураганом, чувствуя себя довольно глупо. Вульф рявкнул мне:
– Подбери блокнот, и закончим. У нее истерика. Если она снова это сделает, запри ее в ванной.
Нэнсили вцепилась в рукав моего пиджака.
– Нет! – вопила она. – Вы просто гадина! Замена стаканов не имеет к этому никакого отношения! И я не знаю, почему их заменили… Какой же вы подлец…
– Прекратить! – прикрикнул на нее Вульф. – Перестаньте вопить. Если у вас есть что сказать, сядьте и говорите. Почему они заменили стаканы?
– Я не знаю!
Проходя по комнате за блокнотом, я вынужден был обойти мамашу и сочувственно погладил ее по плечу. Однако она вряд ли это заметила. С ее точки зрения, все было кончено. Когда я повернулся, Нэнсили стояла на том же месте и, судя по напряженной спине, была вне себя. Но когда я добрался до своего стола, она заговорила уже спокойнее:
– Честное слово, я не знаю, почему они заменили стаканы. Сама ломала над этим голову. Но если я скажу вам, до чего додумалась, то придется сказать и то, что я обещала мисс Фрейзер никому не говорить.
Вульф кивнул:
– Как я и утверждал, она защищает мисс Фрейзер.
– Я не защищаю ее! Она не нуждается в защите!
– Хватит закатывать истерики. Так над чем вы ломали голову?
– Я хочу ей позвонить.
– Конечно хотите. Чтобы предупредить. И чтобы она смогла сбежать.
Нэнсили хлопнула ладонью по его письменному столу.
– Не делайте этого! – загремел Вульф.
– Вы негодяй!
– Очень хорошо. Арчи, запри ее в ванной и позвони мистеру Кремеру, чтобы прислал за ней.
Я встал, но она не обратила на меня внимания.
– Хорошо, – сдалась она, – тогда я скажу ей, как вы заставили меня все рассказать, и моя мама ей подтвердит. Когда у них появились новые стаканы, я не знала, зачем это нужно, но сразу заметила, и насчет бутылок тоже. В тот день мисс Вэнс вынула не восемь бутылок, а всего семь. Если бы не это, я могла бы не заметить, но я заметила, а когда шла передача, увидела, что на бутылку, которую они дали мисс Фрейзер, наклеен кусок клейкой ленты. И после этого каждый раз было семь бутылок, и мисс Фрейзер всегда давали бутылку с лентой. Вот я и подумала, что есть какая-то связь между новыми стаканами и лентой на бутылке, но я просто гадала.
– Мне бы хотелось, чтобы вы сели, мисс Шепард. Не люблю выворачивать шею.
– Плевать мне, если вы свернете свою старую шею!
– Нэн! – простонала ее мамаша.
Нэнсили подошла к красному кожаному креслу и присела на краешек.
– Вы говорили, – пробурчал Вульф, – что обещали мисс Фрейзер не рассказывать об этом. Когда вы это пообещали – недавно?
– Нет, давно. Несколько месяцев назад. Меня разбирало любопытство насчет ленты на бутылке, и однажды я спросила об этом мисс Вэнс. А потом мисс Фрейзер призналась мне, что для нее это очень личное, и заставила обещать, что я никогда об этом не расскажу. С тех пор она дважды спрашивала меня, держу ли я слово, и я говорила, что держу и всегда буду держать. И вот вам, пожалуйста! Но вы же сказали, что ее арестуют за убийство… просто потому, что я говорю, что не знаю…
– Я привел и другие причины.
– Но теперь ее не арестуют, правда? Ведь я же объяснила?
– Посмотрим. Вероятно, нет. – Тон у Вульфа был миролюбивый. – Никто никогда не объяснял вам, для чего нужна та лента на бутылке?
– Нет.
– А сами вы не догадались?
– Нет, не догадалась. И теперь не собираюсь гадать. Не знаю, зачем она, кто ее наклеивает на бутылку и когда, вообще ничего, за исключением того, что я сказала: на бутылку, которую они дают мисс Фрейзер, наклеен кусок ленты. И это длится давно, почти год, так что не может иметь отношения к убийству того человека на прошлой неделе. Итак, я надеюсь, что вы удовлетворены.
– Вполне, – подтвердил Вульф.
– Тогда можно мне ей позвонить?
– Мне бы этого не хотелось. Видите ли, она наняла меня расследовать это убийство. И я бы предпочел рассказать ей все сам, а заодно извиниться, что подозревал ее. Между прочим, а в тот день, когда отравили мистера Орчарда, была ли на бутылке мисс Фрейзер лента, как обычно?
– Я не заметила ее в тот день, но думаю, что была, как всегда.
– Вы уверены, что не заметили ее?
– Вы что же, думаете, я опять лгу?
Вульф покачал головой:
– Сомневаюсь в этом. Непохоже, чтобы вы лгали. Но одну вещь об этой ленте вы можете мне сказать. Какая она и в каком месте бутылки находилась?
– Просто кусок скотча, вот и все, наклеенный вокруг горлышка бутылки – там, где она начинает расширяться.
– Всегда на одном и том же месте?
– Да.
– Какой он ширины?
– Ну вы же видели скотч – примерно такой ширины. – Она показала большим и указательным пальцами расстояние с полдюйма.
– Какого цвета?
– Коричневый – или, возможно, кажется коричневым, потому что бутылка такого цвета.
– Цвет не менялся?
– Нет.
– Тогда наклейка была не очень заметной.
– Я же не сказала, что она заметная.
– У вас, конечно, хорошее зрение – в вашем-то возрасте. – Взглянув на часы, Вульф повернулся ко мне: – Когда отходит следующий поезд в Атлантик-Сити?
– В четыре тридцать, – ответил я.
– Тогда у вас полно времени. Дай миссис Шепард достаточно денег, чтобы покрыть все расходы. Ты отвезешь ее вместе с дочерью на вокзал. Поскольку они не хотят, чтобы стало известно об их поездке в Нью-Йорк, им не стоит звонить кому-либо по телефону. И разумеется, ты убедишься, что они сели на поезд и поезд действительно тронулся с места. Как ты знаешь, я не верю, что поезда способны трогаться, а тронувшись, способны остановиться.
– Мы возвращаемся… – выдохнула мамаша, еще не веря своему счастью, но уже надеясь.
Один маленький инцидент, который следует упомянуть, произошел в поезде, когда я усадил их в вагоне и уже собирался уходить. Я не пытался с ними общаться, ибо один вид их – особенно Нэнсили – ясно говорил: если я ненароком шагну в открытый люк, они даже не остановятся, чтобы заглянуть в него. Но когда я повернулся, чтобы выйти из купе, мамаша вдруг погладила меня по плечу. Значит, все-таки заметила мой сочувственный жест в ту самую мрачную минуту. А может быть, оценила, что я купил им места в пульмановском спальном вагоне. Я улыбнулся ей, но не рискнул обменяться рукопожатиями. Не стоит искушать судьбу.
